– Алечка – давалочка. Смотрю, опыта набираешься.

Марат в компании трёх крепких дебилов, скалящихся над его шуткой, подходят со спины, и всем видом показывают, что шутками дело не обойдётся. Драться эти долбоёбы умеют, в отличии от моих сопровождающих, привыкших махать кулаками в подворотнях и барах. Остаётся надеяться на их медвежьи навыки и на скорый выход ребят из моей школы.

– Марат, мы не в зале, – осторожно напоминаю ему основные правила. – Это на матах я твой спарринг-партнёр, а здесь всего лишь девушка. Не хорошо мужчине обижать женщину.

– Сколько тебя знаю, от женщины на тебе только сиськи и жопа, – продолжает скалиться, с интересом рассматривая Яра, с силой сжавшего мои плечи, и Ника, положившего нервно руку на мою поясницу.

– Ты бы шёл куда-нибудь, пока можешь идти куда-нибудь, – спокойно и безэмоционально предлагает Яр. Хватка на плечах становится твёрже, а поясница вот-вот переломится.

– Мне послышалось, или нам угрожают? – выплёвывает Марат, скидывая спортивную сумку и расстёгивая куртку.

– Марат, ты же знаешь, я в стороне стоять не буду. Хочешь войну клубов? – всё ещё пытаюсь привести его в чувства. – Забыл, чему учил сэнсэй*?

Обстановка накаляется. Марат меня не слышит, буравит бешенными глазами Яра с Ником, оценивая их способности, мои парни отцепились от моей тушки и сбрасывают куртки. Воздух искрит, трещит, как высоковольтные провода.

– Fuck to shoot the breeze (Заебали трепаться) – выдаёт Ник, делает шаг вперёд и впечатывает кулак в ухмыляющееся лицо ближайшего к нему придурка.

Несколько секунд все смотрят, как он методично вбивает в осевшее тело удары, подготавливая обширный фронт работы для стоматолога, а затем всё взрывается нахрен. В драке я не участвую, почти. После подлого удара в челюсть, меня хватает только на беготню вокруг разъярившихся ребят. Ник с Яром по медвежьи отвешивают оплеухи, получая взамен мелкие тычки, и, пользуясь своей массой разбрасывают оппонентов в стороны.

Про кокью* все забыли, перейдя на уличный махач и матерный жаргон. Я делаю ещё одну попытку поучаствовать в увлекательном развлечении, отхватываю по касательной в скулу и, махнув рукой, отхожу в сторону, продолжая болеть за победу своих парней. Прерывают всё это безобразие ребята из моего клуба, вышедшие на улицу.

– Ресторан сегодня отменяется, – истерично смеюсь, кривясь от боли. Челюсть ноет, скулу простреливает, в плечо то же отдаёт. – С такими рожами туда не пустят.

Осматриваю парней. У Яра расплывается глаз, разбита губа, стёсаны кулаки, у Ника рассечена бровь, вместо губ огромные вареники, гематома стекает на подбородок. Яр касается моей щеки, приподнимает лицо, внимательно сканирует боевые ранения и… рычит? Ведь утробный рокот, исходящий из груди, называется рычанием? Верно?

Зависаю на этом звуке, на его стальных глазах, светящихся злостью и, одновременно, щенячьей нежностью. Наверное, удар в челюсть был сильнее, чем мне показалось. Наверное, у меня стряслись мозги. Наверное, я вижу совсем не то, что нужно. Надо наведаться к врачу.

– Дай я посмотрю. Ты плохо смотришь, – отталкивает его Ник.

Аккуратно проводит пальцами по отекающим поверхностям, заставляя меня морщиться, одёргивает руку и… мама дорогая… В его густой зелени я вижу те же вспышки эмоций, что у Яра. Нет, нет, нет. Это глюк, последствия шока, посттравматический синдром.

*Татами – японские спортивные маты. Раньше были соломенные, сейчас их делают из пенополиуретана вторичного вспенивания.

*Сэнсэй – учитель. Буквально «рожденный раньше» Традиционно так называют инструкторов боевых искусств.

*Кокью – сила дыхания. Объединение движения телом с дыханием.

Алёна

– Макс, ну что ты сидишь?! Аптечку неси! Господи! Врача нужно вызвать, а лучше скорую! – включает наседку мама, суетится и беспомощно размахивает руками.

– Милая, не нервничай. Ничего страшного не случилось. Подумаешь, развлеклись детишки немного, – осаживает её батя, подхватывая за талию и приподняв, относит в сторону.

