«Юнона» сделала круг и застопорила ход вне зоны поражения ружейным огнем с фрегата, своим же стрелкам я щедро раздал новые пули. Которые отменно выкашивали бреши в рядах нападавших.

Радист «Юноны», следуя инструкции, отбил радиограмму:

Тревожную радиограмму о начале боя приняла и Кончита.

Она уже хорошо понимала «резанку», Так называли радиоазбуку zaglaza по фамилии придумавшего её командора. Кончита схватила мелок и принялась торопливо записывать знаки на выкройках нового платья. Пусть портниха сердится, но сейчас бежать за бумагой и карандашом недосуг.

Торопливо, почти буква в букву записала принятые знаки короткого сообщения.

К счастью корабельный оператор был малоопытным, поэтому приняла почти без ошибок.

И тут же кинулась за Библией, чтобы расшифровать. На её счастье не успела этого сделать до следующей радиограммы. О Победном окончании боя с фрегатом. Которую тоже записала. И в задумчивости Глядя на последовательность символов вдруг поняла, что никакой это не шифр по Библии, а открытый текст. Сбегала за бумагой и карандашом.

Сначала прочитала первую радиограмму. И схватилась за грудь, сердечко страшно заколотилось — она ужасно испугалась за возлюбленного. И поэтому лихорадочно принялась переносить на листок вторую радиограмму. Из-за волнения получалось плохо. Несколько раз переписывала. Никак не могла сообразить, Что к чему.

Так бывает: человек смотрит на что-то и не видит.

Наконец прикусила губку, вскочила, походила туда-сюда успокаиваясь, вернулась к тексту. Осенило о чём идёт речь, прижала ладошки к щечкам! Ей захотелось тут же отстучать поздравления. Но она удержалась: всё-таки как-никак она ни какая-то там простушка или служанка — она девушка благородных кровей, умеет сдерживать порывы!

Я меж тем перезарядился, ждал подходящую цель, противник опомнился, люди отхлынули от бортов, полезли вверх паруса. Ереме только того и надо: книппели-то в достатке. Два выстрела и ещё две мачты рухнули, круша надстройки, накрывая парусами экипаж и абордажную команду. А у меня созрел новый план.

Чудовищный по мнению Резановавнутри меня, но иного способа гарантированно одолеть грозного врага и он не видел.

Когда противнику стало не до русских, «Юнона» подошла вплотную, матросы тупо облили из ведер борта фрегата нефтью и подожгли. Тушить такое ещё не умели, а скучившихся с водяными рукавами от помп на борту азартно поливал картечью Ерема.

На корсаре поднялась паника, команда кинулась на противоположенную сторону, где принялась прыгать за борт.

Я устами хозяина тела радиограмой подозвал батель, приказал отстреливать пожарных и стрелков, а бригантина обогнула вражеское судно. И вовремя.

Первая спасательная шлюпка уже коснулась воды и к ней отчаянно загребая руками рванулись утопающие. По ней-то Ерёма и жахнул по моему кивку.

Резанов во мне было возмутился, мол:

«Это же подло убивать беззащитных!» Но я рявкнул:

«Ты, Вашбродь, свои дворянские штучки брось! Ты не на балу: потанцевали и разбежались! Они-то нас не пощадили бы!» — но ощущая лицом страдания соратника, смягчил:

«Не по людям бьём, а по средствам доставки. Они ведь и на этих посудинах сильны и для нас опасны».

Спустя пару минут на чудом уцелевшем обломке носовой мачты задергалась грязно-белая тряпка, а над бортами отчаянно замахали безоружными руками. Теперь я устами Резанова отдал приказ прекратить огонь. А на батель радировали по возможности погасить полыхающий борт.

С «Юноны» спустили шлюпки. Но для спасения далеко не всех. Я растолковал Резанову, что благородство уместно в другое время. Барахтающимся пиратам громогласно провозгласили, что спасут лишь тех, кто поклянется отработать коварное нападение на Ситке разнорабочими, остальные пусть сами добираются до берега. Что практически для всех пловцов означало неминуемую гибель. Желающих стать кормом для морских обитателей почти не оказалось и я предусмотрительно вначале собрал оружие у пловцов. Только единственный оказался матросом. Остальные абордажники, в большинстве первыми попрыгавшие с корабля. Оно и понятно, это люди без роду и племени, безучастные к судьбе покидаемого судна.

