Он достал из ящика стола прибор, одновременно похожий на очки и бинокль с закрытыми линзами.

– Это что? – тем не менее девушка протянула руку и взяла прибор.

– Современные технологии, душенька! Ты загляни.

За двумя окулярами плескалось чёрное пространство, испещрённое множеством искрящихся точек. И они не были просто картинками. Они мигали и словно бы очень медленно вращались по гигантскому кругу. Если посмотреть подольше, появлялось ощущение полёта.

– Это… звёзды? – прошептала Марта.

– Да, это звёзды.

– А что они такое?

– Кто-то говорит, что это очень далёкие солнца, кто-то, что глаза всех когда-то умерших котов, а мы считаем, что это отражение внутреннего сияния тысяч, миллионов ярких людей.

– А почему… почему у нас их не видно?

– Потому что вы, дорогие мои, потухли.

– И нам приходится делать чёрную работёнку, – недовольно хмыкнул Барнаби. – Зажигать вас обратно. А вы ж как свечки – чуть подул, и всё! Нежные, как…

– Ну-ну, друг мой, наша задача не ругать, а помогать!

– То есть… в объявлении всё правда? Или… – девушка вдруг нахмурилась, – тут же нет скрытой камеры?

– Она нам не верит! – удовлетворённо заключил Барнаби.

– А это поправимо, – улыбнулся в ответ Ментор. Он впервые за всё время общения с Мартой встал и резко хлопнул в ладоши.

Окружающее мигнуло и поменялось. На галечный берег накатывали тревожные волны, резкий северный ветер заставлял кутаться в шарф. Крики чаек дребезжащим писком оглашали окрестности. Позади нависали поросшие вереском скалы, сверху глядело в прорехи грязно-серых облаков синее небо. И нестерпимо пахло морской солью.

– Ой, – сказала Марта.

– «Ой»?! Просто «ой»?! – возмутился Барнаби, державший в руке чайник. – Ментор, кончай метать бисер, и возвращаемся, я чашку не взял.

– Нет! Это… я такого ещё не видела. Я… я хочу это рисовать! – в её глазах внезапно зажглись огоньки. – Тут же вот, и… туда смешать лазурь и серебро…

Казалось, девушка забыла о присутствии двоих сущностей рядом. Не говоря ни слова, Ментор вытащил из воздуха за собой рюкзачок Марты и протянул ей. Она, в свою очередь, достала деревянный планшет, с листом бумаги, кисти и краски, и по-турецки уселась прямо на мокрую холодную гальку.

Барнаби остолбенело таращился на работающую художницу. Ментор приложил палец к губам и отозвал напарника подальше.

– Засекай время, Барри, – негромко сообщил он, – эта – наша самая яркая. И она не станет гореть одна. Такой талант зажигает и других.

– Но…

– Держи, – Ментор протянул напарнику белую чашечку с блюдцем. – И наслаждайся.

Автор иллюстрации Крапоткина Екатерина

Мы с Ленкой дружили с первого класса – как сели за одну парту, так и подружились, тем более мы жили в одном доме и играли в одном дворе. Сначала нас было трудно различить – девочки одинакового роста, с одинаковыми тощими косичками и курносыми носами, а потом стала выявляться разница: я училась охотно и хорошо, Ленка у меня списывала. Я много читала и готовилась поступать в авиационный институт; Ленка изучала модные журналы и планировала выйти замуж за олигарха. Наконец мы закончили школу, я поступила в институт, составив конкуренцию парням. А Ленка выяснила, что олигарха для неё никто не припас, и придётся ходить на работу, как все, а до этого вставать по будильнику и ехать на службу в переполненном в утренние часы метро. Она попробовала мне пожаловаться на несправедливость судьбы, когда одним всё, а другим ничего, но тут я, занятая подготовкой к семинару, впервые в жизни не стала её слушать, а выставила надоедливую подругу из дома. Ленка обиделась, и в нашей дружбе появилась трещина.

В тот день я получила диплом, выстраданный мною за пять лет упорной учёбы. И так получилось, что и показать-то его было некому: родители ещё не вернулись из командировки, бабушка безвылазно сидела на даче, а молодым человеком я не обзавелась, как и подругой. Впрочем, была же у меня подруга Ленка, так почему я медлю? Я позвонила ей и пригласила к себе отметить окончание факультета.

