Гедимин вздрогнул и пристально на него взглянул.

— Перерабатывать ирренциевую руду?!

Линкен ухмыльнулся.

— Её. На ирренций, на ипрон и кеззий… Немного для себя, больше для проекта. На ракеты она не годится, — приходится ходить к Маккензи.

— Зачем тебе ракеты? — запоздало насторожился Гедимин. — Война же закончилась…

Линкен досадливо сощурился.

— Не для меня, атомщик. Сдамся — убьют на месте. И их, — он кивнул на оставшихся часовых. — Всех, кто со мной. Мы вне закона в двух галактиках. Без ракет мы давно были бы мертвы. Ирренций… полезное всё-таки вещество вы тогда открыли.

Он замолчал. Гедимин смотрел на тёмный монитор. Мысли вспыхивали и тут же гасли. «Хольгер и Константин мертвы. Линкен — пират, вечный изгой. Я… меня вообще нет. А ирренций… да, ирренций. Всё, что осталось…»

Он поднял на Линкена тяжёлый взгляд.

— Я ещё… не приступал к реактору, — нехотя признался он. — После Сокорро… мозг немного… испортился. Я… Пусти меня к своим реакторам. Посмотрю, что я делал тогда. Может, так лучше пойдёт.

Линкен положил руку ему на плечо и несколько секунд молчал, глядя ему в глаза.

— Даже так… — тихо проговорил он. — Маккензи не сказал мне, что тебя настолько… изувечили.

Забытый всеми Кенен громко фыркнул.

— Чем ты слушал, капитан?! Я говорил — он даже уборщика починить не мог! Ему спалили мозги, по черепу размазали!

Взрывник молча показал Кенену кулак и снова взглянул на Гедимина. Его радужка стала тёмно-серой, почти чёрной.

— Пойдём в реакторный. Хильдир будет рад, что ты… Только сначала… — он говорил с трудом, будто слова застревали в горле. — Покажи. Покажи, что с тобой сделали. Шрамы… Кенен говорит — их много. Я хочу взглянуть.

Гедимин, недовольно щурясь, коснулся пластин на животе, но рука дрогнула — и броня вскрылась сверху донизу, удержавшись только на конечностях. Линкен молча смотрел на тёмно-серую полосу на шее, на зарубцевавшуюся «сетку» на груди — едва заметный след щелочного ожога; потом протянул руку и тронул пальцем шрам под рёбрами — там, где операционные швы наложились на грубые рубцы от порезов.

— Так… — его лицо окаменело. — Сокорро, купол Альбукерке?

Гедимин кивнул и резко провёл ладонью по скафандру, смыкая пластины. Он был рад, что «осмотр» закончился, — ему было не по себе под пристальным взглядом Линкена.

— Идём, — кивнул ему Лиск. — Пойдём в реакторный.

Едва они вошли в отсек, сармат-реакторщик шагнул им навстречу, вскинув руку с широко расставленными пальцами, и застыл. Гедимин недовольно сощурился на Линкена — «зачем было такое придумывать, только зря отвлекать на ритуалы…» — но внезапно понял, что оператор приветствует вовсе не капитана.

— Heta, — слегка улыбнулся Линкен. — Мы тебе не помешаем. Атомщик хотел заглянуть в реакторы…

Гедимин быстро осмотрелся. Следы повреждений были и здесь — дошло даже до пробоин во внешнем корпусе, но всё было тщательно заделано. Вместо хлипкого, ломающегося при каждой встряске кресла перед щитом управления поставили сидение пилота, снятое со старой «Гарпии», — его пришлось когда-то чинить, но оно не рассыпалось на куски. Вход в активную зону снаружи прикрыли защитным полем; Гедимин так не делал, но ничего против не имел. Поле не рябило — корпуса реакторов остались герметичными.

…Он закрыл за собой люк и остановился между сияющими полумесяцами активных зон — и долго смотрел, как стремительно вращаются роторы, и как по их тёмно-синим бокам бегут зеленоватые блики. Под шлем медленно, одно за другим, просачивались невидимые тёплые волокна, постепенно разогреваясь и сплетаясь на коже в причудливые узоры. Сармат не обращал на них внимания. Он смотрел на реакторы.

Им тоже доставалось в битвах, — два малых ротора треснули, один, по-видимому, собирали по кусочкам, восемь твэлов были заменены самоделками из ириенского металла и «горели» вполсилы, так и не вступив полностью в реакцию, один из них заметно грелся. Гедимин шёл вдоль светящихся колонн, осторожно гладя их кончиками пальцев. «Состав топлива…» — он покосился на включённый анализатор. «Материал оболочек… формула ферка… А вон там — линзы прожигателя. Видимо, были расколоты, — отливали заново…»

Линкен и Кенен ждали его в дезактивационной камере, по щиколотку в растворе меи. Они успели что-то между собой обсудить, и теперь взрывник ухмылялся, а Кенен сердито щурился.

