– Кто-нибудь должен заткнуть глотку этому дурню. Не иначе он собрался воспевать всех своих предков до седьмого колена17! – нервничали беки.

Тут, к огромному облегчению как гостей, так и хозяина, речь бая была прервана прислугой. Они вносили в зал огромные блюда с дымящимся мясом, ребрышками и корейками на решетках, горами филейных вырезок, посыпанных луком и специями. Аманжол сглотнул накопившуюся сиюминутно слюну, облизал губы и позабыл о необходимости завершить свою речь. Он опустился на стул, приблизился ближе к столу, готовый схватить самый сочный, самый жирный кусочек. Гости и начальник с облегчением последовали его примеру.

Отведав мяса, поданого в соответствии с казахскими традициями, хоть и приготовленного иначе, на русский манер, гости стали откидываться на спинки, ослаблять, а то и расстегивать богатые пояса, отрыгивали довольно, вытирая пальцы и губы. Мясом, однако, казахское застолье не заканчивается, и Герасим Алексеевич кивнул слуге, который поспешил внести самовары и необходимый сервиз, предварительно очистив стол от посуды с горами костей. За этим последовали блюда с легкими, пышными баурсаками с пылу с жару, сушеные фрукты из Ферганы, орехи и конфеты, татарские медовые палочки, местные яблоки и груши, запеченные с сахаром и имбирем.

Гости немедленно обнаружили в своих желудках свободное место, коего не наблюдалось всего мгновением ранее. Зеленый китайский чай и черный, из британской Индии, замечательно промывали глотки и внутренности едоков, очищали, утрамбовывали съеденные жирности.

Теперь, когда гости были сыты и довольны, когда горячий чай прошиб лбы потом, а руки лениво и томно тянулись за очередным баурсаком или сластью, подполковник снова взял слово и заговорил непринужденно, как о несущественном:

– «Узун кулак»18 доносит, почтенные мурзы, что хокандский хан собирает войско у наших границ, – казахские слова начальник произнес с сильным акцентом, но произвел ожидаемое им, наилушее впечатление на казахов, так как применил не только рожной язык своих гостей, но и фразеологизм, зачастую неизвестный иноземцам. Этим он показал свою образованность и заинтересованность в дружбе с местным населением. Дальше, тем не менее он стал впечатывать тяжелые слова одно за другим, как гвозди с промоченную бочку. – Также ходят слухи, что аулы стали откочевывать в сторону кокандских владений. Даже те, кто из года в год находит стоянку и пастбища в наших предгорьях, снимаются с мест. Я не получил ни одного донесения от вас, почтенные, и от ваших господ, уважаемые посланцы, о воинствующих кокандских отрядах… Ваши аулы не откочевывают к Верному, что я бы вам безусловно рекомендовал. Вместо этого некоторые аулы откочевывают не во внутренние земли округа, а в обратном направлении, к Иссык-Кулю и к разрушенным крепостям Пишпек и Токмак. Это, почтенные, весьма странно и прискорбно. Среди вас, большинство давали присягу его императорскому величеству, есть среди беков и имеющие действительные чины в армии и канцелярии района. Есть ли у вас, аксакалы19, что сказать по вышеизложенному?

Воцарилось молчание. Гости хмурились, кто-то переглядывался в поисках единомышленников. Герасим Алексеевич сверлил взглядом одного за другим, пока не уперся с открытое, смело поднятое лицо султана Аблеса. Он знал, что султан прибыл не с простой свитой, а с десятком конных, великолепно вооруженных джигитов. Это была как раз та верноподданическая реакция, которую ожидал увидеть Колпаковский. Но, султан был единственным, приведшим с собой воинов. Остальные беки маялись на стульях и стали говорить невпопад.

– То, узын-кулак, колбасши20. Разве можно верить слухам?

– Да, мои аулы снялись с зимовок… Пришлось угнать табуны, а куда? Кто прокормит мои стада? – жаловался невпопад бай Толкын, владелец многотысячных овечьих отар.

