— А я нет. — отрезал Ретт зло, буравя спину Джаи Рабах темным взглядом. — Не желаю я знать ни культуру, ни страну, ни… — он придержал язык. Ретт после откровений о том, кто соизволили их сопровождать, рассмотрел девчонку получше. Жан был прав, она была красивая. Хотя эти рисунки на лице Ретту казались отвратительным варварством. Но их, наверное, можно стереть, переодеть ее в приличное платье, привить манеры…. Он поморщился, поняв, что рассуждает о Джае как о дикой волчице, которую нужно исправить, переделать, подогнать под стандарты Галивара. И будет по его саду ходить еще одна бледная тень девушки, которой она могла быть. Еще одна Женевьева Шеферд. От такой перспективы Ретта озноб пробрал.

Но что он может? Разорвать помолвку? Сейчас, когда у Мильдара тысячи оборотней и неизвестно на кого он их решит натравить? Или представлять ее в галиварских светских гостиных вот в этой тряпке, не прикрывающей почти ничего? Чтобы над ними насмехались, прикрыв едкие улыбки веерами?

«У Мильдара тысячи оборотней по словам Рабах» — поправил себя Ретт. Он все еще не видел их своими глазами и это могло быть просто выдумкой, игрой, ловушкой. Не стоило забывать и о такой возможности.

До Гуджана кляча дошагала к сумеркам. Это был приличный город, с честной крепостной стеной и не сонными мухами вместо стражей на воротах. Тут Рабахам были рады, встречали поклонами, перед ними расступались на дороге.

Строили тут из крупных известняковых блоков как и в той помойке где они вынужденно остановились накануне, белили белым, разрисовывали стены яркими рисунками. «Приносящими удачу и благосостояние» — тут же просветил его Жан.

Они пошли по городу, направляясь к центральным богатым районам у реки. Грязный пересохший к исходу лета ручеек, Эверетт рекой бы не назвал. Полноводные судоходные реки Галивара были совсем иные.

Тут процветала торговля и Жан с горящими глазами слез с повозки. Ретт уже привычный к неуемному любопытству алхимика ко всему на свете, спокойно оглядывался, пока Жан крутил колесики заводных шкатулок, раскрывал странные опахала и изумлялся тонкой работе гончаров.

Он купил три десятка стеклянных стаканчиков странной формы, заверив что нет лучшей тары для приготовления трехнедельного настоя жгучих незабудок.

— Они пьют из этого чай, Ретт, ты представляешь? Он настоял чтобы купил чайник, а он мне совершенно не нужен. Но я все же купил, чтобы не обижать его. Он подарил мне что-то. Интересно что это? Кажется какие-то сладости. Ты только посмотри на эту форму! Как я сам не додумался! Идеальная. Они могли бы сделать состояние продавая этих малышек алхимикам по всему континенту, а они пьют из этого чай! Поразительно.

Адар с тяжелым вздохом грузил покупки Жана в телегу.

— Нам никогда не довезти это до Галивара, — тихо сказал он Ретту.

— Быстрее позволить ему купить это, чем ругаться. — уже пройдя этот путь много раз заверил Ретт.

— А мы не стеснены в средствах? — опомнился Жан, присматриваясь к деревянному табурету в виде маленького слоника. Денег было достаточно, Ретта семья снабдила специальными дорожными чеками, не боящимися ни воды ни огня и выпускающимися специально для путешествий. Так же он захватил некоторое количество старых золотых галиварских марок, которые были в ходу всегда и везде. Жан, творческий гений, всегда окруженный помощниками, слугами и более прагматичными чем он друзьями, кажется взял с собой галиварские бумажные марки. Естественно они погибли при взрыве багажа первым делом.

— Немного, — горестно сказал Ретт. Он знал что это лучший способ воздействовать на совестливого Ла Росси.

— О, тогда я лучше… — и он поставил табурет обратно, печально проведя по нему рукой.

— Да купи ты этот чертов табурет и пошли уже. — Рабахи недовольно косились на алхимика и Ретта. Джая казалось может испепелить несчастного Жана гневным взглядом.

— Мне он нравится. — торжественно сказал Ла Росси и начал торговаться. Ретт изумленно смотрел как Жан довольно уверенно разговаривает на маркийском. И когда он только успевает это все учить?

Ретт поглядел на Рабахов, ожидая что скупердяйство друга вызовет у них новую волну презрения, но те напротив посмотрели на алхимика с уважением. Жан ударил по рукам и торжественно передал табурет Адару.

