— Вы мне будете указывать, как поступать?

— А почему бы и нет. Да вы и сами понимаете, как лучше поступить в данной ситуации. К тому же, сегодня утром вам советовали отпустить меня, ведь так? И вы мысленно согласились. Где-то внутри чувствуете, что самое верное решение — отпустить. Так в чём дело?

У Марка вытянулось лицо. На наглость не похоже, больше похоже на внутреннее понимание его собеседником чего-то такого, что пока ещё не ведомо самому Марку.

— Так. Сделаем вид, что я этого не слышал, — сдерживая раздражение, грубо сказал он, — тем более, что все вами сказанное к делу не относится. Это правда, вы не мой клиент. Но ошибаетесь, утверждая, что парни из Фильтрационного не заинтересуются таким бомжём. Вижу, в восстановлении не нуждаетесь — похоже с кислотой, свинцом и кадмием дел не имели. Тогда вначале они определят вас на лёгкий труд, а затем повесят на шею социальную карточку на питание и вперёд на Станцию. Вы же не из таких как этот Шмайсер, которые чтобы не работать, на второй день суют пальцы в аккумуляторную кислоту. В общем, рассказывайте, а там посмотрим, что с вами делать.

Марк взял чистый лист бумаги, ручку и твердым холодным взглядом посмотрел на Губера. Тот опустил глаза в пол, долго разглядывал ботинки, а затем ровным голосом произнес:

— Ладно, пишите. Итак, позавчера девятнадцатого марта я, Эрик Губер, поздно вечером возле третьей Аккумуляторной, проходя мимо группы местных… э, как там у вас они называются…

Губер задумчиво свел брови.

Все началось со свиста. Свистели ему.

— Это что у нас за новый дядя появился? — сквозь зубы процедил свистевший, выколупывая кончиком ножа грязь из-под ногтей. — На нашей территории пасешься, гад?

Человек с ножом посмотрел на свою пеструю свиту и добавил, сверкая острым лезвием.

— Пощекочем?

— Давай! — подхватила свита.

Они стояли в дальнем углу вагоно-приёмника монорельсовой дороги, в стороне от света прожекторов, неподалеку от камер хранения. Был поздний вечер и редкие рабочие, спеша к началу третьей смены, отворачивались, торопливо ускоряя шаг. Холодный ветер гонял по перрону обрывки обёрточной бумаги. Худой рыжий пёс спал рядом с перевёрнутой урной.

— Тебя предупреждали, дядя. По-хорошему просили здесь не ошиваться. Так или нет? — сухо спросил человек с ножом и смерил незнакомца единственным здоровым глазом.

Тот невозмутимо смерил говорившего взглядом. В светло-серых глазах читались вселенское спокойствие и уверенность. Оппонента с ножом это явно взбесило и он, злобно покосившись на свиту, вдруг сорвался писклявым девчачьим фальцетом:

— Ты дядя, вижу, хе-хе… не знаешь, кто я? Так вот, я тебе сейчас объясняю. А если не поймешь, то…

— Я знаю, кто ты, — спокойно перебил его человек в тельняшке, — и как раз тебя ищу, Шмайсер.

— Опа? — искренне изумился тот, — хе-хе… это. И откуда ты, дядя, знаешь меня?

— Просто знаю. Я все о тебе знаю. Знаю, что ты имел когда-то заправочный ларёк, что торговал подержанными батареями и что проиграл его в карты десять лет назад вместе с жильём. Знаю, что наркоман, и сидишь на даркфомине. Жена от тебя ушла и сейчас ты живешь у рыжей Лизы. Знаю, что бьешь её, когда обколешься. И она тебя бьёт. И подельников твоих знаю.

Он оглядел стоящих поодаль. Указал на толстяка средних лет, заплывшего жиром, в заштопанной в нескольких местах грязной болоньевой куртке, с одутловатым белёсым лицом.

— К примеру, всё знаю о Пузыре. Работал на Станции электроперегонщиком. Пятнадцать лет дышал парами трития, отчего нарушение метаболизма, диабет и ожирение третьей степени. После неудачного лечения потенциально нестабилен. С вами третий год. Живёт в туннелях. Что выпросит, что на платформе подберёт, что отнимет. В основном капсулы с едой. За еду и вам помогает, насколько может. Ему недолго осталось. Местные знают, потому терпят.

Указал на не по-весеннему смуглого парня немногим старше двадцати:

— Этого юркого тоже знаю. Зовут Вонючкой. Он беглый, из южного Кластера. Потомственный карточный шулер. С полгода как на 23-тей. В рабочие не пошёл, чересчур независимый. Видишь, всё знаю. И что туберкулезный он, тоже знаю. Оба твои приятеля скрываются от фильтрационщиков, а ты у них вроде главаря.

