– Раньше этого не случалось.

– При мне случалось, – успокоил я.

– Боюсь, Пират на меня обиделся. Наверняка обиделся.

– Тогда он, скорее всего, внизу, у Старого Джона. Обычно он так меня наказывает, когда ему не нравится мое обслуживание. Ничего с ним не случится.

– Но уже ночь. А вдруг его сцапает койот?

– Глупости. Койоты не забредают так далеко на восток.

– Ну, тогда лиса или еще кто-нибудь. Ты не возражаешь, дорогой? Я просто выгляну и позову его. – Она направилась к двери.

– Тогда накинь что-нибудь, – потребовал я. – Там сейчас холодно!

Мэри помедлила, потом вернулась в спальню, надела пеньюар, который я купил для нее в поселке, и вышла за дверь. Я подбросил в камин дров и пошел на кухню.

Должно быть, она оставила входную дверь открытой. И пока я мучительно колебался между легкостью приготовления пакетика «Быстросуп» и удовольствием от настоящей еды из настоящих продуктов, я слышал, как она приговаривает: «Плохой, плохой котик! Мамочка из-за тебя волнуется» – тем воркующим голоском, каким люди обычно разговаривают с младенцами и животными из семейства кошачьих.

– Тащи его сюда и закрой дверь! Только пингвинов не пускай! – крикнул я из кухни.

Она ничего не ответила, и я не услышал, что дверь захлопнулась. Тогда я вернулся в гостиную.

Она стояла у порога, но Пирата с ней не было. Я начал что-то говорить, но тут увидел ее глаза. В них застыл невыразимый ужас.

– Мэри! – позвал я и двинулся к ней.

Она вздрогнула, словно только что меня заметила, и повернулась к двери. Двигалась Мэри как-то судорожно, рывками, а когда она повернулась ко мне спиной, я увидел ее плечи.

Под пеньюаром торчал горб.

Не знаю, как долго я стоял на месте. Наверно, только доли секунды, но в память они врезались как целая вечность. Я прыгнул и схватил ее за руки. Мэри обернулась, но теперь я увидел в ее глазах не бездонные колодцы ужаса, а два мертвых омута.

Она врезала мне коленом.

Я сгруппировался, и мне удалось избежать худшего. Да, я знаю, что опасного противника бесполезно хватать за руки, но ведь это была моя жена. Не мог же я просто действовать по накатанной схеме: замах-уклонение-ударить-убить?!

Однако у слизняка подобных сомнений на мой счет не было. Мэри – вернее, эта тварь – показала мне все, на что была способна, а мне пришлось показать все, на что был способен я, – чтобы случайно ее не убить. Не дать ей убить меня, уничтожить паразита, не дать ему перебраться ко мне – иначе мне не удалось бы ее спасти.

Я выпустил одну руку и ударил Мэри по скуле. Удар должен был вырубить ее, но она даже не замедлилась. Я снова обхватил ее, теперь и руками, и ногами, пытаясь зажать медвежьей хваткой, чтобы обездвижить, не искалечив. Мы упали на пол, и Мэри оказалась сверху. Она попыталась меня укусить, и я ударил ее головой в лицо.

У нее было сильное тело, и я понял, что мне удастся только сдерживать ее за счет большей мышечной массы. Тогда я попытался ее парализовать, воздействуя на болевые точки, но она понимала, что я делаю, знала эти точки не хуже меня, так что мне еще повезло, что я сам не оказался парализованным.

Оставалось одно: раздавить самого слизняка. Но я уже знал, какое жуткое действие это оказывает на носителя. Мэри может умереть, и даже в лучшем случае, если она останется в живых, последствия будут ужасны. Нужно было лишить ее сознания, а паразита сначала снять, а потом только убить… Согнать его огнем или легкими ударами тока.

Согнать огнем…

Времени проработать идею мне не дали: Мэри впилась зубами мне в ухо. Я передвинул правую руку и схватил слизняка. Никакого результата. Мои пальцы, вместо того чтобы погрузиться в слизистое рыхлое тело, наткнулись на плотный роговой или кожистый панцирь – я словно пытался раздавить футбольный мяч. Когда я дотронулся до него, Мэри дернулась и оторвала мне кусок уха, но это был не сокрушающий кости финальный спазм. Паразиту ничего не сделалось, и он по-прежнему держал Мэри в своей власти.

