Я не смею анализировать, откуда на самом деле этот гнев. Все, что я знаю, это то, что, если я не смогу ее остановить, я, блядь, лично прослежу за ней.

За каждым шагом.

Неважно, насколько безумна эта идея.

Шесть бархатных кабинок заблокированы в VIP зоне, в одном из самых популярных клубов города Бухареста. Граждане Румынии — люди, двигаются по кругу под ритм и вспышки света, не обращая внимания на тот факт, что группа из двадцати самых смертоносных хищников захватила частную VIP зону на террасе второго этажа.

Щелкнув золотым кольцом на указательном пальце по другому кольцу на большом, я свободной рукой чешу бороду и наблюдаю за темноволосой, черноглазой женщиной, развалившейся на полукруглой белой кушетке. На ней платье, которое будет считаться неприличным для наших граждан; для молодых мужчин-вампиров и мужчин вокруг нее, она — не более, чем прекрасная ожившая современная богиня.

Мои клыки не отступали в течении многих часов. Я начинаю верить, что они никогда не будут такими как прежде.

Качаясь в такт, она смотрит на макушки голов, осматриваясь.

Всегда осматриваясь.

Как и ее мать, королева.

Как будто она уже сама королева.

Она не унаследует трон еще в течение долгого времени, и то, только после смерти моего брата. Наш отец не умер, пока Малахаю не исполнилась тысяча, после того, как он прожил почти пять тысяч лет. И все же Каламити ясно осознает свою силу, свой потенциал, даже в таком молодом возрасте, в двадцать один год.

Блядь. Двадцать один. Она все еще ребенок по сравнению с моими двумя с половиной тысячелетиями.

Тогда почему я смотрю на нее не как на ребенка, как я когда-то делал?

Мои голодные глаза упали на ее грудь, на то, как она поднимается и опускается при каждом ее контролируемом вздохе. Время от времени ее бездонный взгляд устремляется к камере справа от нее.

К той, чей канал я смотрю на главном экране.

Нет ни малейшего шанса, что он знает о том, что я наблюдаю за ее маленькой экскурсией. И все же я не могу перестать чувствовать проникновение этого взгляда, как будто она смотрит прямо на меня.

В меня.

Молодой, белокурый вампир садится на сиденье рядом с ней, небрежный и самодовольный в своем белом костюме. Он наклоняется ближе к ней, гораздо ближе, чем ему позволено в королевстве, и что-то шепчет ей на ухо.

Сердце сильно бьется о грудную клетку, я выдыхаю через ноздри и выпрямляюсь на своем месте.

Мужчина слегка отодвигается от нее и прижимает обнаженное запястье к ее рту. Предлагая это ей.

И впервые после возвращения домой, мне пришло в голову, что она сейчас совершеннолетняя. Это означает, что она больше не живет только на человеческой пище, как молодые особи. Она достаточно взрослая, чтобы кормиться. Наверное, уже, как минимум, три года.

Сжав зубы, я борюсь с желанием появиться перед ними, отдернуть запястье этого парня от нее…

Ее глаза снова смотрят на камеру, фиксируя ее. Нежная рука поднимается, чтобы обхватить заднюю часть мужской руки. Глаза нацелены на линзу, она наклоняется, пухлые губы раздвигаются с шипением.

Кончики ее маленьких, идеальных резцов проникают в плоть и рот обхватывает запястье.

«Кем она себя возомнила?»

Вопрос преследует меня с каждым шагом через главный зал. Глупая. Кто она такая? Наследница престола этого королевства. Одна из самых сильных женщин в нем. Та, которая, несмотря на ее безумно молодой возраст, понимает свой манящий вампирический характер лучше, чем большинство.

«Она должна кормиться», — напоминаю себе, что это биологический императив.

Но в гребаном человеческом клубе? Рискуя шансом на разоблачение? Я уже взломал их каналы, стирая все следы этого момента. Не то чтобы это изменило мой растущий гнев.

С этим дерзким, самоуверенным ублюдком, вдобавок ко всему?

