В начале мая моя мама попала в больницу с 40 %-ным поражением лёгких. Бабушка с дедушкой потратили все свои сбережения на лечение дочери. Она продержалась восемь недель и уже шла на поправку, но прямо перед тем, как её хотели выписать, болезнь заиграла с новой силой и забрала её.

Я лишился матери, и боль этой потери до сих пор не укладывается в моём сердце. К тому же у меня остался младший брат Тёма. Единоутробный брат. Ему было всего пять лет, когда мама умерла. Мне предлагали взять академический отпуск, но я хотел как можно быстрей закончить колледж.

Мама с отчимом начали жить вместе пять лет назад. Почти сразу завели ребёнка. Мне отчим никогда не нравился, и я не понимал, что мама в нём нашла. Он был глупый, агрессивный, часто пил и поднимал руку на меня и маму. Я несколько раз дрался с ним, после чего мама выставляла его из дома, но он всё равно возвращался, и всё становилось как раньше.

Мама работала менеджером по персоналу в металлургической компании. Чем занимался отчим, я так до конца и не понял. Каждую неделю он уезжал в другой город, где на бумагах работал исполняющим обязанности директора предприятия. По факту же он просто там пил. Но я был рад, что он делает это вдали от дома.

Когда мама умерла, мы с Тёмой переехали жить в квартиру наших бабушки и дедушки. Устроить брата в другой садик не получилось, поэтому с ним сидела бабушка – она была на пенсии. Дедушка ещё работал, к тому же часто ездил в сад, поэтому редко бывал дома. Мы с Тёмой разместились в большой комнате на раскладном диване, который бабушка заставляла собирать и разбирать каждый день.

Уж не знаю, проявлял ли отчим так своё горе, но со смертью мамы он перестал уезжать на свою еженедельную попойку и стал пить не просыхая в своей квартире. Поэтому мы и были вынуждены уехать к бабушке с дедушкой – находиться с ним в одном помещении было невозможно.

Я боялся только за Тёму. Я-то был уже совершеннолетний и сам отвечал за себя, но отчим всё ещё являлся законным опекуном моего брата. Он мог в пьяном угаре начать звонить и спрашивать, кто забрал его сына. Пару раз он наведывался на порог бабушки и дедушки, названивал в дверь, требовал открыть. Один раз пришлось вызвать полицию, потому что он мешал спать. Полиция так и не приехала, только участковый пришёл на следующее утро, чтобы составить какой-то документ. Как только отчим трезвел, ему становилось совершенно всё равно до жизни Тёмы. Трезвым он даже не пытался увидеть сына. Сам Тёма тоже боялся своего отца. Он почти не видел его, пока рос, поэтому для него отчим был таким же чужим, как и для меня.

Я никогда не желал никому смерти, но когда мне сообщили о том, что отчим умер от отравления палёным спиртом, я испытал облегчение. Девять месяцев наших с Тёмой мучений подошли к концу.

– Поздравляю! – я даже не стала притворяться, что расстроена.

– Спасибо, – Марк слабо улыбнулся и приобнял меня, утыкаясь носом мне в шею. Мы стояли в коридоре пятого корпуса и ждали начала первой пары. Препод опаздывал.

– С чем это ты его поздравляешь? – поинтересовалась Саша, которая стояла рядом с нами, посылая негативные лучи Дэну, который тоже был тут.

– Его отчим умер, – объяснила я.

– Должно быть, он был той ещё скотиной, – предположил Дэн.

– Ты никогда ему не рассказывал?

Скрытность Марка не переставляла меня удивлять, он только покачал головой:

– Как-то не заходил разговор.

Я вдохнула побольше воздуха и на выдохе произнесла:

– Он был той ещё скотиной. И я даже не буду извиняться, – повернулась я к Марку, на что он ответил, что это и не требуется.

– На правду не обижаются.

– У тебя же и мама умерла? – спросила Саша. Все замолчали.

– Да, в прошлом году, – отозвался наконец Марк. – У меня теперь остались только бабушка, дедушка и младший брат.

– Бедные мальчики, – Саша сказала это полушёпотом, но я услышала.

– Твоего брата теперь отдадут в детдом? – влез Дэн.

– Нет, опекунство перешло бабушке с дедушкой, – ответил Марк. – Как только я начну нормально зарабатывать, займусь оформлением его на себя.

