Вийон – уже не мальчишка, а зрелый мужчина, бывший, к тому же, на десять лет старше, чем должен – медленно отнял руки от лица. Угол, где произошла та самая драка, был пуст, и дома изменили свой вид, возвращаясь к современному состоянию – одни покосились, другие сделались намного грязнее, третьи, напротив, засверкали свежепобеленными стенами. Тогда, тридцать лет назад он не задумывался, почему Джадур и его дружки начали обвинять Айнри в черной магии – а теперь ему это обстоятельство показалось странным. Айнри ведь в тот день не совершил ничего сверхъестественного – в чем же дело? Может быть, они что-то знали о нем еще до нападения и напали именно потому, что хотели посмотреть, на что способен богатенький и чистенький мальчик-чародей? Или была другая причина?.. Теперь этого уже никогда не узнать.

Вийон свернул в один из проулков и прошел два квартала, пока не увидел дом с плоской крышей и каштановым деревом, растущим у самой стены. Сейчас дом выглядел обитаемым, но тридцать лет его двери и окна были заколочены; они с Айнри не раз забирались на крышу, рвали каштаны и бросались ими – иногда в случайных прохожих, а иногда просто так, проверить, кто из них сумеет забросить каштан дальше. Каштановое дерево сильно разрослось за прошедшее время – теперь его ветви заслоняли, наверное, треть, а то и половину крыши.

Могло ли это быть нереальным? Сном, или выдумкой, возникшей от нужды в единственном друге? А как же тогда быть Джадуром и его бандой? Не мог же Вийон победить их всех в одиночку! Он всегда уносил ноги, только завидев издали Джадура и его дружков. Удивительно, как они его не убили и не искалечили после того случая… Задумавшись об этом, Вийон вдруг осознал, что совершенно не помнит, как после того дня сложились его отношения с Джадуром и другими мальчишками из банды. Кажется, он больше их не встречал. Но этого не могло быть, он целыми днями торчал на улице и должен был с ними сталкиваться. Но сколько не напрягался, он не мог вспомнить, чтобы та драка привела к каким-либо неприятным для него последствиям или что бы хоть кто-нибудь о ней вообще вспоминал. Так что же – снова ложь? Детская фантазия о победе, которую он сам сочинил для себя, прячась где-нибудь в углу от компании наглых и жестоких мальчишек?..

Вийон обхватил голову руками, застонал и поспешил дальше. Проклятый душевидец! Его вкрадчивые и доброжелательные слова – хуже яда Нечестивой Матери Демонов, изгнанной из Сальбравы в незапамятные времена вместе с остальными Последышами. Что этот душевидец сделал с ним, с его разумом, душой и сердцем? То, что казалось незыблемым, подверглось сомнению; самые лучшие и светлые воспоминания перестали дарить надежду и уверенность, потому что, возможно, всегда были ложью, придуманной слабым и жалким мальчиком для самоуспокоения.

Вийон брел, почти не разбирая дороги, следуя маршруту, которым они вместе с Айнри проходили по Нижнему городу несколько раз – или же ему казалось, что он гуляет тут со своим другом, хотя на самом деле был всегда один?.. Пришло еще несколько коротких воспоминаний – слишком обрывочных и бессвязных, не имеющих никакого определенного начала или продолжения, чтобы с их помощью можно было хоть в чем-то разобраться.

В конце концов, Вийон добрел до городской свалки, находившейся к северу от квартала гуафимов. Жители города десятилетиями, а может быть – и столетиями свозили сюда мусор, и иногда его скапливалось так много, что поднимающаяся вонь накрывала не только Нижний и Средний, но и Верхний город. Мусор периодически жгли, а золу вывозили за город, но выбрасывали и выплескивали сюда помои гораздо быстрее, чем от них избавлялись. Нищие, а также потомки гуафимов (уже не называющие себя так, но гораздо более похожие на настоящих, изначальных гуафимов, чем философ Бару Хуркай) постоянно пробирались на свалку и рылись в выброшенных вещах и объедках в поисках чего-нибудь мало-мальски пригодного для еды или для продажи; их регулярно прогоняли, но также регулярно они возвращались вновь. Иногда сюда пробирались и дети из бедных кварталов – в мусорных ямах можно было прыгать с горки на горку или покопаться в грязи, надеясь обнаружить что-нибудь необычное. Вийон привел Айнри сюда, и тому понравилось, позже они еще несколько раз играли тут – швырялись мелкими камешками в нищих и немедленно убегали от погони, прятались от сторожей, выслеживали крыс, водившихся тут во множестве, сражались друг с другом на палках, словно на мечах, болтали и спускались вниз, к помойной луже, где ползали здоровенные черные жуки, некоторые из которых, если их подбросить в воздух, раскрывали крылья и раздраженно жужжали, а другие просто, кувыркаясь, падали в помойную жижу и пропадали бесследно.

