Стоя у длинного алюминиевого стола с телом Шмайсера, Марк трижды перечитал акт медицинской экспертизы, подписанный Яковом Соломоновичем.

— Да уж, молодой человек, я-то думал, что всё повидал на своём веку. — Низенький опрятного вида эксперт в ярко-оранжевом довоенной моды галстуке снял синий халат, аккуратно повесил его на вешалку и засобирался домой.

— Я тоже так думал, — сказал Марк.

— Надо же, — покачал головой старый еврей, — под самым носом у полиции. Ну и времена.

Марк кивнул в угол, на пропитанную засохшей кровью горку колотого гипса.

— Вы его сняли?

— Похоже, парня забили до смерти собственным гипсом, — невесело пошутил эксперт.

— Значит и рука… Понятно теперь, — еле слышно произнёс Марк и, повысив голос, специально для Соломоновича добавил: — четыре дня назад я видел его с этим гипсом. Вы уверенны, что рука цела?

— Ой-вей, юноша. Видели ли вы когда-нибудь на сто процентов в чём-либо уверенного еврея? Молодой человек, я не только в себе не уверен, я даже в своей жене не был бы уверен, если бы она у меня имелась. Но в чём я абсолютно уверен, так это в том, что эта рука, — он указал на правую руку Шмайсера, — никогда не была сломанной.

Марк молчал. Внутри клокотало. Он был готов взорваться от переполняющего желания крикнуть — «Эврика!», но всячески сдерживался, чтобы у прозорливого еврея не возникло ненужных вопросов.

— Как это «головной мозг отсутствует»? — спросил он как можно спокойнее.

— Такое часто случается даже у живых, — многолетняя работа с трупами выработала у Якова Липсица стойкий медицинский цинизм.

— Это мотив?

— Я эксперт, а не следователь.

— Больше нет следов насилия?

— Читайте акт, господин Кариди. И, кстати, пустая голова нисколько не исключает самоубийство. У многих суицидников та же проблема — полное отсутствие мозгов.

— Мне не до шуток.

— Так, ладно, на сегодня всё. Остальное прочтёте в окончательном отчёте, — раздраженно затараторил эксперт и наигранно замахал руками. — А теперь, молодой человек, дайте покой и мне, и себе, и трупам.

Говоря это, Яков Соломонович подхватил Марка под локоть и мягко, но сильно, будто пилил кость, принялся подталкивать к выходу.

Чрезвычайное происшествие взбудоражило всё полицейское управление. Витте срочно вызвали в окружную префектуру, где битых два часа он простоял «на ковре», шевеля как таракан взмокшими усами, то и дело протирая лысину шелковым носовым платком, и получая «нагоняй» от прокурора Юго-Восточного Кластера Георгия Новака. Мертвый бездомный на полицейской стоянке, да ещё без половины черепа — это ЧП.

— Пенсия?! Не дождётесь! — не унимался эмоциональный прокурор, просверливая пронзительным взглядом обильно потеющий комиссарский лоб. — Наверху ходят слухи! Уважаемые люди начинают задавать вопросы! Куда смотрит полиция?

Комиссар сунул промокший платок в карман идеально отглаженных брюк и потупил взор, всячески пытаясь не пересекаться с холодными налитыми кровью прокурорскими глазёнками. Но, из-за большой разницы в росте, маленький прокурор как нарочно ухитрялся снизу заглянуть в раскрасневшееся лицо комиссара, издевательски буравя бесцветными зрачками его взъерошенные топорщащиеся усы.

— Именно у вас и именно сейчас! Ай-ай-ай! Когда на носу окружная проверка! Как вы могли прошляпить? А я вам доверял, Витте, как себе.

Маленький толстенький, заложив руки за спину, он вьюном кружил вокруг комиссара и громко сопел в такт своим быстрым мелким шажкам.

Прокурор Георгий Новак, дёрганый неуравновешенный холерик, обожал показательные психологические экзекуции. Удивительно, что Константин Витте за семь лет пребывания в должности комиссара, прошёл через это всего лишь раз. И то, в самом начале, сразу после назначения. Больше для профилактики. После того случая его звериная способность чуять опасность и умение обходить острые углы, помогала долгие годы избегать «прокурорского ковра». И вот это случилось. И почти перед самой пенсией!

