Рукопись отправилась в секретер на замок и вот уже два года томилась там. Никому не хотелось доставать ее и браться за доработку, оставляя за собой желание сохранить ее как память о веселых временах концентрированной рутины, разбавленной работой. На стене над секретером висел тот самый постер, который Егор выводил неделю акварелью и который должен был стать обложкой книги. На нем Ламар, главный герой, сидел на платформе посреди космической бескрайности, созерцающий сине-оранжевую планету, которая и стала его домом в конце истории. Эта работа, как он по сей день считает, стала жирной точкой в его карьере художника.

Младший брат часто возвращался к этому плакату и смотрел в невероятно печальные глаза Ламара, которые он сделал в соответствии со своим состоянием в те годы. Ламар держал в одной руке пистолет, а другой, грязной и худой, словно обтянутая кожей косточка, сжимал капсулу с последним дыханием дяди, которое направляло его все время по пути до планеты Бета К.О.

Сам того не заметив, Егор медленным шагом доковылял до дома Маши, адрес которой ему дал как-то Яша. Заходя в ее двор, он сразу почувствовал чертовски знакомую обстановку, запах сырости и перегнившей травы, общий, родной антураж грязи и мусора.

Он поднялся на второй этаж полукруглого дома по бетонной лестнице и позвонил в омерзительный звонок, треск которого был слышен даже на улице. Дверь открыла пожилая женщина в очках, укутанная в два шарфа. Сквозь морщины и борозды на ее круглом милом лице показались два тонких и чутких глаза. Даже в ее преклонном возрасте был виден тот самый овал лица, который так запомнился Егору в Маше. Увидев гостя на пороге, она сделала удивленное лицо и спросила:

– Какими судьбами, парнишка? – голос ее пищал и напоминал злую шутку, а глаза, на манер внучки, сверлили его своей пронзительной наблюдательностью.

– Я к Маше Кузнецовой. Она здесь живет? – спросил Егор.

– Да, Маруся тут живет. А вы кем ей приходитесь, молодой человек? – спросила бабуля с несползающим удивлением на лице. – Уже одиннадцать вечера, а вы так к нам без предупреждения. Чая нет, печенья не наблюдаю. Хоть музыку включи, что такое?

– Чего? Нет… Мне надо поговорить с ней. Я ее однокурсник… точнее, с параллели, – растерявшись и не до конца поняв упрека бабули, ответил Егор.

– Ой, мальчик, мне это совсем ничего не говорит. Поточнее, пожалуйста, – прищурилась полуслепая бабушка.

– Мы учимся с вашей внучкой в одном университете, – объяснил Егор, утомившийся объяснять ей цель своего визита. – Можно мне пройти, пожалуйста?

– А, так вы учитесь с ней? Это же великолепно! К нам так давно никто не заходил, не проведывал, – ее голосом это радостное приветствие звучало как насмешка, а Егор подумал, что сейчас она со смехом закроет дверь и не пустит его внутрь. – У меня уже два дня лежат коржи, которые я пекла для внучки, но она никак не ест! Представляете? У девочки совсем аппетит пропал, – продолжала томить бабушка. – Как вот сходила на могилу к отцу, так и не ест. Между прочим, он был хорошим папой. Вы знали его? Ну, откуда ж вам… Ох, так о чем это я? Маруся совсем забыла о еде. Не спит ночами, что-то пишет и постоянно в этих наушниках. Я, конечно, в ее возрасте такой же была, а местами и хуже, но это означало, что у меня сложный период в жизни. Наверное, и с ней что-то не так. Может, ты знаешь, что к чему?

– Конечно, бабуль, – процедил Егор и опустил брови, стараясь как-то протиснуться между дверью и пожилой женщиной, старательно щурившейся, чтобы разглядеть вечернего гостя.

– Ах, не хочет показывать своего горя. Уж не знаю я, что делать. Может, вы поможете? Не дай бог она, как молодежь в мое время, станет принимать наркотики или, не дай бог, пойдет пить. Я-то все эти секреты знаю.

– Конечно, помогу, если вы дадите мне пройти, – натянув улыбку ликовал Егор.

