Мария удалилась в стрепную, а в трактире продолжался гвалт, за каждым столом велись свои беседы, но, ближе к офицерским столам люди старались прислушиваться к их разговорам, так как всех интересовали происходящие на форпостах события. Есаулы подтрунивали над молодым Соболевым, Экеблад с Вроченским обменивались короткими репликами и были увлечены выпивкой и картами, артиллеристы Обух с Шороховым возвышались над шахматной доской и, казалось, ничего их больше не интересует.
В зал вошла Мария и объявила о крайней степени готовности плова, так что посетители стали готовиться к трапезе, а пока, трактирщица подошла к есаулам.
– А ну, шельмы, рассказывайте! Чего там происходит в окрестностях? Нынче Наум ходил в крепость и ему выдали ружье с патронами. Было велено завтра явиться на плац, говорит, все старичье будет собираться.
– Верно, Марьюшка. Его высокоблагородие велел престарелых казачков и мужичье вооружать. Ополчение. Экую сцену я ноне наблюдал! Стоят, глякась! Воинство небесное! Один на костылях, другой вовсе без ноги, третий согнутый пополам да с тростью. Ей-ей седина в бороду, бес в ребро! – стал рассказывать Усов.
– Так все плохо, батюшки? – воскликнула Мария. – Стало быть, скоро выступаете? А нас на стариков оставляете?
– Старики то старики, кто кривой, кто вовсе блаженный. Да, только сии старики – воины, как и муженек твой, Марьюшка. У них боевого опыту, как у всех нас вместе взятых. Заржавели сабельки, затупились пики, да, думается, силушки да смекалки у сих престарелых богатырей найдется. Оборонят вас… Ежели нас в степи на вечный сон положат. – Сказал Бутаков.
– Господи сохрани! Как же положат то? Так силен хан!? – испугалась Мария.
Окружающие уже без ненужного стеснения навострили уши. Обстановка в выселках была нервная, напряженная. Всем хотелось услышать от офицеров ободряющие слова, потому что во всех иных местах только и говорили о ханских полчищах и их жестокости. В случае поражения на милость никому не приходилось рассчитывать.
Есаулы переглянулись. Им хотелось бы приободрить Марию и трактирный люд, да только нечем было, а перевести разговор в шуточное русло уже не удалось бы.
– Будь моя воля, – начал Экеблад как бы невзначай, продолжая играть в карты и покуривая папиросу, – я бы стянул все силы к Верному. Так как это единственный способ собрать хотя бы и две тысячи людей в одном месте. Частокол и артиллерия будут нам надежной защитой, а возможность собрать ополчение – дополнительным людским ресурсом. Donner sa tete a couper65, даже если хан возьмет нас в осаду, здесь мы продержимся сколь угодно до прибытия подкреплений от генерал-губернатора, ведь силы полковника Циммермана едва ли успели распустить по квартирам.
– Ах, ваше высокоблагородие! Как разумно! Верно Герасим Лексеич, рачитель наш, уже выслал нарочных в Омск! Губернатор уже, верно, выслал сюда несколько полков сибирячков! – обрадовалась простодушная Мария. Старший офицер в трактире был для нее безусловным авторитетом. Она не задумывалась, что, будучи старшим по званию, Экеблад был наименее опытным военным из присутствовавших. Майор же только ободрился реакцией доброй трактирщицы и продолжил рассуждения с видом весьма важным.
– У хана много войска, это верно. Защищать все наши пикеты – дело неблагоразумное. Там пара сотен солдатиков, здесь пара сотен. Хан будет брать наши укрепления одно за другим, тогда как нужно собрать силы в единый кулак. И киргизы… Если все они переметнуться к хану, боюсь их вдвое больше станет!
– Ой-ой-ой! – качала головой Мария. Она по-бабьи вытирала слезы наплечным платком, но вторую руку по привычке держала в кармашке юбки, куда она складывала монеты посетителей. Юбка у нее была широкая кроваво-красная, из тафты, и шугай66 в тот же цвет, с закатанными по-деловому рукавами.
