* На всякий случай поясним, что в принципе хорошо многим известное слово «витязь» означает «рыцаря» – всадника на лошади, часто тяжело вооруженного и хорошо защищенного.

* Царьград – так в древности на наших землях называли город Константинополь, ныне именуемый Стамбулом. Сами же жители в то время называли его Новым Римом, а свою страну Римской Империей, но на греческий манер – Василия Ромея. И жители, соответственно, были римлянами или ромеями, а правитель – императором или василевсом. Можно было бы ограничиться простыми названиями – Рим и римляне. Но вы только прочтите по слогам ВА-СИ-ЛИ-Я РО-МЕ-Я – это же просто песня. Почти вся русская книжная культура вышла из ромейской – мы исповедуем их религию (православие, или по-гречески ортодоксия), пишем их буквами, носим их имена, строим в их стиле. Поэтому в полной мере можем считать себя наследниками Ромеи. По-научному мы называем ее Византия, но это условное название появилось значительно позже даже окончания ее существования.

* Чернила из дубовых орешков делались аж до самой середины XX века! Орешки на самом деле совсем не орешки, вот даже максимально далеки эти шарики от орешков – это некоторые насекомые образуют такие коконы на листьях дуба. Сваренные определенным образом, они дают очень стойкий, слегка буроватый цвет. Можно посмотреть на такие чернила, например, на знаменитых рисунках Леонардо да Винчи.

* Беличьи шкурки – пожалуй, одни из самых древних и уж точно одни из самых распространенных денежных единиц древности.

* Много тысяч поколений людей так боялись медведя, что никогда не называли его тем именем, которое когда-то в самом начале времен дали ему первые люди! В конце концов, самое первое имя медведя забыли навсегда, ученым удалось реконструировать только праиндоевропейское название «орктос». Распространенное заблуждение гласит, что таким именем было слово «бэр», вот-де оно сохранилось в немецком, английском языках, а также в слове берлога. Но, увы, это ошибка! Есть все доказательства того, что слово «берлога» во всех славянских языках означало «грязное место», например, им могли обозначить хлев свиньи. А иностранное слово «бэр» происходит от такого же древнего праиндоевропейского слова «бурый», а значит, тоже является заменой истинного названия медведя! Кстати, современное слово медведь – «едящий мед» – такая же замена. Но Влас Комар, когда бы он не писал свою книгу, конечно, еще не мог этого знать! Поймем его и простим.

А вот обратите внимание на то, как еще до самого конца XX-го века люди верили в силу слов. Назовешь «медведя» – придет медведь! Может, стоит почаще говорить слова: любовь, добро, солнце, счастье, здоровье, достаток, дружба, понимание?

***

Онфим оглянулся и увидел несколько темных бревен, торчащих прямо из-под земли. Тут он все понял. Это была вовсе не избушка, не дом, а самая настоящая домовина, такая же, как та, в которой похоронили его родных. Это была могила умирающего Бэра, чье настоящее имя они, наверное, знали последними на земле…

Путники сели в лодку и поплыли к городу, где все уже давно стихло. Стояла глубокая ночь, освещаемая лишь половинкой луны и несколькими факелами на башнях ночной стражи.

Своих лошадей и поклажу друзья обнаружили там же, где оставили. Воровство было здесь не принято, как у каких-то половцев или хазар, не имеющих души. «Чужое добро прибытка не принесет» – эту истину знали даже дети.

Пора было выдвигаться в путь, потому что Онфимке совсем не хотелось с утра пораньше объяснять людям Ростова, что тут творилось вчера. Он любил князя Гостяту, но решил, что постарается объяснить ему все тогда, когда вернется в Ростов. Если вернется…

Они поскакали к восточным воротам, Никитка поколдовал над стражниками, и по сути никем не увиденные, быстро двинулись по выложенному булыжниками тракту. Эта древняя дорога вела в страну муромы вдоль другого берега озера. Лошадки бежали исправно, Никита совсем перестал страдать и тоже сосредоточенно скакал, дружное цоканье копыт нарушало тишину весенней ночи. Вскоре чудесный, ровный, отшлифованный булыжник закончился и дорога превратилась в набор ям и колдобин, в случайном порядке заполняющих пространство тракта. Тут тигроконь очнулся и спустя пару минут хода заныл:

– Ну вот, не могут дорогу нормальную построить! Главное название красивое дать – «межкняжий тракт»! Нужно тормозить, иначе мы останемся без копыт!