– Тебе придётся сначала жениться на мне, – наполовину игриво сказала я. – Отцам-одиночкам не дают опекунство.

– Значит поженимся, – сказал Марк, целуя меня в макушку.

– Будем жить в квартире твоего отчима?

– И воспитывать моего брата, по совместительству твоего приёмного сына.

– Странная семейка получается, – улыбнулась я.

– Мы живём в странном мире.

Пятнадцать минут с начала пары уже прошли, а преподаватель так и не объявился. Группа стала потихоньку разбредаться кто куда. Те, кто жили в общежитии при институте, пошли в свои комнаты. Остальные разбежались по буфетам. Мы вчетвером остались стоять в коридоре.

– Квартиру отчима, кстати, продали, – сказал Марк.

– Как продали? В ней же твой брат прописан, – я точно знала об этом, потому что как-то раз мы с Марком ходили получать в паспортный стол какие-то справки для садика Тёмы.

– Я тоже об этом думал. Специально залез в интернет почитать об этом – по закону нельзя продать квартиру, если в ней прописан ребёнок, даже если ребёнок не собственник. Видимо, отчим выписал Тёму из своей квартиры и прописал в квартире бабушки и дедушки.

– Без их ведома?

Марк пожал плечами:

– Они были удивлены точно так же, как и я.

– Так что, бухаем на похоронах? – бодро спросил Дэн.

– На свои заработай, – осадила его Саша.

– Похоронами занимается мать отчима. Наша семья в это лезть не стала.

– Ну так хоть между собой отметим, а? – не унимался Дэн. – Не каждый день такое случается.

– Не верю, что говорю это, – призналась Саша, – но я согласна с Дэном.

Я выжидающе посмотрела на Марка.

– Ладно, бутылка вина, – сдался он. – У кого-нибудь есть, чем открыть?

Я достала свой швейцарский нож и оттопырила в нём штопор.

– Твоя готовность употребить в любое время пугает, моя любимая будущая жена, – с улыбкой сказал Марк и поцеловал меня в нос.

Ближайший магазин «Красное и белое» был в паре кварталов от института. Мы забрали вещи в гардеробе, оделись и вышли на улицу. Мартовское солнце светило ярко, на небе не было ни облачка, но температура всё ещё держалась на минусовой отметке. Снег не шёл несколько дней, отчего сугробы были тёмно-серыми. Мы шли парами вдоль шумной улицы Крауля – я с Сашей, Марк с Дэном. В алкомаркете мы купили самое дешёвое вино – «Шушук» – адыгейское красное полусладкое за 189 рублей. Дэн сказал, что одной бутылки нам не хватит и проспонсировал вторую. Пить на улице было холодно, так что мы вернулись в институт на свой страх и риск. Вряд ли бы нас стали исключать за распитие алкоголя в стенах учебного заведения, но по головке бы точно не погладили. Мы не стали сдавать куртки в гардероб, прошли по витиеватым лабиринтам коридоров Института связи и поднялись на последний этаж первого корпуса, туда, где был только закрытый выход на чердак. Расстелив куртки на полу, мы сели в круг, я открыла обе бутылки вина и мы поделили их на пары.

– За освобождение от родительского гнёта, – предложила Саша тост.

– За мою маму, – тихо сказал Марк, и мы соприкоснулись горлышками бутылок.

Первый глоток был приятно терпким. Вино, конечно, дико отдавало спиртом, но за 189 рублей это было весьма неплохо. Я протянула бутылку Марку. Какое-то время мы пили молча, прислушиваясь к шагам на лестнице и передавая бутылки по кругу. Потом вино ударило в голову, и мы осмелели. Саша предложила включить музыку на телефоне, но мы не смогли договориться о том, что слушать, поэтому отложили эту идею. От вина в животе стало тепло. Я вспомнила, что ничего сегодня не ела и подумала о том, что пить на голодный желудок – не лучшая мысль.

– У кого-нибудь есть что-нибудь поесть?

– Семечки, – предложил Дэн.

– Давай, – я протянула руку, и он отсыпал мне семечек.

– Будете? – спросил он у Марка и Саши. Марк отказался, Саша взяла немного и стала грызть, складывая шелуху в карман толстовки.