Я попробовал поддеть его, но он держался, как присоска: я даже палец не мог просунуть.

Мэри, однако, тоже времени не теряла, и мне здорово от нее досталось. Я перекатил ее на спину и, все еще сжимая в захвате, умудрился встать на колени. Пришлось освободить ее ноги, чем она тут же воспользовалась, но зато я сумел перегнуть ее через колено, поднялся и волоком потащил ее к камину.

Она поняла, что я задумал, и едва не вырвалась. Она билась, как разъяренная пума, но все же я дотащил ее, ухватил за волосы и заставил запрокинуться над огнем.

Я хотел только обжечь паразита, чтобы он, спасаясь от жара, отцепился. Но Мэри так яростно сопротивлялась, что я потерял равновесие, ударился головой о верхний край камина и уронил ее спиной на раскаленные угли.

Она закричала и выпрыгнула из огня, увлекая меня за собой. Еще не очухавшись от удара, я вскочил на ноги и увидел, что она лежит на полу. Ее волосы, ее прекрасные волосы горели.

Пеньюар тоже вспыхнул. Я бросился гасить огонь руками и обнаружил, что слизняка на ней уже нет. Продолжая сбивать пламя ладонями, я огляделся по сторонам и увидел, что он лежит на полу перед камином… и его обнюхивает Пират.

– Брысь! – крикнул я. – Пират! Пошел вон!

Кот поднял голову и вопросительно посмотрел на меня, словно я отвлекал его от новой интересной игрушки. Я продолжал сбивать огонь и, только убедившись, что ни волосы, ни одежда больше не горят, оставил Мэри. У меня даже не было времени проверить, жива ли она. Потому что нужно было кое-что срочно предпринять.

Мне нужен был совок для угля. Я не мог рисковать, хватая тварь голыми руками, – я повернулся к камину, чтобы взять совок…

Но слизняк уже не лежал на полу – он оседлал Пирата. Кот застыл на месте, широко расставив лапы, а слизняк копошился, устраиваясь у него на загривке.

Возможно, все обернулось бы лучше, задержись я еще на несколько секунд. Возможно, слизняк, устроившись на Пирате, сбежал бы на улицу. Я бы не стал преследовать его в темноте. Думаю, не стал бы. Но я прыгнул на Пирата и, падая, успел схватить его за задние лапы, когда он, повинуясь воле титанца, сделал первое движение.

Хватать взбесившегося кота голыми руками по меньшей мере безрассудно, а удержать, если им управляет паразит, просто невозможно… Я спешил к камину, и на каждом шагу он рвал зубами и когтями мои руки.

На этот раз я все сделал правильно. Несмотря на вой и яростное сопротивление Пирата, я повернул его спиной к раскаленным углям и сунул в камин. Пламя охватило его шерсть и мои руки, но я держался до тех пор, пока слизняк не свалился прямо в огонь. Тогда я вытащил Пирата и положил на пол. Он больше не сопротивлялся. Я загасил тлеющую шерсть и вернулся к Мэри.

Она все еще была без сознания. Я присел на корточки рядом с ней и заплакал.

За час я сделал для Мэри все, что мог. Слева волосы сгорели у нее начисто, плечи и шея были в ожогах. Однако пульс бился сильно, а дышала она пусть часто и неглубоко, но ровно, и я был уверен, что она не потеряла слишком много жидкости. Я забинтовал ее ожоги – на всякий случай я держу в хижине полную аптечку – и ввел снотворное. Теперь у меня было время заняться Пиратом.

Он лежал на полу там, где я его оставил, и выглядел ужасно. Ему досталось гораздо больше, чем Мэри, и еще, возможно, у него обгорели легкие. Я думал, он уже мертв, но, когда я тронул его рукой, Пират поднял голову.

– Извини, дружок, – прошептал я, и он вроде бы тихо мяукнул в ответ.

Я сделал для него то же, что для Мэри, только снотворное вводить побоялся. После этого я пошел в ванную и осмотрел себя.

Ухо уже не кровоточило, и я решил пока его не трогать. Когда-нибудь, когда у меня будет время, его надо будет восстановить. Но руки… Я сунул их под горячую воду, заорал, затем высушил под струей воздуха, что тоже оказалось очень больно. Забинтовать их я все равно не сумел бы, да и не хотелось: наверняка придется еще что-то делать.