Покинул же я вас ради творения всей моей жизни. Разумеется, оно не важнее родных детей, однако я знал, что вы выживете. Я знал, что вы станете сильнее, и без колебаний отправился в невероятное путешествие, которое я и вам хочу показать теперь, когда вижу, что вы готовы.

Я не буду вдаваться в подробности, куда и зачем я пропал, но вкратце могу сказать, что я погрузился в самое сердце науки и в суть всеобъемлющего фатализма, все величие которого вы еще обязательно поймете на своем же примере. Она, наука, поглотила меня, открыв невероятный потенциал для нашего мира. Мое предложение состоит в том, чтобы вы вернулись домой – в Барановичи. Конечно, это выглядит интересной авантюрой, но есть одна проблема – опасности. Именно в этой части письма я иду против своего желания, также стараясь вас отговорить от путешествия, и пусть вас не смущает противоречие в письме, так как фатализм все еще не сказал мне, что я должен сделать и что будет правильным. Я пишу письмо, рассчитывая на то, что вы точно не отправитесь туда, зная всю опасность. По пути до дома вы наверняка встретите разбойников, бандитов, беглых рабов, армию и даже «новых людей». Вы точно о них слышали, но вряд ли подозревали, что они еще существуют. На послевоенной территории сохранились эти люди, которые устраивают рэкеты и дебоши в маленьких городках за пределами республик.

Также вам будет тяжело найти еду, воду и места для ночлега. Повсюду бродят ядовитые твари, хищные мутировавшие волки и стаи одичалых собак, жуткие олени-мутанты. Смертоносные тучи ядерных ос, кровожадные кабаны и змеи, не так давно объявившиеся на землях Беларуси. Выжить тут почти невозможно, но у вас есть лучший путеводитель – юношеское сердце и горячий нрав. Я почти не сомневаюсь в том, что оно справится, если уж фатальность этого мира так решит.

Второе, что вам надо знать, – Брест. Ядерная пустошь. Конечно, ублюдок Пиливанов уничтожил наш родной город и около трех миллионов людей, но скажем спасибо за его технологию максимального ущерба без последствий. Технология опасна своей разрушительностью и масштабностью, а не радиацией. За одиннадцать лет территория стала почти безвредной, пусть даже вначале Брест был похож на радиационное жерло планеты. Сейчас вам бояться нечего. В ящике лежит устройство – «Черный Гриф». Оно поможет вам добраться до нашего дома в Бресте, если вы хотите рискнуть.

И все же я не забуду упомянуть, что не хочу, чтобы вы отправлялись в это путешествие. Оно опасно, жестоко и полно неизвестностей, некоторые из которых и для меня остаются загадкой. Пригород – полигон смерти. Но как я могу оставить вас в бесконечных муках, природу которых сами не понимаете? Надеюсь, я хотя бы дал вам пару часов развлечения с игрушками, что я оставил в коробке. Я люблю вас и искренне желаю успехов в будущем. Свой долг перед тем, как мы с вами расстанемся навсегда, я выполнил. Дерзайте!

W. Ashby

10.07.2…

Вспотевшими и бледными пальцами, смочившими белый конверт с письмом, Лёша сжал галстук с двух сторон и шумно сглотнул. Младший брат только сидел рядом и впивался пустым взглядом в треснувшую стеклянную столешницу. В воздухе повисла неприятная тревога. От нервов Егор слегка надавил на стол, и тот раскололся на несколько сотен маленьких кусочков. Словно и не заметив этого, Лёша взял себя в руки и выдавил:

– Дерзкая шутка. Это просто невозможно, – он потянулся за стаканом, но вдруг понял, что тот разбился вместе со столешницей.

Впервые за столько лет Егор чувствовал настоящее, неподдельное восхищение, перемешанное со злобой и страхом. В груди что-то забилось, говоря о том, что жизнь до сих пор течет в нем. Не имевший недостатка в проницательности старший брат сжал кулак и окинул взглядом Егора.

– Видимо, мы возвращаемся…

– Что тебя так опечаливает? – выдавил сквозь накатывающиеся слезы счастья Егор.

– Не опечаливает, – холодно ответил Лёша. – В этом просто есть какая-то насмешка… Черт, это же просто невероятно!

Оба брата увидели этот тусклый, жалкий лучик надежды.