— Его нужно найти, — кричал прокурор, — и срочно!

— Кого найти? — заикаясь, промычал Витте.

— Того, кто это сделал, черт побери! Не злите меня, Витте! — заголосил прокурор, суетливо размахивая перед комиссаром маленькими ладошками с растопыренными пальчиками-сосисочками. — Как ему это удалось?!

— Я… э?

— Да-да! И не думайте, что коль наши жены давние подруги, это как-то поможет вам, дорогой Константин!

Новак редко называл комиссара по имени. Практически никогда. Они не были друзьями, прокурор вообще не имел друзей. Не имел даже приятелей. Он не терпел фамильярности, общался надменно и сухо, был самодур и немного сноб. Среди коллег Георгий Новак слыл неприятным человеком. Но жены их действительно, познакомившись как-то давно на одном из благотворительных балов, на долгие годы стали близкими подругами. Потому от слов «дорогой Константин» у Витте похолодели кончики ушей.

— Как вы упустили его?! — прокурор тряс перед носом комиссара гербовой бумагой. — Он был у вас… вместе с этим… мертвым Шампша… как там его, чёрт?

Зардевшись как переваренный рак, перейдя на визг, он завопил что есть силы:

— Срочно в розыск!

Прокурор Новак был вне себя от бешенства. Он трясся и извергал молнии. Но тому было объяснение — буквально час назад, в этом кабинете, так же как сейчас Витте, тогда стоял он, а высокий хорошо сложенный молодой человек в чёрном дорогом костюме с аккуратной косичкой ухоженных светлых волос, сидел в его кресле и говорил эти же слова:

— Его нужно найти. Срочно. И не вздумайте расстроить меня, дорогой Георгий.

Блондин не был похож ни на сотрудника СОТ, ни на убэшника. Для этого он выглядел чересчур элегантно, а подкрашенная «эспаньолка» и идеально ровные прямые усики на загорелом лице выдавали в нём потомственного аристократа. И всё же имелось в его взгляде что-то такое, что заставляло прокурора трепетать, словно кролик перед удавом.

Так же как и комиссар, прокурор буквально весь обливался холодным потом. Но в отличие от Витте, не мог вытереть взмокший лоб, поскольку не имел шелкового платка. Платками прокурор не пользовался. Зато носовой платок имелся у блондина. Черничного цвета, из стопроцентного итальянского хлопка с вышитым большим золотым вензелем «А.Д.». Протерев им позолоченную оправу, гость надел очки, окинул блуждающим взглядом овальный прокурорский кабинет и участливо спросил:

— Неужели, Георгий, вам разонравился этот кабинет?

Новак непроизвольно застонал. Его собеседник улыбнулся и продолжил:

— Надеюсь, вашей вины в случившемся нет. Нельзя за всем уследить. Так ведь?

Блондин поднялся и рядом с его высокой фигурой низенький прокурор превратился в тщедушный нервный комочек.

— Но только не в этом кресле. Помнится, «чистки» всегда начинались внезапно. И когда приходила «тройка» с постановлением оправдания уже не имели никакого значения.

Новак чуть было не свалился на паркет. Его желеобразные щёки мелко вздрагивали от напряжения.

— Пишите, — мягко произнёс блондин, изящно протягивая трясущемуся прокурору чистый лист бумаги.

— Итак, — начал он мягко, но в этой мягкости слышалась смертельная опасность. — Санкция прокурора на оперативный розыск.

Придерживая лист дрожащей ладонью, Новак принялся писать. В кабинете воцарилась мертвецкая тишина, как на кладбище. Лишь противно скрипело, елозя по бумаге, дорогое прокурорское перо.

— Имя Эрик Губер. Возраст не более тридцати пяти. Рост выше среднего. Телосложение плотное. Волосы темные прямые, длинные. Высокий лоб, глаза серые. Одет в старую полосатую майку и тёмную куртку. На ногах стёганые штаны и электромонтёрские ботинки. Неделю назад был задержан дежурной сменой Побединского отделения полиции до выяснения. Но по непонятным причинам отпущен, — на последней фразе блондин сделал ударение. — Сейчас место нахождения неизвестно. Он нужен мне ещё вчера, вы это поняли?

Прокурор активно закивал головой.