— Один твэл греется, — сказал Гедимин, подставив руки под брызги меи. — Нельзя его так оставлять. Дай мне, я на базе переделаю.

Сарматы переглянулись и зафыркали, с трудом сдерживая смех.

— Вот это я называю «регенерация», — ухмыльнулся Линкен, хлопнув Гедимина по плечу. — Никакие макаки не оттащат тебя от реактора! Здорово, что мы снова работаем вместе, атомщик. Не хочешь ко мне на корабль?

Кенен вскинулся, как от удара, и недобро сузил глаза, но промолчал, ожидая, что скажет Гедимин. Тот покачал головой.

— Лучше мне быть… снаружи. Я помогу тебе, если смогу. И с твэлом, и с прожигателем. Что с ним, кстати? Я не нашёл неполадок.

Сарматы снова переглянулись.

— Подожди, атомщик, — попросил Линкен. — Тебе пока хватит работы. Мы тут тоже не с дерева упали, — может, Хильдир с Эверисом что-нибудь сообразят.

— Тебе нужен позывной, — вмешался Кенен. — Ты ведь в проекте, верно?

Гедимин кивнул.

— Я помогу с «Заражением». И если мозги заработают, подумаю над «Неистовым светом». Мне когда-то нравилась наука. Может, в Сокорро мне не всё выжгли…

Взрывник на секунду отвёл взгляд; его глаза, мимолётно потемнев, снова стали серебристыми.

— Какой у тебя позывной? — спросил он. — Координаторы должны знать, что ты есть, но имя им ни к чему. Как ты будешь называться?

Гедимин озадаченно мигнул.

— Он — «Взрывник», — пояснил Кенен, — у меня позывной «Топаз», но тебе он не подойдёт. Придумаешь что-нибудь, или мне подсказать?

— Маккензи, не лезь, — Линкен, взяв его за плечо, отодвинул к закрытому люку. — Пусть атомщик скажет.

Сармат растерянно смотрел на них. «Позывной…» — в последний раз он слышал это слово в каком-то странном земном фильме про крайне везучих «макак». «Я не умею выдумывать имена. Своё-то получил от мартышки…»

Сарматы ждали. Гедимин задумчиво сощурился. В голове не было ничего, кроме зеленоватого ирренциевого свечения, отливающего синевой; потом вспомнился плутоний, сине-зелёный от окиси, холодный огонь черенковского свечения под водой, градирни Нью-Кетцаля и вымершая птица с тёмно-зелёным оперением, в честь которой назвали город — ныне такой же мёртвый, как и она.

— Кецаль, — Гедимин с трудом вспомнил правильное произношение. — Мой позывной — «Кецаль».

Линкен мигнул. Кенен одобрительно хмыкнул.

— Отлично, Джед! Выше всяких похвал. Не знаю, какие у тебя с этой птичкой ассоциации, но ты на неё непохож ни с какой стороны. Лиск, не забудь сообщить на Землю!

— Заткнись, сам помню, — буркнул взрывник, протягивая Гедимину руку. — Снова вместе, да? Нам всем тебя не хватало.

…На корабль-базу они возвращались на ощупь, волоча за собой непрозрачный пузырь защитного поля. Гедимин нёс за плечом твэл, обёрнутый защитным полем по всей длине, — точнее, пустые оболочки с хвостовиками, наспех залитые меей изнутри и снаружи. В руках у него был контейнер, небольшой, но увесистый, — десять килограммов ириенского металла, сто граммов (маленький брусок) ипрона и столько же — окиси кеззия. «Осталось найти серебро,» — думал сармат, нащупывая входной люк, — «и у меня будет флия. Дальше — дело за малым…»

05 января 28 года. Луна, кратер Пири, город Кларк

Кенен протиснулся под защитный купол с дозиметром наперевес. Гедимин не сразу его заметил — он настраивал воздушный поток для охлаждения плутониевых цилиндров. Остывали они медленно и неохотно — остаточный жар отжига смешивался с внутренним, и сармат опасался, что свежеизготовленные стержни деформируются, не дойдя до реактора.

— Ничего себе! — присвистнул Кенен; прибор на его запястье громко пискнул. — Джед, ты знаешь, что тут уже плюс сто?