Каждая клеточка Мэри желала этих ласк и трепетала под чувственными пальцами любимого. Она знала, что у Александра был большой опыт интимного общения с девушками, и это только радовало ее, потому что его чуткости, тонкости, внимательности и терпеливости не было предела. Но когда руки Алекса коснулись ее бедер и поползли вверх под юбку, Мэри резко вскинула голову и открыла глаза. Она тревожно уперлась ладонями в его грудь и часто тяжело задышала, словно захлебывалась потоком воздуха.

Ахматов недоуменно отклонился назад и взволнованно хриплым от возбуждения голосом спросил:

– Я что-то не так делаю?

– Нет,– нервно взмахнула рукой Мэри, тут же поднялась с дивана и отошла в дальний угол комнаты.– Прости…

Она отвернулась от юноши и обняла плечи руками, будто озябла.

– Я люблю тебя, Мэри. И если ты не готова, я не стану настаивать… Мне хотелось доставить удовольствием нам обоим. Мне показалось, что ты тоже этого хотела?

Девушка неожиданно заплакала, но, чтобы этого не заметил Ахматов, задержала дыхание и зажмурилась. Ее лицо густо покраснело, шея и грудь покрылись красными пятнами. Алекс подошел со спины и нежно обнял девушку за плечи. Почувствовав, что она плачет, он развернул ее к себе лицом и приподнял указательным пальцем подбородок.

– Мэри, я не знаю, что с тобой творится. Ты никогда не рассказываешь о себе, скрываешь чувства, боль… Возможно, я тоже причиняю тебе боль, но чем – я не могу понять…

Мэри судорожно закивала, но, смятенно с силой сжимая губы, молчала.

– Мы знакомы с тобой два года, но я до сих пор не могу тебя понять. Ты тянешься ко мне, но тут же отталкиваешь. Я никогда не был навязчив и не принуждал тебя ни к чему… Может быть, нам пора выяснить все до конца?

Алекс растерянно пожал плечами и опустил руки с плеч девушки.

– Я нужен тебе?

Мэри не вымолвила ни слова.

– Твое молчание – это ответ?

Девушка только втянула голову в плечи и еле дышала, а горькие слезы стекали по ее щекам.

– Наверное, тебе нужно остаться одной,– досадно заключил Ахматов и огорченно повернулся к двери.– Я позвоню тебе завтра. Но, если ты захочешь видеть меня, я приду в любое время дня и ночи, только скажи…

– Алекс, не уходи,– умоляюще резко вскрикнула Мэри.

Ахматов остановился и беспокойно оглянулся.

– Не знаю, зачем я вернулась в тот проклятый дом,– еле слышно с болью в голосе проговорила она.– Все в нем было мне противно. Но куда мне было идти?

Она подняла голову, всхлипнула, уняла дрожь в теле и стала рассказывать о том, чего никогда не забывала, о том, что несколько минут назад горящей стрелой пронзило ее душу:

– Я пропадала несколько рождественских дней, а когда вернулась домой, отец и брат уже поджидали меня. Они узнали, что я была у одного парня, в которого была влюблена, и готовили мне жестокое наказание. Прямо с порога меня втащили в дом за шиворот и, как паршивую собачонку, швырнули на пол. Никогда не забуду это бешено смеющееся лицо отца и дикие любопытные глаза Клинта,– Мэри передернулась, но не остановилась.– Я помню лишь одну фразу, после которой меня ударили кулаком в лицо, и в полусознательном состоянии только и могла, что закрыть глаза и не видеть того, что со мной происходило. Но мое тело помнит все… Каждый удар, каждый толчок внутри меня…

На лице Мэри появилось омерзение и боль, глаза стали, словно восковые, нижнее веко нервно подергивалось. Ахматов напрягся всем телом и от потрясения картиной, вспыхнувшей в его воображении, не мог сойти с места, чтобы обнять девушку и успокоить.

–…меня тошнило от боли и омерзения, но я не могла пошевелиться или сбежать: потные, скользкие мерзкие руки Клинта держали меня за шею и грудь…

Мэри судорожно вздохнула и потерла ладонью свою шею.

–…Эта мразь сказала мне: «Хочешь любви? Я дам тебе ее». А когда отцу надоело… Клинт облапал меня своими грязными руками, а затем оттащил на задний двор и бросил рядом с мусорным баком. В тот день я превратилась в мусор, и вряд ли когда-нибудь забуду это ощущение… Потом я собралась с силами и пошла на автобусную станцию. А там…

Голос Мэри ослабел и она, прислонившись к стене, медленно осела на пол.

