– Охренел?! – взвиваюсь на стуле, но оседаю назад, удерживаемая за косу. – Полегче можно, медвежара?!

– Тихо, колючка. Хочешь, поцелую? – ухмыляется Ник, скалясь, как последний придурок.

– Идиот! Себя поцелуй! – пытаюсь подняться, но Яр сжимает рукой плечо, выбивая болезненный стон.

Они сразу оживляются от увеличившегося фронта работы, в четыре руки стаскивают с меня толстовку и Яр прощупывает приличных размеров синяк, сползающий с плеча на грудь. Когда пропустила такой отвес не помню. Видно, в пылу битвы не заметила ногу, влетевшую в меня, потому что такой объёмный след могла оставить только подошва здорового ботинка. Пока вспоминаю весь процесс схватки, оказываюсь в плену жадных тисков. Картина маслом. Ник орудует над лицом, Яр занимается плечом, а ощущение, что они устроили прелюдию к сексу. Может, для них это не так, но я явственно слышу журчание в своих трусиках и из последних сил сдерживаю стон.

– Вот и всё, а ты боялась, – напевает Яр, убирая со стола.

– Только платьице помялось, – цежу сквозь зубы, спрыгиваю со стула, со злостью хватаю толстовку и взлетаю по лестнице, матерясь под нос.

Никогда не плачу. Последний раз рыдала, когда мама находилась между жизнью и смертью, а сейчас жжёт глаза, огненный ком распирает грудь, кулаки сжимаются до хруста. В мутном бреду добираюсь до комнаты, закрываю дверь и сползаю по гладкому полотну на пол.

Страшно от своей реакции на этих мужчин. Почему они оба вызывают такие чувства? Разве можно так реагировать на двоих? Это неправильно. Это распутно. Это грязно и пошло. Надо бежать, спасаться, минимизировать наше общение, а лучше свести на нет. Я справлюсь. Один раз уже справилась.

Только поздно вечером решаюсь спуститься вниз, прохожу на кухню и наталкиваюсь на Макса, поедающего втихаря здоровый бутерброд.

– Маме не сдавай, – с набитым ртом просит Макс. – Ругаться будет.

С ругаться батя переборщил. Мама редко кричит. Ей достаточно свести брови, посмотреть со всей строгостью, и начинают жимкать все стратегические места.

– Не сдам, – улыбаюсь ему. – С тебя ответная услуга.

– Говори, – откладывает бутерброд на доску и подаётся вперёд.

– Хочу переехать в отдельную квартиру поближе к институту. Совсем не высыпаюсь, да и практика на следующей неделе начнётся, – отщипываю кусок хлеба и забрасываю в рот.

– Не вижу проблем, – соглашается Макс. – Завтра свяжусь с риэлтором.

– Проблемы с мамой. Ей не понравится моё желание, – шепчу ему, оглядываясь назад.

– Маму беру на себя, – загадочно улыбается и мечтательно закатывает глаза. Озабоченный кошак, как мама говорит.

– Спасибо, – быстро делаю себе вредный сэндвич, накидав туда всего и побольше, подмигиваю бате и поднимаюсь к себе. Надеюсь на быстрый и безболезненный отрыв от семьи в полёте к самостоятельному, светлому будущему.

Ярослав

Меня разрывает от желания воткнуть кулак в пасть этого урода, кроша зубы до корней, но вместо этого я удерживаю Ника от необдуманного поступка. Он не знает Алю и её способности отрывать яйца у обидчиков, а я всегда предугадывал её шаги. Бросок, удар, подсечка, и дзё* замирает в нескольких миллиметрах от виска поверженного ублюдка.

Моя девочка! Моя сестрёнка! Наваляла придурку и гордо покинула зал. А чего ждать? Пока встанет? Пока официально дискредитируют? Пока объявят наказание? Я-то знаю, чего она лишилась, указав на место козлу. Аля всегда мечтала получить мастера, стать сэнсэй, преподавать у детишек в детском доме. Теперь её мечта отодвигается минимум на полгода.

Встречаем ругающуюся Альку, стараемся отвлечь от грустных мыслей, предлагаем выбрать ресторан, описываем блюда различных кухонь и слышим наглый свист.

– Алечка – давалочка. Смотрю, опыта набираешься.

Этот гандон посмел открыть рот? Он совсем с катушек слетел? Потерял ориентиры? Не видит грань дозволенного? И о каком опыте это чмо говорит? На что намекает? По его сальному взгляду догадываюсь о чём он, с трудом себя контролирую, вцепляюсь в Алькино плечо и притягиваю к себе.