Он ещё раз осмотрел пёструю компанию и по-доброму улыбаясь, добавил:

— Так-то, Шмайсер, знаю я твою шайку. Вы трое мне и нужны.

Свита насторожилась.

— Мусор? — спросил молодой.

Шагнув вперед, человек в тельняшке протянул ему широкую узловатую ладонь:

— Я Эрик. И я не из полиции.

Когда Губер закончил, Марк пробежался взглядом по протоколу:

— Значит, не знаете этих людей, видите их впервые и обоюдных претензий не имеете. И потерпевшего тоже не знаете. Касаемо самого происшествия, вы утверждаете что, проходя мимо, увидели драку совершенно незнакомых вам людей и лишь пытались её предотвратить. Стало быть, в отличие от остальных у вас не было причин скрываться от вызванного обходчицей полицейского патруля. Поэтому оставались на месте, были задержаны и доставлены в отделение. Я ничего не упустил, господин Губер?

Тот утвердительно кивнул.

— Не очень складно, но воля ваша. Вот прочтите и распишитесь.

Марк протянул Губеру исписанный листок. Тот, смотрел в протокол пару секунд, затем взял ручку и напротив слова «Ознакомлен» нарисовал жирный крестик.

Марк мельком глянул на крестик, встал из-за стола, взял двумя руками стул и поставил его перед задержанным. Затем сел, оперев локти на спинку, и вонзился в допрашиваемого холодным пронзительным взглядом:

— Хм. А сейчас не для протокола.

Каждое слово Марк произносил, будто вбивая в стену гвоздь:

— Значит вы человек с местом жительства — планета Земля. Так-так. На бездомного совершенно не похожий. Впрочем, как и на работающего не похожий тоже. Скорее на человека, не желающего афишировать себя. Ладно, сейчас в рабочих районах хватает всяких. Но тогда у вас не должно быть, ни малейшего желания пересекаться, ни с полицией, ни с иными службами Кластера. Так? И тем ни менее, поздно вечером, проходя мимо дерущихся босяков, вы всё-таки решаете ввязаться в их потасовку и якобы помочь одному тому, кого видите впервые. Так?

— Так.

— Не кажется ли вам, уважаемый Эрик Губер, странным то, что я сейчас сказал?

— Нет, — спокойно ответил тот, — такой уж я человек. Мало ли странностей происходит в Мегаполисе.

— Какой бы ни был человек, каждый его поступок мотивирован. А вашей мотивации я не понимаю. Пока не понимаю. Сейчас речь не о претензиях к вам, либо о преступлении каком-либо. Да и на сокрытие регистрационной информации я закрываю глаза. Но водить меня за нос не позволю! Вы что удумали, раз молодой следователь, можно всякие небылицы плести? Нет, ошибаетесь, господин «Ниоткуда».

Марк резко поднялся и нервно ударил ножками стула о паркет.

— Думаете, очередная драка, хулиганка, ну и что. Ничего страшного не произошло! Помусолят и отпустят. Вроде пустяк на фоне каждодневных побегов, трупов на «колючке», спецприёмников забитых харкающими кровью, фильтрационного лагеря забитого отбросами общества? Поэтому ведете себя уверенно и нагло. Поэтому многого не договариваете. Вы никого, нигде, никак… Вас никто, нигде, никак… Шмайсер прибегал, расшаркивался тут. Не бомжи, а закрытый клуб джентльменов какой-то. Да, и листок этот ваш, единственная вещь, найденная при обыске.

Марк заходил по кабинету. Сорвал с носа очки. Заговорил резко и громко, в такт своим широким шагам:

— Да! Конечно! Я не могу тратить время на такую мелочь. Время предварительного определения на исходе. И всё же… я не понимаю, почему мне так хочется хоть что-нибудь узнать о вас…

Остановившись перед задержанным, твёрдым голосом спросил:

— Что вы делали рядом с Аккумуляторной?! У вас не было причин ни приезжать туда, ни уезжать оттуда! Вы кого-то встречали или провожали? Кого? Вот! Ни то, ни другое. Вам может показаться в порядке вещей, если человек гуляет ночью по промышленной зоне без денег, без документов, без ключей от дома, даже без… ну не знаю, даже без проездного билета в кармане. А мне так не кажется! У каждого, повторяю, у каждого есть в карманах, хоть что-нибудь. В ваших же карманах пусто. Но есть листок с таким текстом, что…