Слишком много событий за один день.

Слишком много открытий даже для учёного.

Неужели, на наши земли прибыла более могущественная цивилизация, способная одним появлением разрешить исход затяжной войны?…

Возможно, ни от нас, ни от нашей планеты – скоро, ничего не останется.

Мы совершили скачок в науке, вторглись в межзвёздное пространство – тем самым, обрекая свой народ на гибель.

Вторжение всегда пагубно влияло на слабые народы.

Наше общество, в таком случае – не первое и не последнее.

Я не смог просто наблюдать это явление с высоты своего кабинета. Больше он не казался мне таким солнечным и привлекательным. Полукруглые серые стены давили, гул блоков стал просто невыносим. В ушах стоял звон стекла – дикое дребезжание после прибытия инопланетного корабля.

Я выбежал на улицу за правдой и глотком свежего воздуха.

Благо, скоростных лифтов у нас достаточно на стоэтажное здание.

Кто-то спустился раньше меня. Кто-то, как и я, прошёл через толчею и чуть не задохнулся в битком набитом лифте.

Сочетание самых разных несочетаемых духов вперемешку с потом навеяло дурноту.

Я стоял на свежем воздухе, глубоко дышал и наблюдал, как сотрудники жались к друг другу, испуганно глядя на звездолёт. Вблизи мне удалось хорошенько его рассмотреть.

Безупречно-чёрный, корпус из неизвестного нам материала, витиеватые надписи на борту…

На передней части корпуса возникло синеватое свечение в виде прямых линий. Они образовали собой прямоугольник, который растворился в воздухе.

Из тёмной прямоугольной пасти корабля показалось существо в чёрном, плотно облегающим тело костюме – под цвет самого агрегата. Вдвое выше меня ростом, такое же двуногое и двурукое, оно плавно ступало по воздуху, игнорируя привычные нам законы физики.

Оно опустилось на середину площади перед гранитным обелиском атома. Толпа отступила, образовав кольцо.

Я перевёл взгляд с чёрного зеркального шлема пришельца на волнующиеся массы. Неподалёку от меня застыл глава Корпорации, седовласый и сухощавый. Он даже не успел протереть очки и навести лоск перед выходом на публику – настолько его потрясло вторжение.

Оно потрясло всех…

Пришелец, наконец, снял шлем. Под ним оказалось лицо! Тонкие светлые брови, глубоко посаженные серые глаза, прямой тонкий нос и слегка впалые щёки… Слишком светлый, но… он подобен нам, кто бы мог подумать!..

Неизвестный коснулся запястья, и костюм сполз с него, скатавшись в чёрный шарик. Он легко уместился в ладони. Под костюмом пришелец носил обычную одежду, похожую на нашу. Порядком потёртые джинсы цвета индиго, такого же цвета рубашка…

Сам он оказался совсем худым, с кожей гораздо бледнее, чем у нас.

Толпа охнула.

– Приветствую вас, будущие коллеги! Не беспокойтесь, это всего лишь, защитный костюм, кхм-хм… Изготовленный по особой технологии… По ней сделан и корабль, на котором я прибыл к вам.

Он говорил приятным, но сильным баритоном, и что самое удивительное – на НАШЕМ языке!

– Мы давно наблюдали за вами, – продолжал он, окинув взглядом толпу. – Сегодня вы совершили прорыв, покорив межзвёздное пространство. Я – посол нашей планеты. Мы готовы сотрудничать с вами.

Народ перевёл взгляд с пришельца на главу Корпорации. Тот, почувствовав на себе взгляды, почесал плешивую голову и, пошатываясь, направился к неизвестному.

Пришелец протянул ему руку – совсем такую же, как и у нас, только бледно-жёлтую.

Наш главный учёный неуверенно ответил на приветствие. Пот выступил на его морщинистом лбе, руки тряслись.

Я набрался смелости и подошёл ближе. Сцена палеоконтакта хорошо просматривалась с этой позиции. Сейчас я заметил, что уши у пришельца отличаются от наших.

– Ваш народ страдает от войн, – он смотрел на главу Корпорации. – Поверьте, и мы через это прошли. Сейчас, у нас правит не просто научная мысль, – он снова обнял взглядом толпу и поднял указательный палец. – Но, мир. Мы давно развиваем и обучаем другие цивилизации. Мы – за мир без болезней и развитие во всём межзвёздном пространстве.

