— А это не твои грохочущие устройства у Грунда? — задала вопрос одна из магинь.

— Мои.

Та скривилась и плюнула в мою сторону, как это недавно сделал гном. А вот упомянутый коротышка вдруг заинтересовался.

— Это… с’шагун Киррлис, — подал он голос, — а если я дам клятву наёмника вам, то получу такое же устройство в подарок? Или хотя бы на время сражений?

— Не вижу ничего, что может помешать мне это сделать.

После гнома вопросы посыпались на меня, как из ведра. Отмалчивались или вставляли едкие и резкие реплики всего трое. Двое мужчин и та женщина, что плюнула в меня. Остальным были интересны условия контракта, оплата и защита от их врагов в этом мире. Ещё я узнал, что лишними здесь оказались слуги, которые были привязаны к своим хозяевам магией крепко-накрепко. Так, что не могли далеко просто отойти. Грунд позволил их оставить.

Я не смог удержаться и немного рассказал про себя. То, что должно обязательно заинтересовать пленных магов.

— В этом мире только Грунд Великолепный знает про ряд моих особенностей. Отличий моего Очага от Очагов ваших с’шагунов. Я не могу призывать живых разумных, как делает Грунд и остальные. Зато мне по силам из любого разумного, родившегося в этом или ином мире, сделать кого угодно. Даже из крестьянина архимага. Это займёт считанные часы.

На несколько секунд наступила тишина, потом один из полугномов поинтересовался:

— Тогда зачем вам мы? Купите рабов, потребуйте от них клятву верности и превратите в архимага.

— Это очень дорого для меня. Иначе я давно так и поступил бы. К тому же такое обучение архимага в моём Очаге лучше проводить с обычным магом, кто уже давно знаком с Даром. Эффективность выше. Сами должны понимать, что архимаг архимагу рознь.

И опять тишина. Выждав немного, тем самым дав время слушателям чуть-чуть переварить мои слова, я произнёс:

— Готов дать клятву взамен вашей верности, что проведу такую инициацию с любым из вас, кто будет служить мне не за страх, а за совесть. Знания и силу архимага в обмен на вечную вассальную присягу на крови.

После чего ушёл, оставив пленных вариться в соке моих слов. Появилась уверенность, что несколько человек из них обязательно согласятся на моё предложение. Я им пообещал столько всего, что только дурак или упёртый фанатик наотрез откажется от него. Да просто возможность оказаться далеко от Грунда и тех, кто стал свидетелем позора их пленения уже многого стоит. Новый мир — новая жизнь. Тем более что я не буду против того, чтобы маги перетащили на Землю свою родню. Мне так даже будет проще их контролировать. Клятва клятвой, но лишний крючок всегда может пригодиться.

— Как прошла беседа? — спросил меня Грунд, когда слуга провёл меня обратно из подземелий к нему.

— Надеюсь, что плодотворно. Никто из них не согласился служить мне. Но это пока, — ответил я ему. — Надо чтобы прошло несколько дней, и тогда кто-нибудь точно созреет, чтобы присягнуть мне.

— За твой успех! — Грунд поднял золотой кубок.

— За наши успехи! — сказал я, взяв в руку свой кубок.

Буквально на следующий день у меня состоялся ещё один разговор. На этот раз общаться пришлось с пленными командирами Красной Армии в шталаге в Восточной Пруссии. Мои подчинённые уже некоторое время руководили лагерем под личинами немецкого начальства или ментально контролируя самых важных лиц в концлагере, без которых было сложно обойтись. Я и до этого не сильно опасался того, что мои действия заметят. На всякий случай мои вассалы были готовы уничтожить или свести с ума всех тех, кто заметит лишнее. Но в реальности оказалось, что до шталага никому нет дела, пока идут правильные сообщения, и нет неприятностей от военнопленных вроде побегов и восстаний.

В кабинет начальника лагеря, где я устроился на его месте за большим столом из лакированного дерева, обитого зелёной тканью, приказал привести пятерых советских командиров. Эта пятёрка заправляла местным сопротивлением или подпольем. Немцы знали про него, но не могли выйти на руководство. Конспирация и круговая порука была в лагере такая, что ни провокаторы, ни засланные казачки, ни пытки подозреваемых не могли ничего выявить. А вот магия позволила уже на второй день узнать всё и про всех.