Мои уши дергаются, неосознанно улавливая звуки города в оборонительных стенах. Мы жили в этой части Румынии, спрятанной в лесу Бэняса, большую часть пяти сотен лет. Здания стоят достаточно низко, чтобы оставаться скрытыми в красных листьях деревьев, которые смертные не видят. Мы сумели создать мегаполис.

Транспортные средства, существа, все звуки шумного города достигают моих ушей, и я представляю, как выглядят черные улицы сегодня вечером.

Вероятно, так же, как улицы за пределами этого человеческого клуба.

Того, который Каламити покинула полчаса назад.

Где, черт возьми, она? Предполагается, что спецгруппа охраны должна сопровождать всю компанию, куда бы они ни пошли, но как, черт возьми, они должны это делать, если она просто растворяется в воздухе?

Я уже готов зайти на второй круг, когда в зале раздаются звуки двух щелчков.

Каблуки на мраморе.

Втягивая воздух, я ищу ее, уже узнав этот сочный запах, прежде чем я вижу ее.

И что-то еще. Кровь.

Каламити стоит, по крайней мере, в двадцати ярдах от меня, частично подсвеченная лучом лунного света, проникающего сквозь витраж. Светло-красное кожаное платье, покрывающее ее тело, блестит, но именно эти бледные темно-красные капли, стекающие вниз по ее бледной груди к материалу, привлекают мое внимание.

Источник этой крови. Капли, привлекающие взгляд обратно к ее груди, вверх по бокам бледного горла и к этому блестящему, грязному рту.

Она снова кормилась.

Мало того, она стоит там, в платье, которое не считается эксцентричным во многих местах этого мира, но, тем не менее, я знаю, что оно не было разрешено в этом королевстве уже как пол века. И она не только пренебрегает тысячелетними традициями — она ​​раздирает их своим простым присутствием, одетая в неприличный красный цвет и спокойно демонстрируя дикость своего вампирского инстинкта.

— О чем ты думаешь? — вопрошаю я как можно более спокойно.

Никакого ответа. Только ее блестящие черные глаза сквозь тени, скрывающие ее лицо.

Я мелькаю перед ней, останавливаюсь, просто стесняясь прикоснуться к ней.

— Я не знаю, почему они позволяют тебе вести такой распутный образ жизни…

Небольшая часть воздуха покидает ее.

Я осознаю, что это смех, прежде чем выражение ее лица сглаживается, и эта безмятежная улыбка возвращается.

— Ты считаешь, что мое кормление — это дикость?

Мой прищуренный взгляд ласкает эти покрытые кровью губы, скользя вниз по ее шее.

— Ты приходишь домой, покрытая остатками еды, как какая-то дикарка.

Слегка наклонив голову вправо, она оценивает меня с ног до головы.

Тем взглядом, который не оставляет сомнений, что у нее на уме.

— Может быть, я просто позволила поймать себя на кормлении.

Прилив тепла пронзает меня.

— Каламити…

— Спокойной ночи, Обсидиан, — говорит она.

Я не думаю, что она когда-либо называла меня по имени раньше. Безмолвный, растерянный, я оказываюсь втянутым в эти бездонные черные глаза.

Затем она ушла.

Лучше бы ей дематериализоваться в свои гребанные царские покои.

У меня даже не было возможности по-настоящему допросить ее. Черт возьми, я замер как идиот, полностью зацикленный мысленным представлением, что она питается от меня, становясь по-настоящему дикой.

Закипая, я отправляюсь на поиски Таллона, решив раз и навсегда устранить эту явную ошибку безопасности.

И найти способ накинуть какой-то поводок на наследницу этого королевства. До того, как отсутствие у нее самоконтроля станет огромной проблемой. Той, которая заканчивается тем, что я лишаю жизни невинного ублюдка.

Терпение на исходе, черт возьми. Прошла неделя с той самой ночи. Неделя наблюдения за ней на камерах в городе.

Внутри крепости.

К счастью, больше никаких вылазок в человеческий мир. Больше никаких небрежных, неконтролируемых кормлений, больше никакой стекающей по ней крови.

Вместо этого она проводит свои дни либо блуждая по дворцу, либо занимаясь своими многочисленными увлечениями.

Плавание.

Тех-уроки.