– М-мы… можем это обсудить, – наконец выдавил из себя глава Корпорации.

Я видел своими глазами, как народ исцелялся. Как вырастали конечности, потерянные на войне. Как слепцы плакали, впервые видя – а не чувствуя – яркий свет разных солнц. Как враждующие стороны пожимали друг другу руки и подписывали мирное соглашение. Как больные раком поднимались с предсмертного ложа и обнимали родных, которые мысленно их давно похоронили. Как реки стали прозрачными, как слеза, а в морях – больше рыб. Как перестали гореть леса… Как выжженные земли превращались в плодородные поля, и голод прекращался в засушливых уголках планеты.

Я увидел мир таким, каким он должен быть.

Я наблюдал за удивительными переплетениями космических узоров из огромного окна чёрного звездолёта. Яркие вспышки на маленьких звёздах, туманности, похожие на причудливые разноцветные облака, проносились перед моими глазами.

Никогда я не был так счастлив.

И, до сих пор не верил, что мы, остроухие, наконец-то обрели инопланетных союзников!

Спустя много лет, я пишу это, находясь на борту звездолёта «Гагарин». Пришельцы сказали, что так звали их первого космонавта.

Мы держим курс на их родную планету – Планету Земля.

Лизе нездоровилось уже вторую неделю. И казалось ей, будто лежит она целую вечность. Как спящая красавица, только болеющая. Даже в школу хотелось, хоть учиться девочка и не особо любила. Но всё лучше, чем валяться в кровати под капельницами, принимать лекарства и сидеть на дурацкой гипоаллергенной диете. А ведь ещё пара дней – и зимние каникулы! Неужели она так и проведёт их в сплошных лишениях?

Лизка, конечно, сама виновата: не удержалась, слопала почти залпом целый пакет ядовито-оранжевых шипучек, купленных в магазине на сэкономленные в школьной столовой деньги. Конфетки эти тоже хороши: должны были быть апельсиновыми, а оказались гольной химией.

Мама пекла на кухне блины, когда услышала дочкины завывания. Войдя в комнату Лизы, она увидела рыдающую над складным зеркальцем дочь.

– Что случилось, Лизи? – спросила перепуганная мать.

– Я… уро-о-одина! – истошно протянула Лиза.

– Что за чушь? – обеспокоенная женщина подошла к дочке и погладила её по волосам.

Лиза мотнула головой, отстраняясь от материнской ласки, и отлепила зарёванную мордашку от зеркала:

– Сама посмотри-и-и… – всхлипывая, процедила она.

Анна Петровна невольно ахнула, увидев обезображенное лицо дочки. Верхняя губа и правый глаз Лизы распухли и обрели рыхлый, асимметричный красноватый контур. Веко грузно ложилось на зрачок, некрасиво, как попало выворачивая ресницы, а губа словно тянулась к кончику носа, так и норовя поздороваться с ним. Налицо – в прямом и переносном смыслах – ангионевротический отёк, он же отёк Квинке.

– Ох, горе ты моё. Чего же ты наелась? – всплеснула руками мама, щупая карманы фартука в поисках телефона.

– Леденцо-о-ов… – хныкала Лиза. – Я теперь навсегда так-а-ая?

– Не плачь, так только хуже будет. Нельзя плакать, иначе отёк перейдёт на горло и помешает дыханию, – наспех говорила мать, набирая номер скорой.

Анна Петровна, к слову, и сама была врачом, но нужных препаратов и приборов дома не было, а у Лизы с рождения слабое сердце. Такая острая воспалительная реакция могла для неё плохо кончиться, поэтому перепуганная как мать и спокойная как медик Анна Петровна оперативно вызвала коллег.

Плач Лизы тем временем превратился в настоящую истерику: девочка смотрела на своё отражение и голосила, не обращая внимания на увещевания матери. В какой-то момент она начала отрывисто втягивать ртом воздух. Анна Петровна поняла, что «запахло» стенозом гортани. А слёзы только усугубляли дело, усиливая характерное для Квинке обезвоживание.