Один из пятёрки был центром, главой подполья. Полковник Столбов Пётр Игнатович — командир стрелкового полка, который имел богатый воинский путь. Он в составе сотой дивизии участвовал в присоединении Западной Украины, в Зимней войне, в присоединении Бессарабии. С первых дней этой войны бился с немцами. И так бился, что осенью полк был награждён орденом Ленина и получил звание гвардейского. Летом сорок второго полк понёс большие потери, его командир был захвачен немцами в плен в бессознательно состоянии. В суматохе Столбова успели переодеть и выбросить его документы, голову замотать окровавленными бинтами, чтобы его не выдал кто-то из слабых духом бойцов. По документам он значился командиром противотанковой батареи капитаном Ивановым.

При входе в кабинет, увидев меня, все пятеро показали одинаковую реакцию: секундное остолбенение и зырканье взглядом по сторонам. А уж как аура у них забушевала.

— Проходите, товарищи, присаживайтесь, — я встал из-за стола и показал на стулья напротив себя. — Сейчас уже поесть принесут.

— Мы сытые, господин офицер, — тихо сказал капитан Дронов. До попадания в плен он командовал ротой связистов, катающихся на велосипедах. Только его подчинённые не провода тянули, а доставляли пакеты с приказами и донесения из одного штаба в другой. — Утром поели.

— Ну-ну, — хмыкнул я, — как хотите. Но от чая-то хоть не откажетесь?

Насчёт еды всё могло быть и правдой. С неделю питание военнопленные получают достаточно хорошее. По крайней мере, раз в десять лучше того, чем их кормили раньше. Так что мои собеседники могли и не соврать, если учесть тот факт, что их организмы успели привыкнуть к недоеданию.

Стоит ещё отметить, что за снабжение лагеря нужно поблагодарить моего вассала интенданта Ганса Мейера. Сейчас он уже витал в таких высях, что при желании мог выбить себе личную встречу с кем-нибудь из высшего руководства Германии. Благодаря его стараниям и ловкости с оформлением документов в шталаг шли грузовики с провизией, которая должна была попасть на фронт. При этом всё по бумагам было правильно, законно.

— Не откажемся, господин офицер, — всё тем же тоном ответил мне капитан.

Пока несли чай, мы сидели и внимательно рассматривали друг друга. Ауры у всех были хорошие, в том плане, что мне понравились. Тёмных и багровых пятен хватало, но они есть у всех. Особенно у военных. У таких, как эта пятёрка. Готов поклясться, что они тут и трибунал, и расстрельная команда, и прокурор с судьёй одновременно. Не раз приходилось карать слабое звено. По-другому подполье в шталаге не выжило бы. Отсюда и пятна в ауре: убийство и казнь своих всегда оставляют метки.

Наконец, один из моих волколаков в обычной одежде — до этого носили амулеты с личинами — принёс огромный начищенный самовар и шесть кружек. Комнату немедленно наполнил аромат свежезаваренного чая и дымок от лучин, на который кипятилась вода. Оборотень сноровисто наполнил кружки кипятком, налил в каждую заварки из чайничка и расставил их на столе перед каждым мужчиной. Меня он обслужил в первую очередь. На минуту вышел из кабинета с пустым подносом и вернулся с вазочками с вареньем, колотым сахаром и мёдом. Рядом с ними лежала связка свежих баранок.

— Поговорим, товарищ полковник? — посмотрел я на Столбова.

— Я капитан, господин офицер. И вряд ли успел сделать такую быструю карьеру, пока нахожусь в плену, — негромко ответил комполка. Ни единый мускул не дрогнул на его лице, даже зрачки глаз не изменили свой размер. Только аура полыхнула удивлением, страхом и злостью. Наверное, подумал, что кто-то из своих его сдал, и злится на то, что это сделал очень близкий человек, другие были не в курсе о его настоящей личности.