Бабуля, дрожа сухими руками, чуть пододвинулась и дала Егору пройти в узкий коридор, деливший квартиру на два отсека – зал, в котором спала бабушка, и комнату Маши. Девушка сидела за закрытой дверью в своей каморке, так забывшись в музыке из плеера и своем листке бумаги, что даже не заметила Егора, который вошел в ее комнату и закрыл за собой дверь. Он подкурил сигарету и открыл окно около ее стола, после чего она наконец заметила некоторое волнение в воздухе.

Егор стоял у окна и смотрел полузакрытыми глазами куда-то вдаль, глубоко затягивая сизый дым. Маша вытащила один наушник.

– Некрасиво заходить без спроса в комнату.

– Ты едешь с нами? – спросил Егор, даже не повернувшись к ней. – Мы собираемся в магазин, и нам надо купить все нужное на троих, поэтому твое присутствие обязательно. Также возьми все сбережения, которые у тебя есть, одежду и, если надо, комплект гигиенических принадлежностей. Еще…

– Ты куришь в моей комнате. Я не люблю запах сигаретного дыма.

Чувствуя некоторую романтику в своей наглости, Егор ответил без интереса и с легкой тенью улыбки:

– В путешествии привыкнешь. Лучше начинай привыкать прямо сейчас, кстати.

– Я не могу ехать с вами, – протянула трясущимися губами Маша, еле выдавливая из себя слова. – Я же говорила, что не люблю, когда кто-то берет ответственность за меня. Почему ты такой упертый?

– Ты такого не говорила, – все так же ответил Егор. – Думала, рассказала мне историю отца, а я махну на это рукой?

Маша впала в ступор, стараясь скрыть неуверенность в голосе. Егор внимательно осмотрел ее комнату. Еще сохранившаяся привычка времен, когда он рисовал, помогла ему углядеть в помещении некоторые признаки, что хорошо ее описывали как человека.

Первое, что бросалось в глаза, – это обои, испещренные рисунками и лицами, больно знакомыми Егору. Там были и лица известных писателей, типа Достоевского, Кинга, Брэдбери и Огая. Тут и музыканты, имен которых, к сожалению, Егор не знал, но внешний их вид и позы, в которых были нарисованы бюсты с разного рода распальцовками и узорами на бритой голове, сразу выдавали в них современных исполнителей пост-панка и белорусского блюза. Старая деревянная мебель была покрыта вырезанными на ней узорами и фигурами, а белье все было в вышивке. На стенах висели постеры многолетней давности, агитационные плакаты 00-х и какие-то чертежи, которые ни о чем ему не говорили.

Стол ее весь был исписан датами, инициалами и цифрами, что показывали ее как очень сентиментального человека. Под потолком был подвешен космолет, филигранно вырезанный из бумаги. На полу валялось много ковриков и подушек. Около кровати стоял навес из покрывала, образующий домик, в котором она, видимо, пересматривала на переносном телевизоре старые ленты кино, регулярно рвущиеся и прерывающиеся от несовершенства техники. На окне стояли бонсаи, которые тянулись вдоль всей комнаты, образуя причудливую вереницу. Около кровати был большой постер Ковбоя Бибопа – последнего анимационного сериала их времени, который не канул в лету.

Егор заметил в ее комнате нечто похожее, что он хотел сделать в своей. Больше всего притягивал взгляд мини-домик из покрывала, который бы он использовал для многочасовых уединений и сна. Эта ее замкнутость еще сильнее притянула его внимание.

Как неудавшийся, но все же думающий о себе не в самом худшем ключе художник, Егор позавидовал ей так, как завидуют по-хорошему. Ему никогда не хватало фантазии на создание подобных антуражей, что отражалось еще и в работах над «GalaxyGuy», топорных и банальных. Он вздохнул и поставил себя на ее место, представляя, как ей было бы тяжело расстаться со всем этим. Ко всем прочим проблемам прибавлялась пожилая женщина, вряд ли пускающая своих внучек в разного рода авантюры так сразу и без подготовки.

– Мой отец лишь отражение того, как я росла. Я не говорила тебе о нем для того, чтобы ты меня жалел и пытался помочь. Ты не супергерой, Егор, а просто самоуверенный парнишка.

– Но ты же сама хотела отправится в путь, – слегка оскорбившись, сказал Егор. – В бесконечный вояж с витающим в воздухе запахом опасностей. Стать членом трио ковбоев…