– Жизнь – это приглашение к работе. Жизнь – это чистый лист, который нам всем предстоит заполнить текстом, чтобы впоследствии заключить даты в скобки. Хочется верить, что я иду к красоте. © Рудницкий Н., 2022 Пейзажный агат Я сегодня особенно внимателен к приметам, к предметам. Так, мне кажется обязательной внимательность к форме, цвету. К фактуре, состоянью поверхности, потертостям, шероховатостям. Мне все кажется тканью словесности, текстом, ворсом, подбоем, радостью. Я люблю, когда облако усажено в розоватое над эстакадой небо, и у тонкого бумажного журавля пламенеют рядом С облаком крылья. За самолетом остается след. Да… хочется работать и работать много лет. Я люблю смотреть, как скрученные, скучные, скученные тучи тянутся вдаль навьюченными грядущим или минувшим Мулами, многогорбыми верблюдами с легкой поклажей, утренние, безвыходно перепутанные, как положенные гуашью. Резкий блик на скругленьи затроганного от многих ладоней, черенка. Ничего особенного. Никаких церемоний. Мне сегодня предельно отчетливо вдруг представился день прощания с миром четного и нечетного, приложения, вычитания. Снежное королевство
1 Снег маскирует углы, уплотняет покров — ни вышины, ни глубины: нам не понять сугроб; Заметает пути, покорный воле ветров однообразно крутить столб возле домов. Классический маскхалат — пушная папаха на яр. Свой безбрежный бушлат запахивает Январь. Знает смертельный захват, лед закалил в клинок, поставит шах или мат — необходим рывок! 2. Неотправленное письмо Знаешь, родная, в этом году зима без предупрежденья устроила снежный блицкриг, и к утру город пал. Только теперь, когда бой поутих, ее маневры стали ясны и мне. Наступал декабрь на девяностый, темный осенний день в затяжные сутки гниения палой листвы, оголенья жердей месяца тленья, забвенья всего, что согласно сроку, в силу причин перестало расти. Лучшего времени было нельзя себе и представить для снежных атак, для разгула пурги. Все было как в полусне: готовый к сдаче, снегу высот и низин словно бы сам Город знал наперед свою участь и ждал захвата. Тогда декабрь нанес свой удар… 3 Раз! И декабрь прибрал туже в стужи кольцо пыльный, стылый бульвар, метров в пятьсот. Талантливый генерал: он легко покорил проспекты, цеха, металл, храмы, бруски стропил, Мрамор, колонны, пни, грани оград, перил, не тронул только огни и дни, где кто-то топил. Мороз превратил людей в извергающих пар дыхательных из путей монстров, посредством чар. Переносимый, мороз сушит души, лицо. От снежных метаморфоз выбелит все – и все. Мир одержим, недвижим, такой же, как был, – злей. Ну-ка быстрей! Бежим! Становится холодней. 4 Снега шепчут: – Поспи. Отдохни. Приляг. Я говорю: – Прости. Отпусти. Пустяк. Снег толкает: – Пиши, пой про мой вальс, мой шум, слышимый только в тиши. Пой мой немой триумф! Снег толкает: – Молчи про мой шум, мой вальс! Одеревеневшим не постучишь пальцем о палец. Законопать свой ум паклей от сквозняков. Лежу, значит ergo sum — утвержденье снегов. Законопать свой чум, взяв самый лучший мох. Я ничего не хочу — раченье, реченье снегов. По поручению их я накатал сей стих — мой невротический тик под снеговое «так-тик». * * * Мое с тобой обрученье, снег, ты, отлежавший теченье рек, ты, заскучавший, смотри, как берет разбег век. Промочи облаченье ног, ты проще в общении, чем человек, морозостойкий Бог! Званый обед
– Ах, а к каким художникам вы тяготеете? спрашивает меня девочка (которая уже прабабушка) — недавно игравшая на расстроенном пианино в старинной ратуше города Регенсбурга на свадьбе внука Я называю какие-то фамилии… – С Ольгою, моею дочерью, мы расходимся во мнениях относительно творческого наследия Казимира Малевича От этих слов я уже не могу понять в кого я влюблен более — в свою собеседницу или в Ольгу, которая годится мне в матери пальцы ее украшены кольцами найденными в маленьком унаследованном от родственников из Первой волны эмиграции одноэтажном домике на берегу океана под Нантом произносит она и я определяюсь с выбором копия картины художника входившего в группу Blaue Reiter [2]которая лучше оригинала светло-серое кружево сервиза чайничек на подставке со свечечкой прочие прелести сервировки но когда она протягивает мне ручку посередине всеобщей трапезы я беру ее притворяясь что я рассматриваю украшения — я хочу ощутить живое тепло ее ладони ибо время не властно только над красотою – Ах! – восклицает моя новая подруга-пианистка – Я не могу жить без Шостаковича, без Рахманинова Я говорю какие-то фамилии… и мы сходимся на Прокофьеве Краем глаза я замечаю: тетя Наташа кладет голову маме на плечико и я вижу двух школьных подружек – А знакомы ли вы с портретами забулдыги Зверева — совершеннейшего гения Второго русского авангарда? Смущаясь я говорю что не знаком и обещаю немедленно исправить это упущение – Ах, как интересно жить! «…и как не хочется умирать» читаю я недосказанное в бойких глазках прабабушки А по правую руку от нас сидит Сашенька высокая статная девушка которую я помню совсем ребенком богатство которой – молодость и долгожданная найденная на свалке кошечка чьи фотографии мы вместе смотрим вернуться«Синий всадник» (нем.) – мюнхенская творческая группа начала XX века. |