– Мы откочуем подальше, коли хан намерен снова явиться, а после вооружимся! – заявил другой воинственный бек.

– Верно говорит! Не впервой нам гнать отсюда кара-киргизов и кокандцев! – поддержали его многие.

– Говорят, войска у хана много, а потому надо увести женщин и детей подальше…

Герасим Алексеевич спокойно кивал и выслушивал каждый ответ с благодетельным видом, будто принимал все доводы беков. Он не проявлял ни суровости, ни несдержанности. Заговорил султан Аблес.

– Почему же вы не ведете аулы к Верному? Или к Кастеку? Почему не кочуете к укреплениям, где все люди будут под защитой пушек и сарбазов21 господина подполковника?

– Что ты, что ты, родной! – воскликнул один аксакал, пользуясь своими сединами как правом пожурить даже султана. И добавил шепотом в ухо молодому воину: – Разве орысы22 справятся с самим ханом? Нет нам здесь защиты!

– Если хан пересечет границу, я немедленно отправлюсь к тебе, князь, во главе своего воинства! – продолжал другой бек.

– Гырасым-мырза, – начал было бек многочисленного и могучего рода канлы, но, смущенный, все же перешел на родной язык строго ткнув пальцем в сторону толмача-татарина, – мы – мирный народ… Людей у нас не много, а оружия нет вовсе… И моя задача – обеспечить безопасность женщин и стариков. Но, я клянусь не кочевать в кокандскую сторону… и если ты… во главе своего воинства… выступишь походом, я присоединюсь к тебе с теми пятью-десятью джигитами, вооруженными одними лишь шокпарами23, чтобы доказать тебе свою дружбу!

– Господа, я все услышал. – сказал подполковник, поднимаясь. – Будьте бдительны и осторожны. Желаю вам удачной кочевки, берегите женщин и детей. Коли хан окажется настолько глуп, чтобы вторгнуться, будьте уверены, он будет разбит с позором и выбит из Семиречья. Вам ничего не будет грозить, господа. До встречи, до свидания, благодарю за визит…

Беки прощались и выходили от начальника вполне довольные. Кто-то из них ожидал более суровой реакции подполковника на их пассивную позицию, другие получили прямые указания от своих господ «лить побольше меда» в уши начальника, юлить и тянуть время, третьи увидели подвох в кажущейся нерешительности начальника и поспешили уехать в свои аулы, дабы не навлечь на себя гнев русских военных.

Возле дома, у конюшни, султан Аблес встретил своих джигитов, также накормленных и готовых к дальнейшим распоряжением. Тогда султана тронули за локоть, он обернулся и увидел перед собой Колпаковского.

– Соблаговолите уделить мне минуту, султан, – сказал начальник мягким голосом. Султан приложил правую руку, в которой уже держал камчу, к груди и поклонился начальнику. – Я искренне ценю ваше присутствие, султан. Это говорит мне о вашей преданности государю и об отваге. Однако, вы слышали рассуждения ваших соплеменников…

– Уверяю вас, господин подполковник, это явление временное… Со своей стороны, я заверяю вас в готовности исполнить любой приказ… – сказал султан Аблес на вполне приличном русском. Образование он получал в Сибирском кадетском корпусе в Омске, так что это не составило для него труда.

– Довольно, мой дорогой султан! Ни слова больше – я вам верю. Я уже распорядился, чтобы ваших воинов разместили у себя наши казаки. Вам же предлагаю поселиться в доме поручика Шанявского, – подполковник кивнул в сторону, где стоял высокий офицер, с залихватскими усами, подкрученными кверху. Офицер щелкнул каблуками и чинно кивнул султану.

– Благодарю вас, ваше высокоблагородие, мои люди будут размещены согласно вашему приказу. Прошу простить меня, господа, однако у меня в Верном есть родич, который уже изъявил желание меня приютить. Это прапорщик Кожегул, на службе его императорского величества. Было бы невежливо…