– Поведение киргизов дюже странное! – вставил Усов, обращаясь к майору. – Султаны, которые еще вчера изъявляли всяческое желание услужить, кичились возможностью одним взмахом плети созвать сотни вооруженных всадников, сегодня… отмалчиваются, с вашего позволения.
– Иными словами, они нас предали, есаул, – заявил Экеблад.
– Как же, как же. Не дале как вчера у нас гостили… прапорщик Кожа со своими родственниками. Люди знатные. Ух какие важные! Любо разодетые, с богатыми украшениями! – сказала Мария.
– Прапорщик человек верный. И лихой наездник, я вам доложу! В степи не уступит ни одному казаку! – отозвался Бутаков.
– Есть, есть два-три верных киргиза, это правда. А вот где остальные? Разве они не присягали на верность государю? Где их конница? Где их знаменитые батыри? Я скажу! Они у хана! – обозлился Экеблад.
Разгоравшуюся было беседу пришлось прекратить, потому что одновременно многие носы учуяли тонкий манящий запах. Дверь во внутренней стене отворилась и в зал вошел юноша, несший два лягана67 с пловом. За ним вошел сам Наум еще с двумя и передал блюда Марии. Первыми эти украшенные узорами фарфоровые блюда опустились на столы офицеров, затем на каждый стол было поставлено по блюду. Пока, однако, рассматривать изящные орнаменты, выжженные Ферганскими и Андижанскими мастерами, не было ни времени, ни возможности, потому что все внимание на себя забирала горка душистого оранжевого плова, с вкраплениями морковки и красной блещущей жирком баранины. Сверху горок шалашиком были уложены кусочки ребрышек, словно приглашая едоков начать именно с них, а потом приступить к ароматному, сладковатому рису, смачно пропитанному всеми соками ингредиентов и вобравшему в себе все вкусы. От горок шли аппетитные дымки, которые гости подгоняли к носам взмахами ладоней.
Немедленно были оставлены и забыты все разговоры, недовольства, игры и прочая малозначащая с этого мгновения ерунда. Мужчины вооружились вилками, ножами, кинжалами, а то и глубокими деревянными ложками и пальцами, чтобы приступить к трапезе.
– Спаси Христос! – прошептал Бутаков и первым впился зубами в сочное ребрышко.
Оркестром по залу загремели приборы, они бились по столам и тарелкам, друг об друга, о зубы вечеряющих. Нарушалась эта симфония только довольным фырканьем и отдышками.
Пока гости уплетали плов, Мария и юноша-прислужник, не нарушая непривычной в трактире бессловесной тишины, со священным уважением к аппетиту мужчин, разносили по столикам блюдца со свежими овощами, порубленными в салаты. То был мелко нашинкованный, маринованный красный лук, тонкие полоски редиски, свежие огурцы и листочки петрушки из местных пашен и садиков, заправленные капелькой льнового масла и чуть подсоленные. Было очень приятно закусить порцию-другую насыщенного плова ложечкой такого прохладного, освежающего полость рта и желудок, салата.
Один за другим едоки стали отваливаться на спинки стульев там, где таковые были. В других местах, где гости восседали на скамеечках или табуретках, насытившиеся мужчины облокачивались на стены, либо обмякали всем телом книзу, совершенно измотанные и расслабленные. Это означало, что пришло время подавать чай и даже выпивохи молчаливо и покорно признавали, что соблюдение такого порядка трапезы абсолютно уместно и не подлежит сомнению. Легкий, но пряный чай был вишенкой на торте, штришком, заключавшим праздник живота, успокаивал рты, горла и все внутренние проходы, как целебный бальзам разливался по организму. Вкусное, обильное и здоровое кушанье действовало успокаивающе, так что мужчины сидели будто без сил, как после доброго душевного паренья в баньке, что тем более схоже благодаря капелькам пота, выступавшем по лбам и затылкам.
Постепенно гости стали приходить в себя. Многие поднимались, расплачивались с поклонами, передавали благодарности повару и хозяину трактира через Марию. Другие заказывали водку и с двойным усердием сытых людей принимались ее распивать. Утонченный Экеблад заказал бутыль грузинского Цинандали, вместе с которым на их столик была подана тарелка с сухофруктами и орехами. Вроченский закурил трубку.
