***

Хелен стояла у ворот поместья, строго и беспокойно поглядывая вокруг. Софии не было уже час, как Бен сообщил о том, что девочка покинула его дом, и сердце матери наполнялось тревогой.

Неожиданно из переулка выбежала чумазая заплаканная девочка в разодранном платье. Хелен не узнала собственную дочь.

– Мама,– рыдающим голосом прокричала София и с разбега уткнулась лицом в подол платья матери.

– Софи, стрекоза, что случилось?– беспокойно воскликнула Хелен и, присев на корточки, обняла дочь.– Почему от тебя так пахнет?

Содрогаясь от рыдания, София решительно молчала.

– Идем в дом, умоешься и все мне расскажешь.

Мать взяла девочку за руку и, беспокойно вздыхая, повела ее в дом.

В душевой комнате, пока София умывалась, Хелен огорченно пыталась рассмотреть, нет ли на теле дочери синяков, ссадин или каких-либо признаков насилия. Но ничего подобного, кроме порванного платья, от которого исходил неприятный запах, запутавшихся в волосах сухих листьев и соломинок, она не обнаружила. Осторожно Хелен ощупала руки и ноги дочери, сняла с нее платье, взглянула на живот и спину, погладила щеки и подбородок и не нашла подходящего объяснения ее внешнему виду и поведению.

– Может быть, ты все же расскажешь маме, что случилось?– устав от догадок, спросила Хелен.

София смотрела на мать большими испуганными глазами и молчала. Что-то мешало ей рассказать все, что она пережила. Раньше любая, даже самая тяжелая новость не задерживалась на языке, а теперь София терялась в своих чувствах, горло свело от напряжения.

Хелен не стала напирать на дочь, зная, что, когда придет время, та сама все расскажет. Она усадила дочь в ванную, пустила теплую воду и стала намыливать ее худенькое тельце.

После купания мать одела девочку в пижаму и отнесла в ее комнату.

– Я принесу молоко и печенье,– сказала Хелен, укладывая дочь в постель.– И потом мне жутко любопытно услышать твою историю…

– Я расскажу, только принеси печенье,– укутываясь в одеяло, ответила София.

Хелен тяжело вздохнула, укоризненно покачала головой и вышла.

Пока мать отсутствовала, София с усердием старалась придумать историю своей вечерней прогулки. И, несмотря на жуткое потрясение, ей это удалось. Она с искренними глазами уверила Хелен в том, что пыталась защитить маленького щенка от своры разъяренных собак и что еле ноги унесла, оставив там кусок ситца. История оказалась вполне реалистичной. В конце беседы Хелен, наказав быть осторожней в следующий раз и не гулять одной поздним вечером, пожелала дочери доброй ночи и удалилась.

У Софии всегда была живая фантазия. Но сегодня ложь далась ей особенно тяжело. Что-то холодное, каменное поселилось в груди с момента, когда ее глаза запечатлели не поддающуюся объяснению картину. Софии казалось, что теперь даже вздохнуть было больно. Из памяти все не исчезали мерзкие образы, они сковывали все тело, и каждое движение отдавалось в голове тяжелым ударом. А голова словно наполнилась киселем. Ей не представлялось, что будет завтра. Когда за завтраком соберется вся семья, она будет смотреть только на отца, знать, что он из себя представляет, и молчать.

«Неужели он не поймет, что я его видела?– думала она.– А может, все это знают? Или все это приснилось мне? Нет, не приснилось! Я его видела! Он подлый обманщик! Я ненавижу его!»

В доме погасили свет, и все разбрелись по своим комнатам. София лежала под одеялом и широко раскрытыми глазами разглядывала темноту. О сне не могло быть и речи. Через некоторое время она услышала в коридоре тяжелые шаги отца, направлявшегося в свою спальню. Долго ворочаясь в постели, София не могла успокоиться и хоть на минуту закрыть глаза. Ей мешала подушка, мешала пижама, которая задиралась то там, то тут, мешало одеяло, и самой невыносимой была звенящая тишина в комнате, от которой зудело в груди и голова раскалывалась, словно ее надували.

