2
Предвосхищенье бытием
И хрустом яблок,
И этим яростным огнем,
В который падать.
Предощущенье перемен
И пенье скрипки,
И таяли средь этих стен
Мои улыбки.
Предчувствие тебя, о боль
И о разлука.
И быль, поросшая быльем,
И мука…
Осень. Листва улетает, как птицы
Осень.
Листва улетает, как птицы.
Вдаль уплывает кораблик бумажный.
Солнца лучи – это желтые спицы,
Бабушка-время которыми вяжет
Внукам любимым одежки «на вырост»,
Все в этой жизни успеет сноситься.
Солнца лучи догорают, как хворост,
В них опаленные листья… иль птицы.
Сплету до боли пальцы
сплету до боли пальцы право полно
не думать наступая на лучи жизнь-ксилофон
что делать если вне ее октавы сломан
ритм мотив забыт или забит на слом
готовят дом в котором мы любили надо
остановить иглу винил крошится кожа
ободрана с дивана как с меня шучу
не бойся мне легко и пусто клада
в развалинах не сыщешь что же
еще ты хочешь нет ни чувств
ни мыслей ни страданий
лимит исчерпан жажда перемен
волной по прошлому долой и вон
отсюда и оттуда прочь кого обманешь
сирена песней если глухи все ремейк
событий восемь миллиметров лонжерон
любви удерживал надежно бред нелепо
теряя оперенье падать какие острые ножи
невыносимо глупо просить о милости тебя и лето
время выдирает из меня все это просто жизнь
Все глубже
Ничего не меняется: через года —
Желтый войлочный шелест неизданной книги
Полирует – до блеска – осколок-агат
И расписан граффити – веселенько – флигель,
Где за дверью – забитой крест-накрест – никто
Восхищенно не ловит бенгальские искры.
Обдирает иголка – виток за витком
На виниле – когда-то напетые мысли.
Превращает – в ничто – соль эскизы чудес,
Прогорает – дотла – рукописное слово.
Тишина равновесья – бемоль и диез
Обнялись и по тропам неведомым бродят.
Ничего не меняется: даже когда
Ты латаешь прорехи – непрочная нитка
Пришивает мгновения счастья к годам.
…Но все глубже в спирали вползают улитки…
Перелетно
Да, так вот…
Не кривись, это тоже слова, ничем других не хуже, и кто сказал, что можно без них обойтись? Впрочем, видимо, можно, как можно обойтись и без многого прочего, например без всех тех вещей, за которыми мы в суете убегаем из понедельников наших недель и бежим – мимо вторников в среды и дальше, туда, где дождей четверговых стена заслоняет перспективы пятничных /пряничных?/ посиделок на кухнях коммуналок, где выросли мы.
Выросли мы?
Неужели?
Я никак не могу примириться с часами, это воинство кружит вокруг, это совы Франсиско… Траектория стрелок повторяет со свистом путь пращи, что повергнет сто Голиафов, нет, не сто, а значительно больше – без счету и в сроки, что никто не способен узнать. Мы с часами не дружим, они, словно вредный мальчишка, отнимают/ломают все то, что мне дорого было…
Это грустное «было» из были прорастает, шурша, изначально засохшее «было». И ванильная палочка пахнет теперь нафталином. Длиннополые наши пальто, рукавами взмахнув – перелетно! – парят между моим Антаресом и Кастором… или Поллуксом…
Трехрожковая люстра – не путать с «Трехгрошовой оперой» Брехта и не путать с «Любовью к трем апельсинам» Гоцци! – трехрожковая люстра сияет, и три ослепительных зайчика пляшут на ярких обоях… и тают… И выцветают обои… лица на фотографиях… в книгах страницы… радуги… меланин в радужине…
Маем соловьиным маялась, кружила «на ребрах» «Синяя рапсодия». Пётр и Лев. Синий иней как билет в одну сторону.
В одну сторону…
В одну сторону – администрация порта, в другую – два еврея, Иванов и Рабинович, дело ведь не в фамилии и не в линии на ладони, и даже не в доле – в недоле, которую сами взрастили на своих шести сотках и в «шестисотых», да и в шестидесятых, ибо мои ровесники – вестники Апокалипсиса.
Тсс, это вам не коммунальная кухня, где с пол-литрой сидит дядя Вася в тренировочных синих «с коленями» и в стоптанных тапочках. И не лавочка, где пенсионерки /а все им неймется, чай, довоенные пионерки!/ судачат, примечая дворовые немудреные новости.
И вообще – это не вам и не нам.
Le chien du jardinier. La Seine est une rivi;re en France. La France sont des violettes bleues et les vins rouges. Non ma faute que non mon chien… Le chien мuet se noyait en Seine…
Желание заговорить по-французски… Взлететь в небо… Остановить время…
Вечер пятницы обрушивается в субботу, в заботу о хлебе насущном и в жажду: зрелищ! Или хотя бы водки – дешевой и не паленой, разве мало у нас пшенички?
Рыщут стрелки по циферблату и по блату находят время для дела. Безучастна, ждет потеха своего часа /или счастья?/, но вместо него заявляется воскресенье – веселье сквозь предощущение нового круга…
ничем других не хуже
Неужели?
примириться с часами
– перелетно!
мои ровесники
счастья
Сорвало
Я – идиотка, как верно последует из
Всех ситуаций, в которые я попадала.
Лестниц перила стекают – по капелькам – вниз,
В трубную темень бездонно-безмолвных подвалов.
А турбулентность подъездов вздымает все выше
Пыль – в золотые колонны, – чтоб крышу сорвало.
Жизнь на руках голубыми прожилками вышьет
Кружево – взглянет – и выкрасит кружево – алым.
Мир черно-белый застегнут на кнопки в альбомах,
Что тебе надо – он глух и тебя не услышит.
Мир на виниле истертом – запретная зона.
Что тебе надо?
Ты – есть, ты – пока еще – дышишь.
В поисках выхода сгинуло эхо в подвале,
Но, аллергически всхлипнув, весенняя верба
Выкрикнет – в синее небо – отчаянно: – МАЛО!
…Я – идиотка, как верно, как верно, как верно…
