Но далеко мы с ним уйти не успели, нас нагнали двое запыхавшихся мужиков явно заграничного вида.

— Мистер Ресанофф, Я хотеть делать Вам делофой предлошений. Бизнес, понимать?

— Прекрасно понимаю, — перешёл Я на родной для этого американца английский, который пришлось вдобавок к школьному французскому выучить на службе. И улыбнулся, Глядя на то, как пыжится изображать олигарха этот бостонец-янки. — Что Вы хотели предложить, Мистер Гровер. — Если американец и смутился, то виду не подал, осмотрел меня оценивающе:

— Мистер Резанов, я хотел купить ваш рубик. — чуть подался вперёд бостонец, принял вид, как-будто стойко легавой собаки на дичь.

«Ну-ну», — подумал я про себя, а вслух сказал:

— Хорошо. Одна тысяча долларов, мистер Гровер. Устроит Вас?

Когда я назвал цену, он словно расслабился, разочарованно, с укоризной, протянул:

— Да Вы шутите, мистер Резанов. Ведь это же простая деревяшка, с безразличием махнул он.

Ну что ж, в эти игры можно играть вдвоём: Я также как бы утратив к нему интерес, окинул рукой вокруг, сказал:

— Ну так чего Вы ко мне обращаетесь? Вон сколько деревяшек, берите бесплатно, — развернулся, делая вид, что собираюсь уйти.

— Постойте, мистер Резанов! — встрепенулся американец, — Так дела не делаются!

— А как они делаются? — повернулся я. — Вы подходите, говорите, что имеете ко мне деловое предложение, а сами торгуйтесь как еврей на базаре, отнимаете у меня время. Моё время дорого, Вы знаете.

Американец достал клетчатый платок и вытер вмиг вспотевший лоб:

— Да, понимаю. Наверное он и стоит столько, этот Ваш рубик, русский кубик. И я мог бы купить пару штук, не обременяя Вас своим визитом.

«Ну да, — подумал я про себя, — мне доносили, что уже пару рубиков сломанных двое расстроенных наших приносили, после того, как простодушно дали покрутить их матросом с американца. Всё ясно: пытались разобрать, разобрали, ничего не поняли, собрать разумеется не сумели и потихоньку вернули. А теперь значит решили купить. Ну что же, поглядим, что будет дальше».

— А что же Вы хотели, Мистер Гровер? — спросил я, глядя в глаза американцу.

Тот поёжился и произнёс:

— Видите ли, я хотел иметь честный бизнес. Покупать у Вас рубики по справедливой цене, чтобы можно было продавать в моей стране. Заключить с Вами договор на законных основаниях, чтобы выплачивать и Вам часть прибыли.

— Угу… Ну-ка, ну-ка, это уже интересней. А ещё что?

— Может быть я смог бы с Вами договориться, чтобы стать генеральным поставщиком Ваших рубиков, единственным то есть не только в моей стране, но и во всём мире. Как бы представителям Вашим Вам ведь, насколько я понимаю, некогда заниматься торговлей, а для меня это моя работа. — сказал он без тени рисовки и Я понял, что говорит правду.

— А вот это уже разговор действительно деловой, и вести его следует не На бегу, на дороге. Приходите ко мне в контору, там мы с Вами это и обговорим. — Я повернулся к Фернандо: — Амиго, Запиши мистера Гровера. Какое Вам время удобно, мистер Гровер? — мы договорились о времени, — Приносите свои бумаги, мы посмотрим и поговорим. Может быть ещё что-нибудь обсудим.

В итоге Гровер стал моим представителем в Америке, которому я поручил оформить патент как в Америке, Так и в других странах, в которых он торговал. А торговал он ещё в Голландии и в Испании. В Англию его пока купцы тамошние не пускали.

Вечером 14 мая, перед закатом я выкроил полчаса, чтобы заскочить в командорскую каюту на «Юнону». Чувствуя себя жутко виноватым перед со-владельцем тела Резановым торопливо включил кристадин, ведь вчера с этой пьянкой с Барановым пропустил сеанс радиосвязи с Кончитой… Девушка ответила сразу, будто ждала моего, то бишь своего суженого Резанова конечно, появления. Эфир вновь на диво прозрачный, что не удивительно, ведь кроме гроз других источников радиопомех в это время нет, и радиосвязь, несмотря на огромное расстояние, мизерную мощность передатчика и чувствительность приемника, устойчивая. На мои неуклюжие извинения Кончита с жаром уверила, что прекрасно вчера слышала мои переговоры с фортом Росс и сразу поняла, что у меня запарка с делами, поэтому совершенно не обиделась пропуском нашего сеанса, она ведь знала, что со мною, командором, всё хорошо, а именно это для неё главное. Подумалось: «Надо же, барышня мой почерк уже запомнила!» Я почувствовал, как справа, где локализован камергер, у меня потеплело и позавидовал Резанову: счастливчику достанется в жены женщина, способная встать на место своего мужа и со-переживать ему.