– Я тоже согласен с Никитой, – сказал Луций. – Давайте остановимся, тем более, что до восхода солнца осталось не так уж и много времени.

Они забрались подальше от дороги в пушистые кусты, которые лошади принялись с радостью есть, стреножили лошадей, Луций достал из своей безразмерной сумы кусок шкуры, на которую все и улеглись, а укрылись плащами. Конечно, это было мало похоже на уютную гостиницу, но все так сильно устали, что мгновенно уснули.

Утром путешественники почувствовали прилив сил. Солнце уже встало, место ночлега оказалось на склоне небольшого холма, уступами спускающегося к яростно бурлящей речушке. Вода в ней была кристально чистой и очень холодной, все с удовольствием освежились и напоили лошадей.

Луций и Онфим раскрыли перемётные сумы и все вместе подкрепились скудными запасами пищи. Никто не удивился уже тому, что крайне недовольным оказался тигроконь – всего было мало, все было невкусно, и вообще, зачем он согласился на эту авантюру. Профессор начал убирать остатки еды. Никита, поняв, что ничего другого на полянке больше не появится, поспешил зажевать то, что дали, причем проявил удивительную расторопность.

После завтрака решили идти дальше, но двигаться не по тракту, а по тропкам вдоль него – они были более ровными и предсказуемыми, при этом, если появится какая-то опасность, можно будет свернуть в недалекий лесок. Пошли резво и дружно, тропки только кое-где петляли по небольшим подлескам. День был солнечный, легкий ветерок шевелил сочную молодую листву на деревьях, елочки светились свежими салатовыми отростками на кончиках лап. Изредка ветки странно шевелились без всякого ветра, или неожиданно стремительно взлетали стайки пичужек, как будто кто-то невидимый шел рядом с ними. Онфимка заметил это раз, потом еще раз, на третий он понял, что ему это не кажется.

– Никита, кто это идет рядом со мной? – спросил он.

– Ну ты смешной! Как кто? Твой Род!

– Ого! А сколько их?

– Этого я не знаю, потому что мне видеть их не дано. Но ты можешь.

– Что могу?

– Увидеть их!

– Да как же? – вскричал Онфим, которого уже разбирало любопытство.

– Как-как? Как и всё на этой земле. Нужно очень сильно захотеть и поверить! Если будет в тебе веры хотя бы с гречневое зернышко, то сможешь ты всё, что пожелаешь!

– Вообще-то, в оригинале горчичное*, – заметил Луций, неожиданно встревая в разговор.

– О! Простите, профессор, – язвительно проговорил Никита. – Я забыл взять у вас консультацию по этому вопросу!

Онфим не слушал уже эти высокоумные разговоры, а зажмурил глаза и представил себе, как сильно он хочет увидеть свой Род. Так представил, что у него даже зубы затрещали от напряжения и вены вздулись на лбу! Открыл глаза – но вокруг ничего не изменилось, рядом по-прежнему никого не было кроме Никиты и Луция…

– Нет, Онфим, так это не работает, – засмеялся Никита, видя, как сильно мальчик старается превозмочь реальность. – Это должен быть крик в самой глубине тебя самого, а вовсе не движение снаружи. Когда ты поймешь это, ты легко сможешь передвигать горы. Вон, видишь холм впереди? – Он указал на небольшой холмик, покрытый елочками и березками. – Попробуй сдвинуть его с места! После этого ты не то что своих родных увидишь, но и много другого чего интересного.

Но сколько Онфим не старался, холм двигаться не хотел. Он его и упрашивал, и приказывал, и требовал, и молил. Но путники уже прошли мимо него, а еще немного погодя он совсем скрылся из вида, но так ни на полпальца не сдвинулся с места. Мальчик оставил эти бесплодные попытки на более подходящее время.