Не выдержав, София соскочила с кровати и босиком направилась к родительской комнате. Ей хотелось убедиться, что ее глаза не ошиблись и это действительно был ее отец. София думала, что если он посмотрит в ее глаза, то поймет, что совершил ошибку и тут же признается во всем, покается, исправится.

Но наивные детские ожидания были разрушены в тот миг, когда в приоткрытую дверь София увидела, как отец, шатаясь от изрядной порции виски, снимает пыльный пиджак и небрежно бросает его на пол, затем с туповатой перекошенной улыбкой устремляется в постель к ее матери, но холодный взгляд и резкий толчок рукой отбрасывает его на кресло, и тот без сопротивления, что-то бормочет себе под нос, ерзает на сиденье и смирно засыпает.

София перевела взгляд на мать и задержала дыхание: та упала лицом в подушку, и ее плечи задрожали в глухом рыдании. Девочка попятилась, необъяснимая дрожь охватила все тело.

Все спали. Никто не догадывался о том, какой окажется эта ночь для Софии. Впервые в жизни она постигла, как начинает угасать ощущение беззаботности своего существования: задорную, светлую жизнерадостность сменяет обида и чувство несправедливости.

За эту ночь она словно повзрослела на несколько лет, при этом не осознавала и половины того, что с ней происходило. В Софии проснулись до настоящего времени незнакомые черты: серьезность, неуверенность и страх перед другими людьми. Теперь она доверяла только четырем близким людям… В их числе не было Ланца Дьюго…

На утро София выглянула в окно и увидела людей, спешащих на работу. Среди них были знакомые их семьи и простые наемники. И неожиданно возникла единственная мысль, приведшая ее в ужас:

«Все они смотрят друг другу в глаза, улыбаются, а когда никто не видит, – предают друг друга. Если это происходит, значит, никому нельзя доверять? Никому, никому? Никогда?! Особенно мужчинам?! А как же Брайан и Бен?– София тут же отмахнулась от этой мысли рукой.– Нет! Они другие. Только они не могут меня обмануть! Иначе бога не было бы на свете!»

София обиженно и сердито потерла сонные глаза и снова закопалась в одеяло и подушку, чтобы немного поспать.

***

Спустя неделю София сидела в ванной на корзине с бельем и внимательно следила, как Брайан бреет подбородок. Его щеки были смешно вымазаны пеной, волосы на голове взъерошены, а сонные глаза почти смыкались тяжелыми веками.

– Хорошо, что девочкам не надо бриться,– долго наблюдая за действиями брата, с облегчением заметила она.

– Я думаю, что ты забавно смотрелась бы с бородой!– пошутил Брайан.

София обиженно выпятила губы и покосилась на брата.

– Я и так некрасивая, а ты еще шутишь.

Брайан удивленно нахмурился.

– Кто это тебе сказал?

– Все в школе об этом говорят, и взрослые тоже. Думаешь, я глухая? Я все слышала, что говорит про меня наша соседка, а еще…

– А я знаю одно,– прервал тот сестру,– когда ты вырастешь, то будешь самой красивой и самой любимой девушкой на свете. И жених у тебя будет самый достойный. Я лично об этом позабочусь.

Брайан отошел от зеркала и мазнул кисточкой для пены по кончику носа девочки.

– Фу,– отмахиваясь весело засмеялась София.

– Вот так гораздо лучше! Когда ты улыбаешься, твои глазки излучают особое сияние! А теперь расскажи своему брату, что с тобой происходит в последнюю неделю? Я тебя не узнаю…

Его голос стал серьезным. Вмиг веселость Софии сошла с лица, и она напряженно втянула голову в плечи. Брайану еще не приходилось видеть сестру в таком состоянии: она была не только напряжена, но и внутренне встревожена, что-то происходило в этой маленькой головке, и было заметно, что ее мысли находятся где-то далеко и необычайно тяжелы.

– Окей, если не хочешь, не говори…

– Я верю тебе,– еле слышно проронила София.– Ты не разозлишься, если я тебе расскажу? Потому что у меня больше нет сил молчать. Если я расскажу тебе, мне станет легче…

Брайан заметил, как глаза сестры наполняются слезами и все ярче блестят, обнял ее за плечи и ответил:

– Нет, конечно. Я даже сохраню твой секрет, только не плачь.