Генри поинтересовался у брата о том, что случилось, и тот ему охотно рассказал про надвигающуюся войну с братнийцами и с особым жаром пожаловался на короля. Генри внимательно все выслушал и, прищурив черные, как смоль, хитрые глазенки, сказал:

– Похоже, Милат что-то задумал. Уж не хочет ли он распустить совет?

– Ах, мой дорогой брат. Клянусь тебе, что та же самая мысль посетила меня буквально перед твоим приездом, – заметил Трэйтор. – Времена, когда совет что-то значил в этой стране, прошли, – горько подытожил он. – К тому же Валлаход на заседании высказал такую же мысль. Он думал, что нас сегодня всех созвали как раз для того чтобы распустить. Многие не верят в это. Думают, у Милата не хватит духу сделать что-нибудь подобное.

– Милат захотел править сам, – скрестил на груди руки Генри. – Похоже, мальчик вырос и набрался смелости. Это очень безрассудно с его стороны. Не думал, что он настолько глуп.

– Он вовсе не глуп, мой дорогой брат. Распустив совет, он сосредоточит в своих руках всю власть. Какая же тут глупость?

– Но ведь члены совета могут поднять против него бунт, – с пылом произнес Генри. – Он должен понимать, какой политический вес имеет совет в стране.

– Уверяю тебя, никаких бунтов против короля никто поднимать не станет. Надвигается война, и ни один член совета не выступит против монарха в такое тяжелое время. А когда война закончится победой, то никто не посмеет упрекнуть короля в том, что он распустил совет и одолел врага. Думаешь, Милат этого не понимает? Как бы ни так, Генри. Король давно зуб точит на нас. Последние несколько лет на каждом заседании он очень резко высказывается в наш адрес. Я полагаю, он в скором времени решится и положит конец существованию Верховного совета.

Наступило молчание. Трэйтор сидел в кресле и нервно вертел в руках кубок с вином, а Генри, прислонившись к стене, стоял со скрещенными на груди руками. В комнате стало так тихо, что если бы захотела пробежать мышь, то она была бы тут же обнаружена.

– У меня есть идея! – воскликнул Генри.

Трэйтор перестал вертеть кубок в руках и поднял взгляд на брата.

– Ты сказал, что ни один член совета не посмеет поднять бунт против короля во время войны, – в темных глазах Генри блеснул недобрый огонек.

– Так, – подтвердил Трэйтор.

– Мы можем на этом сыграть.

– Как?! – нетерпеливо, почти выкрикнул Трэйтор.

– Что если мы докажем совету, что король бездарный и не может вести войну? Покажем им, что он своими безумными идеями ведет страну к гибели.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – Трэйтор вдруг весь загорелся, да так, что его щеки покраснели. – Эта отличная идея. Если мы покажем, что король не может вести войну, то совет обязательно выступит против короля.

– И поддержит тебя.

– И тогда власть будет в наших руках, – Трэйтор настолько воодушевился, что уже даже представил себя на королевском троне.

– Только есть одна проблема, – эти слова вырвали Трэйтора из прекрасного королевского дворца и вернули к себе в кабинет. – Как мы все это проделаем?

Вполне справедливый вопрос. Ведь представить себя во дворце еще не означало оказаться там на самом деле. Нужно было что-то сделать, чтобы мечты стали реальностью. И в том-то и была вся загвоздка, что ни Генри, ни Трэйтор не знали, с чего необходимо начать. Ведь для того, чтобы провернуть такой нелегкий замысел, нужно знать, как складывается обстановка на войне и какие решения принимаются во дворце. А это невозможно. Трэйтор, и тем более его брат, не мог просто так явиться во дворец без приглашения короля. А вероятность того, что Милат пригласит хоть одного из братьев, ничтожна. То же самое ограничение касалось и всех остальных членов совета. Никто не мог прийти во дворец без приглашения монарха. Подкупить кого-то из придворных так же нереально, как и снег в жаркий летний день. Дело в том, что король мало кому доверял во дворце. Единственный человек, который мог быть в курсе всего, что происходит там, Валмер. Но и этот вариант тоже никуда не годился, так как Валмер предан королю так же, как и верный пес Гуно. Стоит Трэйтору только заикнуться о своих планах, как об этом тут же узнает король. Получалась какая-то неразрешимая задача. Выходило, что Милат скрыт со всех сторон, и к нему никак не подобраться. Весь план заговорщиков терпел фиаско в зародыше. Братья весь вечер пытались что-то придумать, но ничего не выходило. Генри решил ехать домой, когда часы давно перевалили за полночь. Уговоры Трэйтора остаться он игнорировал, но пообещал, что как только что-то придумает, то сразу же сообщит. Генри уехал к себе, оставив брата еще более раздраженным, чем в самом начале встречи.