Алекс был шокирован историей. В его мыслях не укладывалась такая жестокость, аморальность и бесчеловечность. Сейчас слова были бы лишними, он сочувственно сжал губы и протянул руки навстречу Мэри, желая ободрить ее и поддержать. Но девушка шарахнулась от него в сторону и затряслась в рыдании.

– Мэри, бог мой, Мэри…– тихо сказал Алекс.– Хочешь, я останусь с тобой сегодня?

– Я ничего от тебя не хочу!– сгоряча выкрикнула она.– Уходи!

Ахматов потерялся в своих чувствах. Внутренний голос подсказывал, что надо остаться и успокоить девушку, а разум подчинился ее словам. Ахматов был огорчен и раздосадован, что ничем не мог ей помочь, что не мог вырвать из ее памяти один ужасный день жизни. Слова ободрения и утешения не принесли бы пользы, но и уйти в такой момент было бы эгоистично. И все же он принял решение оставить Мэри наедине с собой, чтобы позже спокойно поговорить на эту тему.

Она не проводила его взглядом, не попрощалась, она отпустила его, не сознавая, что причинила боль и снова выстроила стену между ними.

Мэри не звонила и не появлялась все три дня. Ее словно подменили.

Ахматов намеренно не проявлял инициативы, считая, что, когда девушка будет готова, – сама позовет его. Он дал ей время разобраться в своих мыслях и чувствах, но горький осадок, который остался после их последней встречи, не давал покоя его мыслям. Взволнованность и смятение Алекса отметили все близкие, но при расспросах он опровергал все их догадки и ловко выкручивался, ссылаясь на неважное самочувствие после смены климата.

Возвращаясь в Хьюстон, Ахматов грустно искал глазами в толпе на перроне милое лицо Мэри. Но она так и не появилась.

Железнодорожный вокзал был полон людей, уезжающих и провожающих. Они сновали в разных направлениях, создавая ощущение муравейника с бесконечным узконаправленным ритмом.

Мэри Синкли присоединилась к общему потоку людей, и толпа повлекла ее за собой в центр зала. Лицо обдало запахом старых духов, сигаретным дымом, затем аромат горячего хот-дога вызвал урчание в желудке, и все это одновременно вызывало головокружение и тошноту.

Мэри поднялась на носочки, чтобы разглядеть людей у касс и у выходов на перрон, но перед глазами мелькали чужие лица, шляпы, руки…

– Мэри!– раздался знакомый французский акцент.– Мэри, я здесь…

На лестничном пролете между первым и вторым этажом вокзала стоял Патрик Фурье и оживленно махал девушке шарфом.

Она слабо улыбнулась и начала неспешно протискиваться между людьми к мужчине.

– Я уж думал, что вы не придете,– взволнованно проговорил Патрик, заботливо вылавливая девушку из толпы.

– Я сама так думала,– призналась Мэри и почувствовала, как больно сжалось ее сердце и туго сковало грудь.

– И все же вы здесь!

– Я только провожу вас…

Патрик случайно заглянул за спину девушки и заметил плотно набитый рюкзак.

– А это учебники?– улыбнулся он, понимая, что девушка находится на распутье.

Ее глаза стали будто стеклянными, а зрачки узкими и неподвижными. Мэри понимала, что происходит, но еще боялась признаться себе в этом.

Фурье заметил, что мысли девушки где-то далеко, и все же произнес:

– Мэри, еще есть возможность купить билет, решайтесь…

Она напряженно молчала, но едкие слезы подбирались к глазам, и сердце неожиданно начало биться в бешеном ритме. Еще три недели назад Мэри не представляла, что ждет ее в будущем, но сейчас будущее обретало конкретные очертания. Она понимала, что, чуть помедлив с решением, может дать ход сомнениям в правильности своего выбора и потом будет мучиться от собственной трусости. Но, не дожидаясь, когда смятение возьмет вверх, она раз и навсегда перешагнула линию, разделявшую совесть и инстинкт самовыживания. Перед глазами Мэри стоял Александр Ахматов, но чувство вины, стыда, предательства – все будет потом, и все исправится само собой, а сейчас был ее звездный час. Это была ее последняя нерешительность, последние сомнения. И она с головой ринулась в новую жизнь.