Комната была погружена в полумрак. Четыре расписные деревянные колонны поддерживали куполообразный свод потолка, уходящий так высоко вверх, что Максим, даже запрокинув голову, не смог его разглядеть. У одной стены между шкафами он заметил большой потухший камин, а над ним четырёхугольное зеркало в старинной резной золочёной раме, напоминающее одновременно и картину «Чёрный квадрат», и телевизор. На противоположной стене висели портреты с незнакомыми лицами. В дальнем углу разместились плотные тёмно-бордовые портьеры. Откуда-то сверху лился рассеянный свет, природу которого Макс не понимал. В середине комнаты находился круглый кофейный столик на резных ножках, а вокруг него кресла – диваны, обитые чем-то тёмным и усыпанные разноцветными подушками. На столике стоял странный предмет, похожий на серебряный поднос, по бокам которого располагались углубления в виде ладоней рук, а в центре – что-то напоминающее выпуклую чёрную линзу. Рядом с непонятным подносом расположились чашки из тонкого фарфора и блюдца, наполненные пряниками, обсыпанными сахарной пудрой калачами и печеньем, а также свёрнутыми трубочкой листами каких–то сладостей, от которых исходил тонкий аромат яблок и корицы.

Максим вспомнил, что последний раз ел прошлым утром в школьной столовой, да и то, разве можно назвать полноценным завтраком быстрый перекус парой булочек и стаканом чая? У него заурчало в животе, да так громко, что это заметила Алька и глянула осуждающе в его сторону. Наткнувшись на строгий взгляд зелёных с мелкими коричневыми вкраплениями глаз, он подумал, что не хотел бы её злить.

Неожиданно за их спинами со скрипом открылась высокая деревянная дверь, и в комнату вошёл статный мужчина лет тридцати пяти, темноволосый и с небольшой бородкой клинышком, придающей ему солидности. Одет он был в мышинно-серый однобортный костюм и синюю рубашку с воротником стойкой, картину дополнял белый галстук-бабочка.

– Рад вас видеть, друзья мои, – приветливо заговорил мужчина, поглаживая правой рукой бородку. – Приветствую тебя, Максимус Радомир из рода Светозаров.

– Это он кому? – спросил Максим, озираясь по сторонам, будто ища тех, чьи имена сейчас прозвучали. Он вопросительно посмотрел на Альку и, не найдя у неё поддержки, тоже поздоровался.

– Здравствуйте, Гореслав…

– Ростиславович, – подсказала Алька заговорщицким шёпотом.

– Меня зовут Максим Александрович Каменский, а те имена, что вы назвали, мне незнакомы, – стараясь сохранять спокойствие, заявил юноша, тайно надеясь, что его с кем-то перепутали, и в скором времени всё прояснится.

Алька осуждающе хмыкнула, больно ткнув его локтем в левый бок, заставляя замолчать.

– Влад рассказал мне о твоей амнезии, однако я не поверил ему и решил проверить, – улыбнувшись, сообщил ректор, после чего показал рукой на кресла, предлагая ребятам пройти: – Присаживайтесь и угощайтесь, вы, наверняка, ещё не завтракали.

– Некоторые и не обедали, и не ужинали, – пробурчал Макс, за что тут же получил от Альки новый толчок.

Ребята уселись на диванчик, а Гореслав Ростиславович – напротив. Он протянул чашки, которые неожиданно прямо в руках стали наполняться горячим ароматным чаем.

– Вообще-то, мы сюда не чай пить пришли, – хотел было отказаться Максим, но прислушавшись к урчанию в животе, вызванному аппетитными запахами, передумал и поднёс чашку к губам, желая горячим напитком заглушить неприятное ощущение.

Чай действительно оказался вкусным с ароматом смородинного листа и мяты, как заваривал его приёмный отец, (если, конечно, он и вправду был приёмным), во время походов в горы. Алька пододвинула тарелку с бубликами, и Максим схватил сразу два. Девушка тут же напомнила ему о приличиях, ткнув локтем в бок, но он проигнорировал эти действия, дожёвывая бублик и запивая быстро остывающим чаем. Гореслав Ростиславович, закинув ногу на ногу, с улыбкой наблюдал за ними, не притрагиваясь к еде.

Доев медовый бублик, Макс протянул было руку к тарелке с пастилой, но наткнулся на вопросительный взгляд Альки.

– Ешьте, не стесняйтесь – это домашняя яблочная пастила. Я с детства люблю яблочную пастилу с корицей. Её специально для меня готовят повара Яви, – пояснил ректор, продолжая изучающе смотреть на гостей, и, медленно взяв тёмно-коричневую пластинку, отправил в рот.

Максим последовал его примеру, демонстративно схватил с тарелки целую горсть ароматных завитушек, поглощая их, одну за другой. Ощутив тонкий приятный вкус, он вдруг поймал себя на мысли, что это лакомство знакомо ему: именно такую пастилу готовила в детстве его настоящая мама – Велена. От неожиданного озарения Макс поперхнулся и закашлялся. Он вопросительно взглянул на Альку, будто она могла подтвердить или развеять так некстати проявившееся воспоминание, но девушка подняла глаза к недосягаемому потолку и тяжело вздохнула, показывая всем видом, что недовольна его поведением.

– «Ну и пусть злится, – весело подумал Макс, – Я же к вам в академии не напрашивался. Может, посмотрят на меня, да и выгонят обратно, в ту жизнь, которая осталась до больницы».

– Ты совершенно прав, – тихо и вкрадчиво подтвердил Гореслав Ростиславович, пристально наблюдавший за юношей. – Это пастилу лучше всех делала Велена, у неё свой, необычный секретик. Я был уверен, что этот вкус напомнит тебе о ней, потому специально попросил приготовить.

У Максима пропал аппетит. Он отодвинул от себя тарелку и чашку и вопросительно уставился на ректора, ожидая объяснений.

– Так вы знали маму? – ошеломлённо спросил он внезапно севшим голосом.

– И маму, и папу, и даже дедушку с бабушкой, – утвердительно кивнул Гореслав Ростиславович, не сводя с юноши внимательного взгляда.

– И знаете, что с ними произошло? – с надеждой в голосе спросил Макс, думая, что сейчас, наконец-то, услышит всю правду о своих родителях.

– Знаю, – коротко бросил ректор и, подвигаясь к столу, добавил: – Об этом нам ещё предстоит поговорить, а пока… я хотел бы убедиться, что блок в твоей голове действительно невозможно убрать простыми методами, как сказала Аля. Для нас было бы гораздо легче, если бы к тебе вернулась память.

– Опять будете в моих мозгах копаться? – раздражённо возмутился Максим, но, встретив строгий взгляд зелёных глаз, неожиданно сдался. – Ладно, смотрите, вы же всё равно влезете. Вот она и не спрашивала даже, – он с досадой кивнул в сторону сидевшей рядом девушки.

– Я же тебя спасала, олух царя небесного, – сердито прошептала она, одарив мальчишку уничижительным взглядом.

– Ну вот, ещё и ругается, – возмутился юноша, прикрывая бок рукой от нового тычка.

– Это она ещё не ругалась, – лукаво усмехнулся Гореслав Ростиславович, – А если она тебя вновь обзовёт непонятным словом, можешь позаимствовать у меня толковый словарь древних просторечий, чтобы зря не обижаться.

Девушка хмыкнула, демонстративно отворачиваясь.

Гореслав Ростиславович встал и, зайдя за спину юноши, осторожно положил одну руки на его затылок, а другую на лоб. Перед глазами Максима вновь замелькали картины его жизни, пока не достигли того момента, где он отползал от машины, чуть не сбившей его на лесной дороге. Когда видения закончились, открыв глаза, он увидел ректора, который, заложив руки за спину, беспокойно мерил шагами комнату.

– Ну, что ж, я так и думал, – подтвердил Гореслав Ростиславович, повернувшись к сидящим: – Блок наложился на заклятие забвения. Добраться до твоих воспоминаний будет непросто, но, кое-что, кажется, мы сможем вытащить уже сегодня. Есть воспоминание, которое ты сам заблокировал.

– Я? – вскинув кверху брови, изумлённо переспросил Максим, не поверив сказанному. – Но, как и зачем я это сделал?

– Видимо, хотел вычеркнуть их из своей памяти, потому что они причиняли тебе боль. Это воспоминание можно восстановить, если ты позволишь.

Гореслав Ростиславович вопросительно смотрел на юношу, ожидая его ответа. Было заметно, что ректор волнуется, наверное, хочет узнать истину не меньше самого Максима. Парень долго молчал, размышляя, нужны ли ему эти воспоминания, которые он не хотел знать столько лет, и пришёл к выводу, что хуже от них уже не будет, а может быть, они помогут стать ближе к разгадке тайны его пребывания в этой необычной академии.