Прошло несколько дней, а настроение Трэйтора никак не улучшалось. Целые дни он не выходил из дома, сидя у себя в кабинете и размышляя. Он пытался придумать какой-нибудь способ разрешить проблему, которая перечеркивала все его планы. Но как назло, решение никак не приходило ему в голову. Трэйтор даже стал плохо спать по ночам. Он подолгу не мог уснуть, но когда ему все-таки удавалось это сделать, сон его был не долгим и прерывистым. Трэйтор будто находился между сном и реальностью. И все это время он пытался что-то придумать. Ему казалось, что он вот-вот найдет подходящее решение. Даже будто бы оно уже найдено, просто он его забыл и никак не мог вспомнить. Но это была лишь иллюзия. В конце концов, Трэйтор стал думать, что ничего у него не выйдет и его уверенность в себе стала потихоньку иссякать, пока не произошел один случай.

Однажды вечером Трэйтор, как это завелось у него в последние дни, сидел у себя в кабинете напротив жаркого камина, погруженный в размышления. На столе был накрыт ужин, к которому он за весь вечер даже не притронулся. Впрочем, в последнее время он ел мало. За окном давно стемнело, и его кабинет освещало лишь пламя из камина, порождая игру теней на деревянном полу. Трэйтор сидел так довольно давно, ничего не замечая вокруг. Наконец большие напольные часы пробили десять, вырвав боем Трэйтора из размышлений. Он бросил взгляд на портрет отца, который висел над камином, тяжело вздохнул и поднялся с кресла, ощущая тяжесть в спине. Он выпрямился, несколько раз согнулся, разминая поясницу, затем, медленно побрел прочь из кабинета в спальню.

Когда он шел по коридору, то ощутил всю прелесть многочасовых посиделок в кресле. Ноги затекли, и поэтому он ими еле-еле перебирал. Трэйтор ощущал себя многолетним стариком, у которого давно болят колени, а от старости ломит спину. Но Трэйтор вовсе не стар. По крайней мере, по годам. Ему всего лишь тридцать два года. Но вот душой … Душой, казалось, он постарел лет на пятьдесят. Последние дни его слишком вымотали. Он никак не мог смириться с мыслью, что власть так легко ускользнет из его рук, и его род перестанет что-то значить в стране.

Трэйтор вошел в спальню, разделся и лег в постель. И снова его стала безжалостно мучить бессонница. То ему в голову приходили всякие мысли, то подушка не так лежала, то постель была слишком теплой. Проворочался он еще добрых пару часов, прежде чем смог, наконец-то, уснуть.

Сознание Трэйтора было на границе двух миров: между сном и явью. И он готов был отдать все что угодно, чтобы эта граница стерлась. Как же он вымотался от этих бессонных ночей. Нет ничего хуже, чем пребывать в состоянии, когда ты находишься на границе сна и реального мира. Трэйтору, наконец, удалось уснуть, но его сон был настолько хрупким, что любой шорох разрушил бы его, заставив его снова ворочаться и страдать. Так и случилось. Трэйтор проснулся, но не от шороха. Ему показалось, что его кто-то позвал. Он ненадолго открыл глаза, затем перевернулся на другой бок и опять попытался уснуть. Но тут вновь послышалось, как кто-то зовет его по имени. Трэйтор снова открыл глаза и сел на постели, изо всех сил напрягая слух, пытаясь понять, уж не почудилось ли ему все это. Как оказалось – не почудилось, да и бессонница, на которую он тоже грешил, была тут не причем. Вскоре он четко услышал, как какой-то бас далеким эхом называет его имя. Страх ледяными щипцами схватил сердце Трэйтора, так что ему стало тяжело дышать. Но он относился к той категории людей, которые не могут долго поддаваться страху, поэтому, когда он услышал свое имя в очередной раз, он взял себя в руки, встал с постели, зажег свечу и пошел искать место, откуда доносился голос.