Судно качнулось на приливной волне, скрипнуло переборками, соглашаясь с моими мыслями…

— Смотри, Александр Андреич, на своей стороне мы придумали, как меха сберечь. А теперь давай подумаем, Как шкурки получше выделывать, ведь выделывают-то каждый по-своему, качеством получаются разные, так? — продолжил я вечером разговор о наболевшем с Барановым.

— Так.

— А давай-ка мы с тобой вот как сделаем: Пусть приносят шкурки невыделанные, а мы здесь с тобой создадим артель, которая будет эти меха выделывать однообразно. Тут и контролировать Можно нам самим. И промышленникам выгода: меньше мороки, снял, а выделывать не надо, им экономия времени, да и материалов. К тому же принимать можно по цене не сильно меньше выделанных, а ежели кто желает по-старому: сдавать готовую пушнину — пусть, но качеством не хужее артельной!

— Да а хто ж в ту артель пойдёт, — скептически прищурился собеседник.

— Так всё-равно меха зачастую бабы выделывают, вот баб и призовем.

— Да куда баб: у них хозяйство, да дети.

— И эту проблему решим. Главное: Договориться с мужиками.

С мужиками мы договорились.

Затем я лично, с хронометром в руках, присутствовал при выделке шкурки и Расписал по операциям. Вот сухую шкуру, заготовленную так на промысле, смачивают раствором соли — отмокают, вот стирают и заодно отбивают запах, вот натягивают на провощенный горбыль, вот женщина скребком счищает с кожи лишний жир и остатки мяса, вот погружают в чан с пикелем: раствор уксуса с солью (от брожения мы отказались: не так много у нас ржаной муки и дрожжей), за нею другая втирает отвар ивовой коры для дубления, вот следующая мнёт, чтобы шкурка стала Мягкой, затем другая втирает жир — и таких операций мы насчитали семь. Я записал по времени сколько каждая занимает. А теперь смотри: вот натягивать шкурки человек один может, но за это время содрать жир другой не успевает, тут пятеро, там на стирку двоих и т. д. Вот кто принимает, смотрит что, как, если что — возвращает.

А детей: рядом ставим ещё шатёр, туда детишек, им игрушек и кого-нибудь из мальцов в Няньки Посади — родители тут, рядышком, Если что, всё под боком. И берёшь ещё Повара. И за наш кошт кормим их.

Баранов протестующе скинул глаза. Но я предостерегающе поднял ладони:

— Александр Андреевич, Поверь: дешевле обойдётся. Вот если сейчас сядем, посчитаем — сам увидишь. Попробуем.

— Ну ладно. — сдался он.

Так и пошло. Оказалось, что такой конвейер шкурки однообразного, высокого, самого высшего качества выдает. Ну, и принимали, соответственно, на входе тоже не всякие шкурки. Мужики поначалу матерились, мол «я охотился, принёс, а ты!» Ничего, поставили отставного солдата, мордоворота — через неделю, как мне позже, смеясь, рассказывал Баранов, мужики поняли, что лучше нормальные шкурки приносить. И стали приносить.

Это имело свою пользу: в будущем они перестали бить всех зверей подряд, а прямо там, на охоте, просматривали: какой зверь сразу будет лучше, а других не трогали.

— Вот смотри, Андреич, Сколько зверья сбережем. И на долгие годы себе растянем. А то ведь повыбьем — нам тут делать нечего станет.

— Да, Николай Петрович, Ты смотри: работы делаем вдвое Почитай меньше, а шкурок выходит втрое больше. Ну и ну!

— Так-то, — хлопнул его по плечу. — А в следующем году мы ещё лицензии ведём: чтобы Каждый охотник отстреливал определённое количество, не больше, будем смотреть. Да, кстати, я через недельку отбуду, а ты и у кОлошей такую артель создай, тебя они уважают. И, гляди, что-то типа состязания исподволь меж ними устрой, чтоб оне друг перед дружкой, скажем шкурки лучше выделывал, да отходу чтоб меньше.