Правда, имелась ещё мамина двоюродная тётя Варвара Степановна, что жила в деревне. Образцово-показательная старушка: румяное лицо, белый платочек, телогрейка – летом! в жару! – и галоши на босу ногу. Старушка опрыскивала деревья, но услышала гостей ещё на подступах к калитке. Ловко спрыгнула со стремянки, добежала до крыльца, перемахнула через ступени и, как Двое из ларца одинаковых с лица, только в количестве одного лица, выросла перед мамой и Ваней. Ваня аж присвистнул – вот, кому нужно нормативы ГТО за него сдавать! Или на худой конец – в российскую сборную.

За столом долго расспрашивала про учёбу Вани и работу мамы, про совсем дальних совершенно незнакомых Ивану родственников, про жизнь в городе. Жаловалась на цены и экологию. Мама в ответ так же долго извинялась за причинённые неудобства, разводила руками и объясняла, что другого выхода нет. Пыталась дать денег – Варвара Степановна запричитала, заохала, деньги, конечно, взяла, однако нагрузила взамен целой хозяйственной сумкой солений и компотов.

Ваню чмокнули в щёку и попросили быть умницей. Так мальчик остался один на один с двоюродной маминой тётей, её домом, огородом и трёхцветной кошкой Анфисой.

Боевитую старушку сразу же сразила неведомая хворь. Варвара Степановна схватилась сначала за сердце, потом за голову и живот и уже через секунду лежала в кровати. Ваня собрался вызвать скорую – старушка заворчала про то, как травят людей всякими таблетками, и обвинила во всём магнитные бури. Опрыскивать деревья она теперь не могла по попятным причинам – сие почётное занятие перешло Ивану.

Стремянка дребезжала и качалась. Два раза Ваня чуть не навернулся. В первый раз на узкие ступеньки запрыгнула кошка. Прогнал, но удержался. Второй раз кошка залезла на дерево и рискнула познакомиться с гостем оттуда. Промахнулась, повисла на Ваниной штанине, лестница начала заваливаться. К счастью, мальчик успел ухватиться за ветку яблони и теперь болтался на ней, как на турнике. Кошка же плавно спустилась на лежащую на земле стремянку, хвост застыл в форме знака вопроса. Мол, чего это ты на дерево залез? Превращаешься обратно в обезьяну?

Глупое животное!

Варвара Степановна смотрела по телевизору политическое ток-шоу и ругала Америку. Ваня решил, что ей стало лучше, однако к вечеру «магнитные бури» разыгрались с новой силой. Мальчику пришлось поливать огород. Привязал к бревну ведро, крутанул ручку – ведро шарахнулось о дно колодца. Крутанул в обратную сторону – верёвка вернулась одна. Сбегал в дом, отыскал в своих вещах фонарик. Держась за край, начал шарить лучом света внизу. Именно в этот момент кошка зачем-то подкралась сзади и потёрлась об ноги, громко замурчав. Вероятно, намеревалась загладить свою вину и начать общение с чистого листа. От неожиданности Ваня вздрогнул и разжал пальцы. Всплеск – и фонарик разделил участь ведра.

Хорошо, что в сарае у Варвары Степановны нашлась старая, но крепкая удочка. Выловив ведро (три раза оно срывалось), мальчик привязал его крепче и всё-таки зачерпнул воды. Побежал к грядкам. Ледяной алюминий бил об ноги и расплескал всё содержимое. Ваня вернулся обратно к колодцу.

И так семь раз.

Но самая жесть началась на следующий день, когда ещё рано утром к хозяйке дома заглянула соседка Антонина Родионовна.

– От нынче молодёжь пошла! Совсем старших не уважають! – восклицала Антонина Родионовна, намазывая на хлеб малиновое варенье. – Мы вот в своё время-ти пионерами были, тимуровцами. Ходили по домам, по квартирам. Надо, не надо – а всё равно помогали. А от ентих разве чаво дождёсси? Один токмо мат-перемат!

– Ой, Родионна! И не говори-ка, – активно качала головой Варвара Степановна.

В эту минуту Ваня кормил кур. Птицы бестолково копошились и сталкивались друг с другом клювами.

– Они щас токмо о деньгах и думають, – продолжала соседка. – Даж не о деньгах, о деньжищах! Где б чаво урвать побольше. А енто всё гнилой капитализьмь виноват! Вот у нас никакого капитализьма не было, мы о деньгах-ти и не думали. Вообще ни об чём не думали, за нас партия всё решала!

