На шее моего брата висит толстая золотая цепь, передававшаяся из поколения в поколение от самого первого короля нашего клана, на ней медальон с королевской эмблемой нашего дома. Золото ярко горит на фоне черного бархата его пиджака.

У него есть свои татуировки, но ни одна из них не видна. Он никогда не воевал так много, как я. Каждая татуировка символизирует победу в битве.

Я — более темный, татуированный, опасный брат. Все еще холост. Малахай слишком предан Алессандре. Они может и смотрят на него, но заинтересованы они во мне.

А теперь мой брат и Алессандра хотят помочь мне в этих нелепых поисках?

— Расслабься. Я смирился с тем, что времена меняются, но даже ты должен согласиться, что это происходит слишком быстро. Я буду на следующем заседании совета через две недели. У меня будет план, как только я получу лучшее представление о том, чем забиты головы граждан королевства.

— О. Я скажу тебе. Молодое поколение, как мужчины, так и женщины, сыты по горло старой системой. А что касается тридцати пяти процентов нашего совета — женщин старшего поколения? Угадай, на чью сторону они решили встать?

Гадать не нужно. После разговора с Альмирой все стало предельно ясно.

Феминистки смертного мира наконец-то добрались и до нашего королевства.

Не то чтобы я когда-либо это учитывал. Не потому, что это не логично — даже неизбежно — но становится безумно очевидным, что я воюю слишком долго.

Вскоре я снова отправлюсь на войну. У меня нет иного выбора. Если в королевстве происходят политические перемены, это не значит, что наши враги успокоятся.

— Неважно, на чью сторону они перешли. — Да, возможно, пришло время перемен, но скорость, с которой они надвигаются на нас… — Малахай, почему ты с такой легкостью принимаешь все эти изменения? Из-за чего все эти уступки для Каламити?

Прислонившись к белой гладкой стене, его темная одежда и черные волосы контрастно выделяются, мой брат посмотрел на меня так, как никогда до этого раньше не смотрел.

Замкнуто.

Настороженно.

В глазах застыл ужас.

— Ты многого не понимаешь, брат. Бесконечные войны сделала тебя слепым ко многим внутренним механизмам этого королевства. — Он сосредоточенно смотрит на кубок с кровью в его руке, и становится ясно, что он более не заговорит на данную тему со мной. По крайней мере, не сейчас.

— Отчего такие лица? — спрашивает Алессандра, поднимаясь по ступенькам к нам на платформу. Она придерживает объемную юбку своего красного бального платья, черные волосы сверкают под королевской золотой короной.

Один только ее вид напоминает мне о ее дочери. О той, которую я не могу найти с самого рассвета.

— Мой брат позабыл, как быстро я могу адаптироваться под нововведения. — Осушив до дна свой кубок крови, надеясь, что она и многократное кормление прошлой ночью помогут мне контролировать себя, если я найду Каламити, я встаю. — Мы закончим этот разговор наедине, немного позже, — говорю я брату низким голосом. — Чего бы ты не договорил сейчас, ты скажем мне потом.

Да, он король. Мой лидер. Которому я поклялся в верности любой ценой.

Но он так же, мать вашу, мой брат, и я не потерплю такой скрытности и тайн между нами.

И это однозначно тайна. То, как Алессандра и он обмениваются настороженными взглядами — тому подтверждение.

Я покидаю их, пока никто из посторонних не замет, какое напряжение витает между нами. Того, что в королевской семье вообще есть напряжение. Малахай может считать, что я забыл правила политики, устои нашего правления, но он ошибается.

Быстрый осмотр помещения, и лишь одно чувство напряжения, никакого влечения, говорит о том, что Каламити здесь нет. Она была здесь ранее, во время главного входа королевской семьи на торжество, но сейчас она, похоже, снова исчезла.

Я совершаю свой собственный побег, дематериализуюсь в свои покои и просматриваю записи камер наблюдения.

Вот она. Второй этаж, коридор западного крыла. Она подходит к двойным красным дверям, бросает взгляд через плечо, затем, распахивая, заходит в комнату.