— Я начинаю получать от этого удовольствие, должен сказать.

— Почему просто не заплатить? — заворчал Ретт. Ему все эти маркийские пляски вокруг цены казались крохоборством. Он бы никогда не стал торговаться из-за сотни марок.

— Но ведь это естественный порядок вещей тут, Ретт. Тебе называют завышенную цену и если ты сразу соглашаешься то показываешь себя невежей и дураком. С глупым человеком вести дела никто не захочет, так ведь? Это такая традиция, нужно принимать как есть. И ты должен быть вежливым, если начнешь принижать товар то тебе откажут в сделке. Словом, это даже интересно, требует гибкости ума. Хотя мой маркийский пока слаб. Кажется это книжный? О, Творец и правда!

Ретт только вздохнул, а Ла Росси в своем шутовском наряде сверху маркийского князя а снизу галиварского аристократа уже скрылся внутри лавки.

К Ретту гневно подошла Джая Рабах.

— Мы должны двигаться. Солнце садится. Невежливо входить в дом после его захода. Это дурная примета, каждый знает. Если не хочешь ночевать на улице, угомони своего друга.

Ретт выслушав эту отповедь просто поднял руку и указал ей на дверь лавки: иди мол и угомони, раз такая умная.

Джая фыркнула и дернула дверь.

В книжной лавке было пыльно, темновато и безлюдно. Алхимик был единственным покупателем и продавец немало оживленный доставал ему что-то с верхней полки.

— Оригинал? Вы должно быть шутите, это же сокровище! — маркийский Жана Ла Росси был еще по-детскому робковатым, но от того звучал искренним и добрым. Джае совсем не нравилось ка кон говорит. Ей ничего не нравилось в этом мужчине. Да и может ли это зваться мужчиной?!

Бороды нет, ручонки как у девушки, никаких мышц, росточком едва на ладонь ее выше и волосы стрижет по-галиварски коротко, нет бы отпустить по плечи, как положено. Вон даже Шеферд и то носит хвостик. Ни амулетов, ни татуировок, ни оберегающих знаков на коже у алхимика не было и оттого он казался беззащитно голым, а одежда конечно же бедняцкая галиварская — ни одного стежка вышивки, ни камушка, ни жемчужины. Голытьба да и только эти галиварские графы.

Сейчас алхимик надел маркийский жилет, но это была бедная ткань и дурная вышивка. У рукодельницы видать пальцы толщиной с пальмовый ствол, раз она вышила так топорно. Джая могла бы сделать ему куда лучше. Одеть его как положено жене одевать мужа.

Она разозлилась на эту мысль так сильно, что резко повернула мужчину к себе.

— Ты задерживаешь нас! — тон ее был злым. Она и злилась на него. Ужас как! Смотреть и то было неприятно. Ну что это за мужчина! Разве это мужчина!?! Только поэтому она и смотрела на него всю дорогу. Просто он был… каким-то не таким. Уродцем из балагана. Вот и смотрела. Снова и снова смотрела. Другого объяснения собственному любопытству она не желала искать. Нет его и точка.

— Прости, почтененешная. — он с трудом выговорил слово, и прищурился. — Почтнанешня… Прости, это такое сложное слово в маркийском.

— Почтеннейшая. — пробурчала Джая. В отсутствии манер его было не обвинить. Он хоть пытался. Говорил на их языке, знал кой-какие обычаи и пытался их соблюдать. Эверетт Шеферд вот был таким как она представляла. Словно кожаный бесцеремонный армейский сапог. И куда такому идти по дороге из лепестков?

— Прости, поч-те-нней-шая, — проговорил он по слогам и Джая невольно улыбнулась его старанию. — Но я уже попросил этого доброго господина показать мне книги по алхимии, что у него есть и будет невежливым уйти.

Это была правда. Варварство зайти в лавку, потревожить хозяина и уйти даже не взглянув на товар, не потешив хозяина добрым словом о нем. Галиварцы так и делали. Словно торговец это скотина которую можно подоить и бросить. В Маркии же торговля была делом медленным основательным, взаимно приятным. И это недомужчина Жан Ла Росси (ну и имечко, язык сломаешь пока выговоришь!) это понимал. Джая прикусив губу отошла в сторону уже жалея о своей вспышке. Жалея что позволила себе к нему прикоснуться. Не должна она его трогать! Чужого незнакомого мужчину!