– Ой, правду говоришь, Родионна. Ой, правду!

Соседка налила чай в блюдце, долго-долго на него дула, а потом начала отхлёбывать так жадно, что Ваня решил, будто включили насос. Сам он в это время полол грядки.

– А всё почему? Да патамушта идеалы у нас были! Идеалы светлого будущего. Коммунизьмь. И вера была, шо мы ентот коммунизьмь сумеем построить. Была вера-ти, а, Степанна?

– Ой, была вера. Ой, была. Вот те крест!

Ване предстояло доить корову. Упитанная Зорька – белая, с рыжеватыми подпалинами по бокам – лениво мусолила сено в своём загоне, не проявляя должного интереса к проблемам молодёжи. Ваня посмотрел на её рога, копыта и розовую бляшку вымени. Снова на рога, на копыта, на вымя. Рога. Копыта. Вымя. И пришёл к выводу, что процесс дойки слишком интимен для мальчика-подростка.

После обеда Антонина Родионовна подалась восвояси, а Варвара Степановна провалилась в спокойный и глубокий сон. Даже в объятьях Морфея она оставалась верна своим убеждениям и напевала мотив какой-то жизнерадостной комсомольской песни. Ну, или общалась морзянкой: один протяжный храп, два коротких, шумный вздох, лёгкий присвист и далее по кругу.

Ваня прокрался в сени. Случайно в темноте наступил на кошку, отпрыгнул, задел плечом вешалку, кое-как выпутался из-под накрывшей одежды и, обуваясь на ходу, вылетел за калитку.

Ну здравствуй, новый, неизведанный мир!

Ничего интересного в деревне, конечно же, не обнаружилось. Ну, речка на окраине – Ваня всё равно не умел плавать. Ну, лес вдалеке – что может быть скучнее, чем собирать грибы и ягоды? Тем более, после ночных кошмаров Ваня остерегался ходить в лес один. Ну, магазин – штукатурка облезла, мухи лениво жужжат под потолком на клейкой ленте. Видавший виды прилавок. На полках – всё подряд, от колбасы до одеколона, от детских игрушек до туалетной бумаги. Но всего почему-то по одной штуке.

Продавщица – томная женщина в халате с накинутым поверх рабочим фартуком. Смазывает губы ядовитого цвета помадой. Прям не губы, а перец чили! Голова приправлена одуванчиком из пшеничного цвета кудряшек.

– Мальчик, тебе чего?

– Ничего.

– Брысь отсюдва!

Зато в деревне имелась шпана. Разновозрастная и очень наглая. Любимое развлечение которой – приставать к нездешним. Сначала у Вани спросили закурить, потом мелочь, потом позвонить. А когда начали медленно обходить с разных сторон, Сусликов сообразил, что назревает драка. Голиаф вырастал пред Давидом. Вожаком, разумеется, был самый задиристый. Без его команды никто не нападал, но он пока молчал, лишь смотрел и приближался кругами. Остановился и смачно сплюнул на разбитый асфальт. Всё, сейчас начнётся! У Давида хотя бы праща была, а у Вани…

Мальчик наклонился, якобы завязать шнурок. Схватил горсть земли, резко выпрямился и зарядил ею вожаку в лицо. Пока возникло секундное замешательство, дал дёру.

Ваня улепётывал как никогда. В спину летели камни, палки и просто обидные слова, но Ваня ничего не чувствовал и не слышал. Нёсся к дому Варвары Степановны, перепрыгивая через всевозможные препятствия: высохший ров, колонка, чей-то пёс, что сморился на летнем солнце прямо посреди дороги, покосившийся заборчик, ещё один… Где-то рядом промелькнула знакомая калитка. Пальцы сами вцепились в дверную ручку, рванули на себя. Миг – и всё смолкло. Только частое-частое дыхание, словно в лёгких догорала птица Феникс.

Дрожащими руками выловил из заднего кармана телефон, с третьей попытки нашёл нужный номер.

– Алло?

– Мам, забери меня! Я согласен на лагерь!

А всё так хорошо начиналось…

– А теперь, хлопец, давай рассказывай, шо делал в подвале?

– Я… – Нужные слова разбегались, как тараканы при виде тапка. – Я…

– Немец, шо ли? Якаешь мени тут. Или язык проглотил?

– Не проглотил.