Не стану тратить слова на описание наших посиделок, мы просто пили кофе с тортом и болтали о разных делах. Я рассказала Ленке, что уже получила направление на работу с хорошей зарплатой и возможностью продвижения. Она вроде бы изобразила радость, а потом завела старую песню – почему одним всё, а другим ничего.

– Ну посмотри, Соня, мы же с тобой похожи. Все считали нас сёстрами, но ты вон как продвинулась, а я по-прежнему стою за прилавком и режу колбасу. Ну, подойди к зеркалу, – произнося это, Ленка подталкивала меня к трюмо.

Она ошибалась – время сделало нас непохожими, и рядом с ярко накрашенной Ленкой я выглядела бледно.

– Вот, если бы можно было сказать волшебное слово типа «Мутабор» и попасть в мир, где всё наоборот, и я там профессор, а ты…

Она не договорила: после её слов поверхность зеркала заколыхалась, словно ртуть, и неведомая сила втянула нас с Ленкой внутрь. Это произошло так быстро, что я не успела ничего понять, и лишь потом догадалась, что словечко «Мутабор» из сказки «Калиф-аист» имело волшебную силу, поэтому мы и очутились в Зазеркалье.

Ленка заныла, а я спокойно осмотрелась. Это была моя комната, но наоборот, то есть предметы, стоявшие слева, вдруг оказались по правую сторону. И мой диплом лежал раскрытый на краешке стола. Позвольте, разве он мой? В дипломе чёрным по белому было написано «Дронова Елена Петровна»!

В помещение ворвались какие-то люди с кинокамерами и стали фотографировать Ленку и одновременно поздравлять её с получением звания профессора. Ленка чувствовала себя великолепно при таком обилии внимания. Она вроде бы и не удивилась переменам и принимала почести, как должное.

Одновременно я обнаружила себя за прилавком с колбасой, отвешивающей очередной покупательнице двести граммов салями.

В это время заговорило радио.

– Я скучаю за Вами не менее семьсот двадцать лет. – говорил диктор, – Подольше будьте покрасивше, отдайтесь пластическим хирургам.

– «Что за белиберда на радио? – подумала я, – Это юмористическая передача или нерадивая реклама»?

Передача продолжалась, диктор гнул своё, а мне оставалось лишь отмечать грамматические ошибки.

Чего здесь только ни было – и ложить, и «хто крайний», и кофе-экспрессо, и деликатекс. А в конце объявили, что в передаче шла речь о новом словаре «окадемика» Василия Хрулёва.

Я присвистнула от изумления: «окадемик» учился в нашей школе и был знаменит тем, что сидел в каждом классе по два года.

По телевизору шла какая-то научная программа. За круглым столом восседали несколько девушек и юношей, и среди них Ленка. Молодёжь с удовольствием рассуждала о том, что Земля плоская, Солнце вращается вокруг Земли, а закон всемирного тяготения неправильный, потому что никакого тяготения в природе не существует.

Наконец на первый план вышла Ленка. В строгом деловом костюме она и в самом деле походила на профессора, но, открыв рот, понесла явную чушь и договорилась до того, что плавить металлы можно дома на газовой плите в обыкновенной эмалированной кастрюльке.

Послышалась сирена, и тот же диктор объявил, что началась атомная война, и сейчас мы будем кого-то бомбить. А в убежище спускаться не надо – бомбы ведь упадут на них, а не на нас.

За окном слышался шум. Я выглянула и увидела, что люди строятся в колонны и маршируют к центральной площади.

– «Это сон, – подумала я, – Как же остановить сумасшествие»?

– Впрочем, всё можно переиграть, – продолжал диктор, – Надо только решить уравнение.

И он продиктовал одно из тех, что гуляют по интернету, и где главное – сообразить, какое действие производить раньше, сложение или умножение, деление или вычитание.

Я торопливо посчитала в уме и громко произнесла ответ. Момент, и туман рассеялся, и мы с Ленкой обнаружили себя в моей комнате перед зеркалом, на столе чашки с недопитым кофе и диплом на имя Софьи Лапиной.