– Развлеклись? Немного? Да у них лица, как после катка! У Ника губы, словно гиалуронкой перекачаны, Ярик глаза может лишиться, а Аля… у Альки возможно сотрясение или трещины какие-нибудь!

– Мамуль, всё у нас нормально, – топчется на месте Яр, стесняясь собственной нежности к матери. – Глаз цел, просто заплыл чуть-чуть, чебуреки Нику очень идут, на бабу… то есть девушку похож, Алю не тошнило, голова не кружилась. Отёчность через пару дней сойдёт, синяки рассосутся, не переживай.

И чего она так дёргается? Пара ушибов, небольшая головная боль. Видела бы она мой бок после падения с мотоцикла, живого места не было, кожа чулком сошла, а сейчас…Челюстью, правда, двигать больно, но парням досталось больше.

– Бать, надо мальчишкам раны обработать, – с надеждой смотрю на него и в конце выразительно добавлю одними губами. – И маму забери.

Макс всегда отличался умом и сообразительностью, как та птичка Говорун из «Тайна третьей планеты», поэтому понимает всё с одного взгляда. Принеся аптечку, забрасывает жену на плечо и, хохоча по разбойничьи, несёт в сторону лестницы. По его потемневшим глазам догадываюсь, что выпустит он её не скоро.

– А помочь, – доносится до меня её удаляющийся голос.

– Сами справятся, – смачный хлопок по филейной части. – Не дети.

Не дети, это точно. Такими детьми только малышей пугать. Достаю перекись и марлевые салфетки, вытрясываю нервно половину лекарственных припасов и не понимаю, чего психую. Почему потеют ладони? Что за раздражающая вибрация в животе? Есть, наверное, хочу, или здесь жарко, или посттравматический синдром, или боюсь крови. Да. Точно. Стала бояться крови, до головокружения, до опаляющего жара, до трясучести в ногах.

Не с первого раза получается открыть пузырёк, но, когда со сложной задачей удаётся справиться, поворачиваюсь и чуть не роняю склянку на пол. Эти два детины оголились по пояс, сели на барные стулья в ряд и пожирают меня, как бочонок с мёдом, или как большой кусок мяса. Эй. Я всего лишь маленькая девочка, как та Маша из сказки, а они…

Начинаю с Яра, так как лечить брата должно быть проще. Подрагивающими руками обрабатываю кулаки, боясь дышать и делать резкие движения. Промакиваю запёкшуюся кровь и чувствую горячее дыхание, выжигающее кислород вокруг. Воздуха не хватает, зрение размывается и, кажется, ненужные ему чувства возвращаются. Поспешно заканчиваю с оставшимися повреждениями, смазываю детрагелем гематомы на груди и лице, стараясь не смотреть в уцелевший глаз.

С Ником выходит всё сложнее. Рассечённая бровь требует больше внимания, поэтому приходиться встать вплотную между его раздвинутых ног. Случайно, или нарочно, он всё время сжимает их в момент прикосновения к ране, шипит, дёргается и впечатывается в меня своим пахом. От таких манипуляций слабеют ноги, соприкосновения прожигают через несколько слоёв ткани, сердце в панике бьётся в районе глотки.

Господи. Что со мной. Ладно с Яром впадать в обморочное состояние, потеть и трястись. В него я была влюблена не один год, страдала, когда он уехал, давила в себе чувства, выдирала их с корнем. Хреново, видно, выдирала. Оставила какой-нибудь придаточный или боковой, маленький корешок. Ну это с Ярославом, а что за реакция на Ника? Что за тахикардия, раздирающая грудную клетку? Что за рябь в глазах, размывающая пространство? Что за трепетные порхания крыльями в животе?

Отшатываюсь от парней и забрасываю в аптечку вытащенные лекарства. Спешу быстрее всё убрать и скрыться в своей комнате, спрятаться от всех, забиться в угол, подумать, проанализировать.

– Куда спешишь? – дёргает за руку Яр и подсаживает на высокий стул. – Медсестричке тоже надо оказать помощь.

Экзекуция началась, и это значительно хуже, чем то, что происходило пару минут назад. Ник приближается, надавливает коленом, принуждает раздвинуть ноги, вклинивается в мою ауру, слишком явно впаивается в тело, оттягивает за волосы голову назад и осматривает боевую раскраску. Осторожно ведёт пальцами вдоль отбитой скулы, перебирается к виску, обводит пластырь на лбу и резко срывает.