– Знаешь, в моем случае будет эгоистично такое заявлять, – начал Егор, сам не понимая, от чего так говорит, – но я рад тому, что у нас есть цель, ради которой мы можем отсюда сбежать, – он кашлянул в руку, будто бы боясь продолжить. – Просто понимаешь – я никогда не боялся за то, что может произойти. Ну, то есть если бы, например, где-то сгорел дом, прошелся ураган или шальная бомба уничтожила какой-нибудь магазинчик, то я бы не столько скорбел по людям, сколько бы был рад тому, что хоть что-то происходит. Начался бы кипишь, шумиха, начались бы какие-то действия. Мир бы сошел с этих недвижимых весов равновесия…

– Боже, – перебил Лёша, – что ты такое говоришь? Как можно радоваться таким ужасным вещам?

Егор еще сильнее смутился, но нашел силы договорить, начиная уже четче осознавать, что так угнетало его все эти дни:

– Черт, неужели у тебя не так же? Все вокруг так однообразно, что любой движ кажется невероятным приключением. Прежний ритм нарушается – что-то раскручивает эту долбаную планету! – он чуть притих и продолжил с опаской, слизав капли крови с руки, которую поцарапал о битое стекло: – Я рад, что отец дал нам цель. Мы можем убежать, не думая о каких-то других вещах. Свалить к чертовой матери отсюда!!! – Егор вздрогнул от неожиданности. – Неужели я понял, в чем была причина этих головных болей и постоянного жара…

Лёша издал тяжелый вздох и еще раз начал бегать глазами по листу с письмом, изредка останавливаясь на чем-то и внимательно перечитывая. Наблюдая за старшим братом, Егор боялся, что он сказал что-то совершенно безнравственное и аморальное. Это ощущение быстро сменялось страхом того, что старший брат сохранил трезвый ум, чтобы не соваться в это путешествие. Он был свято уверен, что рациональное мышление преобладает над ним, но в то же время он обращался к себе, думая, не подводит ли его чутье. Не сошел ли он с ума? Лёша поднял голову, заговорив медленно, чеканя каждое слово, нахмурив лоб и делая долгие паузы:

– Я тебя прекрасно понимаю… Тебе тяжело, ведь в свои восемнадцать ты пережил на-а-а-а-много больше, чем остальные сверстники. Детям всегда хочется драйва и веселья, а жизнь тебе их никогда не давала, закапывая в горах бумаги и документов, слишком рано тебя поглотивших… Конечно, то, что ты сказал, было цинично, даже жестоко и эгоистично, но, опять же, в твоем возрасте это нормально, – Лёша довольно улыбнулся.

– Полно те! Сам старше меня на четыре с половиной года. Сам такой же ребенок, как и я, а пытается меня упрекать в чем-то! – Егор снова разозлился, но уже мягче, чем раньше. – Можно подумать, я пережил меньше твоего. Да мы же вместе прошли через бедность и работу у Постулатовых. Через долбаную школу номер четырнадцать и ментов, вечно как псы гоняющихся за нами на каждом углу с документами. Мы же вдвоем пережили смерть родителей и ядерную бомбардировку – так чем же я хуже, скажи!

Щеки Лёши подернулись, он слегка побледнел. На секунду Егор заметил в его лице проблеск душевной боли, но тот ловко его скрыл. Старшему брату хотелось что-то сказать, о чем говорила судорожно отбивающая ритм по пустому пространству, где недавно был стол, рука, но он не мог выдавить и слова из себя. Бросив на него презрительный взгляд, Егор демонстративно хлопнул ладонью по голени и удалился за угол к их старому секретеру. Лёша сжал кулак и принялся через силу перечитывать письмо, все время возвращаясь к дате, указанной внизу письма – 10.07.2…

«И на кой черт ему сдалось писать дату в личном письме, которое он не через кого не передавал? Бред какой-то, – думал старший брат, все так же нервно сжимая галстук озябшими указательными пальцами. –Знак… это знак – он что-то нашел, что нам даже представить трудно…»

Вдоволь насидевшись у секретера и успокоив бешеный ход сердца, Егор нехотя вернулся к месту, где уже вместо стола стояли две доски, уложенные на металлические стойки. Он выложил треугольные свертки на доски, но стоило ему сесть за разбор подарков отца, как нежелание сменилось на этот странный приступ детского любопытства. Старший брат принялся разглядывать инструкцию, потом схватил первый попавшийся сверток и принялся в судороге его разворачивать. На столе оказался причудливого вида пистолет. В сводке он обозначался как проект «Далет-91». Лёша в спешке зачитал всю информацию с пожелтевшего от старости и пары капель черного как сажа кофе листка: