– Так он не в этом здании, а вот в том. – женщина указывает на неприметный домик, спрятанный среди старых деревьев.

– С..пасибо – я быстрым шагом направляюсь к моргу и, чуть помедлив, все же вхожу в него.

Меня у порога встречает грузный мужчина.

– Вы к кому?

– Меня вызывали. У меня тут...

Я просто не могу этого сказать. Не могу.

– Аа – мужчина указывает рукой в сторону коридора – Понятно. Вам до конца и направо.

Я иду, и мне все тяжелее дается каждый шаг – страх сковывает тело железным обручем.

Не она это, не она – твердит упрямо мозг.

Потому что я не могу потерять Катю, так и не успев сказать ей, что она самый удивительный человек из всех, кого я знаю. И что я очень благодарен ей за её дневник. Если не он, я, наверно, никогда бы Катю не рассмотрел, не узнал.

Я иду дальше, и все отчетливее слышу голоса. И мне кажется, что один из них принадлежит следователю.

Вскоре я останавливаюсь в проеме распахнутой двери.

– Аа, это вы? – полицейский, вставая из-за стола, подходит ко мне и протягивает руку.– Здравствуйте.

– Здравствуйте – я отвечаю на рукопожатие.

– Это Юрий Викторович-следователь указывает на мужчину, который также встает и подходит к нам – Патологоанатом.

Молодой еще врач смотрит на меня с сочувствием. Не опытный – решаю я. Врачи со стажем так не смотрят.

Юрий Викторович что-то говорит о правилах, о том, что мне после опознания надо будет подписать какие-то бумаги.

А я уже не слушаю его. Я смотрю на соседнюю толстую дверь

Она может быть там. Катя там – отдает пульсацией в висках.

– Только, я должен вас предупредить – голос следователя звучит громче, чем голос врача, и, поэтому, я, волей неволей, прислушиваюсь к нему – Зрелище не для слабонервных. Труп – это слово заставляет меня поежиться – нашли в лесу. Но к тому моменту там уже побывали бродячие собаки. Отца Екатерины Алексеевны мы не стали пока вызывать. Думаю, вашего опознания будет достаточно.

Он указывает мне на вешалку с такими же белыми халатами, как и у них.

Я накидываю один из них на плечи, и мы по очереди заходим в холодное, я бы даже сказал, могильное, помещение.

Непонятный, но такой противный запах бьет в нос. Хочется выскочить из этого помещения. И... никогда сюда не возвращаться.

Но я иду вперед.

Точнее, душа осталась там у двери. Она вцепилась в его косяк всеми пальцами и не зашла внутрь.

А тело. Тело на автопилоте продолжает предложенный ей путь. Механически переставляет ноги, не имея никаких мыслей в голове.

Все столы, кроме одного, были пусты. И я знал, что мы идем к нему. Потому что под тонкой, застиранной простыней отчетливо проступали изгибы женского тела.

Маленького, хрупкого тела.

Оно казалось каким-то детским на огромном, металлическом столе.

Нееет, это не Катя. Нееет.

Следователь, шедший сзади, видит мое замешательство.

– Вам плохо? – спрашивает он.

Бл...., нашел, что спросить.

– Нет – говорю я и снова делаю шаг.

Меня и этот треклятый стол разделяют всего три шага, и, честно, я с трудом преодолеваю это расстояние.

Мы несколько секунд стоим около стола, пока врач не хватается за край простыни.

– Готовы? – спрашивает он.

"НЕЕЕТ"

– Да...

Он аккуратно отодвигает край ткани и...

Я шарахаюсь от стола и, пытаясь сдержать рвотные позывы, зажимаю рот.

Б..ЯЯЯТЬ! ЧТО ЭТО?

Б..ЯТЬ!

У. НЕЕ. НЕТ. ЛИЦА!

ВООБЩЕ.

– Об этом мы и говорили – слышу голос полицейского – бродячие собаки, мать их так.

Я смотрю на него и не вижу.

У меня перед глазами это месиво из грязи, крови, плоти.

Неет, так не бывает. Так человек не умирает!

– Это её... собаки убили? – стараясь больше не смотреть на стол, спрашиваю я.

– Нет – стоящий сбоку врач отодвигает простынку еще ниже. – Судя по краям ран, они ел... напали на девушку, когда та уже была мертва.

– Вы узнаете её? – спрашивает с другого бока следователь.

Я заставляю себя посмотреть на стол. Это ради Кати. Ради нее.

Теперь женское тело открыто до пояса и я, собрав всю силу воли в кулак и стараясь не смотреть на то, что осталось от лица, начинаю пристально осматривать девушку.

Только ни хрена мне это не дает.

Потому что НИХ...Я я не знаю тела своей жены. Ни вот эта родинка под правой грудью девушки, ни шрам сбоку ребра, ни о чем мне не говорят.

Я свою жену полностью голой никогда не видел.

Нет, конечно, видел. Но не помню.

Только как об этом сказать выжидающе смотрящему на меня следователю? Как?

– Кажется, у него шок! – приходит мне на помощь врач.

Я со стороны, наверное, выгляжу, как идиот.

Почему КАК? Идиот и есть.

– Я выйду – то ли спрашиваю, то ли ставлю перед фактом стоящих рядом мужчин.

– Да, да, конечно! – врач трогает меня за локоть – идите.

Я выхожу из помещения и начинаю глубоко дышать. Кажется, что мне все это время не хватало воздуха.

Курить. Нужно срочно покурить!

Я подхожу к стоящей неподалеку лавочке и присаживаюсь на обшарпанные доски.

Мыслей в голове куча, но, ни одной из них я не могу предать форму. Они мелькают неясными образами, перебивая друг друга.

И все же один образ то и дело врывается в общую картинку и загораживает все вокруг.

Девушка без лица, лежащая на холодном столе. С родинкой и со шрамом.

А я. Я не знаю ни одной черточки Катиного тела, ни одной отличительной черты.

Есть ли у жены родинки и шрамы? Или вот это самое тело – это и есть моя жена?

Я не знаю, сколько так сижу. Но прихожу в себя тогда, когда кто-то останавливается рядом.

– Ты уже видел – сиплым голосом спрашивает меня тесть – Катю видел?

Я поднимаю на него глаза и вижу боль. Бескрайняя боль плещется на его ставшем еще более старом лице.

Наверно, я сейчас выгляжу не лучше.

И мне хочется кричать на него. Схватить за лацканы идеально отутюженного пиджака и спросить, почему он ТАК поступил со своей дочерью.

Только я не могу. Не имею права.

В этом вопросе мы с ним – соучастники преступления. У обоих одна и та же вина – безразличие.

И если получится так, что там, в морге, все-таки Катя, то мучиться от угрызений совести нам с ним вместе.

– Видел – отвечаю я и, выбрасывая уже давно потухший окурок, протягиваю ему руку.

Мужчина жмет мою в ответ и, видимо, ждет продолжения.

Только его не будет. Потому что мне больше нечего сказать.

– Сам все увидишь – киваю я в сторону двери морга.

Тесть сразу же сутулится и, коротко кивнув, заходит в здание.

А я остаюсь на улице. Ждать приговора.

Я снова прикуриваю сигарету, когда слышу женский голос:

– Вы бы тут не курили. – говорит та же самая женщина, что показала мне дорогу к моргу – А то штраф придется платить.

– Сколько?– поднося сигарету к зубам, спрашиваю я.

– Хах. Сколько. – усмехается женщина – Думаете, деньги есть, все можно? А как же закон, правила? Нормы поведения, в конце концов? – как маленького отсчитывает она меня.

И меня это злит. Что, я школьник какой-нибудь?

– Сейчас за деньги можно купить все – и любой закон и любые правила под тебя подстроят – зло говорю я.

– Да ты не злись – женщина прикладывает руку к сердцу – Я же не со зла... Только... если бы мог все купить, думаю, ты бы здесь не сидел.

Я смотрю на женщину и понимаю – права она.

Всю жизнь меня окружали деньги. Где-то мне приходилось платить, чтобы добиться желаемого, а где-то, наоборот, отказываться от чего-то в пользу денег.

Но вот сейчас, когда я готов был отдать все сокровища мира за один Катин вздох, оказалось, что не кому их давать. Нет такого человека, у которого я бы мог купить жизнь жены.

– Извините – чуть слышно произношу я – Что нагрубил. И вот за это – я бросаю в урну недокуренный бычок – тоже извините.

– Да что же я, не понимаю что ли? – женщина присаживается рядом – Кто? – тихо спрашивает она.