Наша «призовая» команда с предосторожностями, впрочем напрасными как выяснилось, поднялась на палубу побежденного фрегата.

Спустя десять минут напряженного ожидания показался старший команды боцман и крикнул:

— Ваше сиятельство всё в порядке, милости просим.

Я кивнул Хвостову:

— Начинайте Николай Александрович.

И тот залихватски, с шиком присущим офицерам российского Императорского флота пришвартовал «Юнону» впритирку к борту неприятельского судна. Так, что даже краска не стерлась! Я одобрительно вздернул губы, мол «могёшь!» Капитан «Юноны» растянул закопченное лицо в улыбке от похвалы.

Несколько Матросов дружно перекинули канаты вдоль всего борта. А их сотоварищи из призовой команды на неприятельском корабле быстро и надежно принайтовали суда друг с другом. В мгновение Ока с бригантины на Фрегат перекинули штормтрап.

Я повернулся к Лангсдорфу:

— Григорий Иванович, Как у Вас со светопластинками?

Светописатель лишь самодовольно похлопал по сумке, в которой с недавних пор переносил запас светочувствительных пластинок, мол «Порядок!», и вскинул на плечо треногу со светописцем.

Степенно, но довольно проворно перейдя по штормтрапу, я спрыгнул на пиратское судно и, дожидаясь пока вся свита соберётся, быстро огляделся. Справа, ближе к баку, на кое-как собранных в кучу оборванных парусах вповалку лежали и на все голоса стенали раненые. Среди них суетился щуплый мужчина в окровавленном фартуке и по локоть закатанными рукавами руками в крови. По-видимому Корабельный доктор.

А левее, вдоль противоположного борта скучились остатки некогда грозной неприятельской команды.

Но вот позади послышалось характерное сопение Лангсдорфа. Не оборачиваясь, я указал движением головы на пиратов:

— Григорий Иванович, снимите-ка этих бродяг.

Наш светорепортер установил светописец и уже привычно громогласно известил: «Снимаю!».

Все участники похода в Калифорнию зажмурились. Ибо знали, что При таком неважном освещении, Да и вообще при любом удобном случае этот энтузиаст применял вспышку из магния. Которая и Сверкнула в то же мгновение, подожженная сноровистой рукой светописателя. А вот противник этого не знал и на пару десятков секунд корсары ослепли. Могли только лишь услышать голос командора, но самого его пока не видели:

— Ну что, граждане пираты, как полномочный Посланник Императора России, я, камергер граф Резанов объявляю вас пленными, а судно сие конфискованным в пользу Державы Российской.

— Вы не имеете права! — послышался голос, — этот Фрегат военный корабль Франции!

— Вот как? — я резко повернулся на каблуках в сторону говорившего: — Представьтесь сударь. Кто говорит?

— К вашим услугам шевалье де Лаваль. Капитан этого судна, — качнул головой один из двоих изгоев с оторванным рукавом, мужчина лет сорока, с военной выправкой, достаточно широкий в кости.

— Так-так, сударь, — иронично произнес я: — А не скажете, По какому такому праву военное судно Франции вероломно нападает на мирное торговое Российское судно? Да еще с посланником Императора России на борту?

— Россия враг великой Франции, — высокомерно процедил сосед Лаваля, португалец.

— Вы что ли от имени Наполеона объявили войну? — вкрадчиво осведомился я. И перешел на официальный тон: — сейчас мои люди соберут от членов вашей команды все показания, как положено зафиксируют, запишут. Если выявится нарушение международного морского законодательства… То Вы ведь знаете… Я сам военный, и капитаны наших судов офицеры Российского Императорского флота. Этого достаточно для военно-морского суда. И каждый, кто повинен — Вы ведь знаете закон не хуже моего…

Я обернулся к свите и негромко отдал распоряжение обыскать каюты, а затем опросить под запись выживших пиратов.