Двери плавно закрываются за ней.

Быстрая перемотка вперед доказывает, что она еще не вышла из комнаты. Она все еще там.

Я дематериализуюсь прямо к двери, через которую она вошла. Что находится по ту сторону дверей — для меня не секрет. Я помнил наизусть всю планировку крепости. Это гостиная, одна из немногих, которую почти никогда не используют.

Звуконепроницаемая, как и все комнаты в замке, поэтому невозможно уловить, что же происходит по ту сторону двери.

И все же мое сердце бешено колотится в груди. Примитивная реакция, от которой мое зрение затуманивается, а кожа орошается капельками пота.

Словно простое осознание того, что она по другую сторону, разжигает эту ярость в моей крови.

Но, возможно, ее там нет. Она могла дематериализоваться с комнаты, и я бы этого не увидел.

Мои руки кажутся еще более бледными на фоне темных татуировок, когда я тянусь к резным ручкам. Быстрый рывок — двери бесшумно отворяются, открывая вид на внутреннее убранство комнаты.

Влажные, прерывистые и задыхающиеся звуки доносятся изнутри.

Взрыв жара распространяется по мне в мгновения ока, почти сбивая с ног, пока мой разум пытается осмыслить то, что я слышу.

То, что я вижу в темной комнате, освещаемой лишь полной луной в небе. На красном, бархатном диване передо мной два женских тела извиваются друг против друга. Метры ткани их платьев — фиолетовой и черной — сливаются вместе так, что невозможно понять, что происходит ниже их талий.

Однако выше, их груди и шеи, покрыты кровью. Следы укусов хорошо видны в местах, где они питались друг другом.

Низкий женский стон проносится по комнате, за ним следует еще один влажный звук, и еще один, более хриплый стон.

Мои глаза обращаются к их лицам.

Пухлые губы, измазанные темной кровью, сражаются друг с другом за господством. Клыки впиваются друг в друга, языки переплетаются в диком танце, слизывая кровь друг с друга, не торопясь, наслаждаясь.

Член пульсирует, пытаясь прорваться сквозь штаны, я чувствую, как моя челюсть гневно сжимается, мой разум наконец принимает то, что я вижу.

Каламити хватает брюнетку за подбородок, еще отчаяннее облизывая ее языком, смешивая еще больше крови во рту друг друга.

Брюнетка потеряна для меня, я вижу только Каламити, восхитительный рот, наполненный кровью другой женщины, их кровавый поцелуй.

Ярость накрывает меня сокрушительной волной, сталкиваясь с каждой унцией похоти, которая заражает мою систему. Я теряюсь в ней, в этой первобытной реакции, в потребности дать ей этот член и заставить ее облегчить эту чудовищную боль.

Но самое дикое — смотреть, как она целует кого-то другого, делит с ним кровь…

В моем сознании, что-то щелкает, что-то, с чем я не смогу смирится позже, и я дематериализуюсь прямо возле них, моя единственная мысль, которая будет преследовать меня еще долгие века.

Никто не смеет прикасаться к тому, что принадлежит мне. Никто. Никогда.

Ни одна из женщин не заметила моего приближения.

Это не в их власти. За моими плечами тысячелетия, каждое мгновение которых было потрачено на оттачивание своих способностей. Моей силы.

Ослепленный, внезапно охваченный этим нечестивым чувством, я отрываю Каламити от другой самки и по спирали дематериализую нас из комнаты. Мы вновь обрели форму в одном из коридоров. Я впечатываю ее в стену перед собой, едва замечая, как кровь стынет на моей ладони, когда я сжимаю ее шею.

Остановись. Подумай. Я трясу головой.

Горло под моей ладонью вибрирует. Стук сердца ревет в моих ушах, заглушая остальные звуки, но проходит всего несколько секунд, прежде чем я улавливаю совершенно другой звук.

Тот, который издает прижатая, окровавленная, шикарно одетая женщина в моей хватке.

Она смеется, острые клыки все еще розовые от крови ее любовницы.