Вийон вскарабкался на мусорную гору и огляделся. Нищих не было видно, что означало, что, вероятно, очередную облаву тут провели совсем недавно. Двигаясь дальше, он спустился вниз и поднялся на следующий пригорок. Глиняные черепки и кости животных хрустели под ногами. Удивительно, он огромный потрескавшийся котел, который он помнил еще с детства, до сих пор был тут. Сейчас – почти полностью утонувший в мусоре, замызганный грязью и копотью, до краев заполненный всякого рода отбросами и обломками, покоился на том же самом месте, где они с Айнри когда-то от души повеселились, загнав в этот огромный, чуть ли не с корыто размером, котел, крупную крысу. Тогда котел еще был пуст. Крыса металась внизу, не в силах выбраться наружу, а смеющиеся мальчишки писали на нее сверху, гоняя прицельными струями мочи от одного края котла до другого. В какой-то момент крыса взглянула Вийону прямо в глаза и ему сделалось не по себе от этого взгляда; хотя тогда, в детстве, он почти сразу же забыл об этом чувстве, продолжая терроризировать взъерошенного зверька. Сейчас он этот взгляд вспомнил и подумал: «Не из-за той ли крысы все мои беды? Она смотрела так, как будто бы хотела запомнить меня и отомстить.»

Но…

Постойте.

Вийон замер на месте, уставившись на колодец, а затем – на то место, где, в его воспоминаниях, стоял Айнри.

Тогда, в детстве, он смотрел на мечущуюся крысу, а не на член Айнри, которым тот направлял струю мочи на животное – но одно было очевидно: девчонка вытворить такой фортель никогда бы не смогла.

– Идите к черту, – прошептал Вийон, обращаясь мысленно сразу и к душевидцу Ильмару, и к алхимику Норису. – Не знаю, почему его так назвали, но Айнри – не девчонка. Девчонка не смогла бы… Он мне не врал и не притворялся! И не был выдумкой! Вы меня чуть с ума не свели!

Он поднял голову вверх, закрыл глаза и улыбнулся, ощущая кожей льющийся с небес солнечный свет. В эту минуту он не был на помойке, а был где-то в раю или, по крайней мере, в его преддверии, ощущая себя так, словно тяжкий и мрачный груз свалился сразу и с его плеч, и с сердца.

– Айнри – настоящий! – Заорал Вийон что было мочи и рассмеялся.

Теперь нужно было вернуться назад и потребовать обещанные деньги у вкрадчивого и доброжелательного шарлатана, якобы видящего души.

По дороге Вийон определился с тем, как будет себя вести и что говорить. Жизненный опыт подсказывал ему, что спорить с людьми, уверенными в своей правоте и превосходстве, совершенно бессмысленно – так можно лишь потерять свое время и силы, и даже если что-то из сказанного им проймет душевидца – то, скорее всего, попросту разозлится и ничего не заплатит. Следовало действовать хитростью.

Ильмар Эпаларис открыл дверь на стук собственноручно – либо у него, в его роскошном и аккуратном доме, вовсе не водилось иных слуг, кроме кухарки (хотя в это и трудно было поверить), либо в данный момент они были заняты чем-то другим или отсутствовали. Все с тем же доброжелательным интересом он посмотрел в глаза посетителю. Вийон опустил взгляд. Неизвестно, как душевидцы видят души, но если этот шарлатан хотя бы чуточку что-то умеет – взглядом с ним лучше не встречаться, ведь хорошо известно, что глаза – это окна души.