– Марат, мы не в зале, – пытается остудить его пыл сестрёнка. – Это на матах я твой спарринг-партнёр, а здесь всего лишь девушка. Не хорошо мужчине обижать женщину.

– Сколько тебя знаю, от женщины на тебе только сиськи и жопа, – продолжает скалиться, с интересом рассматривая меня и Ника. Начинаю понимать, что сподвигло отморозка на конфликт. Ревность сыпется с него искрами. Ревность и злость.

– Ты бы шёл куда-нибудь, пока можешь идти куда-нибудь, – спокойно и безэмоционально намекаю на последствия.

– Мне послышалось, или нам угрожают? – выплёвывает гандон, скидывая спортивную сумку и расстёгивая куртку. Зря он это делает. Айкидо отличается наименьшей агрессивностью в отличии от уличных разборок. Четыре года занятий показали, что на улице главное внезапность, скорость и умение наебать противника.

– Марат, ты же знаешь, я в стороне стоять не буду. Хочешь войну клубов? – Аля всё ещё пытаюсь вразумить ревнивца, но он не поддаётся внушению. – Забыл, чему учил сэнсэй?

Обстановка накаляется. Воздух искрит, трещит, как высоковольтные провода. Благоприятного исхода не предвидится. Сбрасываем с себя куртки, пересекаемся с взглядом заведённого ублюдка.

– Fuck to shoot the breeze (Заебали трепаться) – выдаёт Ник, делает шаг вперёд и впечатывает кулак в ухмыляющееся лицо ближайшего к нему придурка. Как я и говорил, внезапность, скорость и умение наебать противника.

Дальше всё просто – работа кулаками, ногами, корпусом. В пылу бойни не замечаю нанесённые удары, не вижу, что Альке прилетело пару раз. Есть цель, отвлекаться некогда. Не знаю, чем закончился бы мордобой, только нашу тусу разгоняют парни из Алькиной школы.

– Ресторан сегодня отменяется, – смеётся Алёна, осматривая нас с Ником. – С такими рожами туда не пустят.

Касаюсь её щеки, обвожу контур лица, сканирую повреждения и не сдерживаю рык. Жалею, что нам помешали. Здесь, как минимум, не обошлось бы без вырванных рук. Прошло несколько минут, а подбородок уже оплывает, и скула окрашивается в багровый цвет с синеватым оттенком. Надо бы отдёрнуть руку, перестать подпитывать свои чувства, но сил выпустить её нет.

– Дай я посмотрю. Ты плохо смотришь, – отталкивает меня Ник, завладевает Алей и проводит пальцами по лицу.

Мы дружим пять лет, чего только не претерпели наши отношения, но первый раз мне хочется вогнать его руку в его же задницу. Каждое его касание к ней отзывается болью в груди, режет тупым ножом, заставляет кровоточить зарубцевавшуюся с годами рану.

Возвращаемся домой и переживаем Дашину атаку, кратковременную, благодаря Максу. Он забрасывает жену на плечо, абсолютно не смущаясь нашего присутствия, и уносит её наверх. Всегда завидовал его открытости в любви. Не каждый позволит себе свободно касаться своей женщины, но делая это с таким пламенем в глазах, что в божественности избранной не приходиться сомневаться.

Как только родители покидают кухню, Ник стягивает с себя футболку и садиться на барный стул, следя за Алей, словно хищник. И вот оно – чувство соперничества. Оголяюсь следом за ним, разворачиваю стул и сажусь рядом.

Алёна делает правильный выбор, подходит ближе и начинает с меня. Слышу прерывистое дыхание, нервный стук её сердца, улавливаю дрожь в пальцах, скользящих по моей коже, стараюсь не сорваться и не сжать в руках.

Представляю, как она склоняется ниже, ведёт языком по моей груди, стекается вниз, покусывает вдоль дорожки волос, уходящих под пояс штанов, ведёт к ширинке, тянет зиппер… Сука! О чём думаю! Она моя сестрёнка. Не важно, что не по крови. Дарья с Максом спасли нас, дали шанс жить, не позволили разодрать на части. Они не оценят нашего грехопадения, не примут наших отношений. Мне нужно затолкать свою тягу к сестре, выдрать вместе с сердцем, отойти в сторону, дать построить отношения с Ником.