Когда я пришел в себя, то лежал на диване в комнате, а надо мной склонился врач. Утреннее солнце лилось в окна. Все мои спутники ушли, никто не знал, куда.

— В чем дело? — слабо спросил я. — Я умираю?

Врач покачал головой.

— Вы серьезно ранены, — сказал он, — но, если будете вести себя спокойно и с осторожностью, вы поправитесь. Могу я пообщаться с вашими друзьями?

— Напишите моему отцу, — пробормотал я. — Вы найдете его… его адрес в моей записной книжке.

Врач взял ручку и бумагу и немедленно написал, частично под мою диктовку, а частично исходя из своего мнения о моем состоянии. Затем он сказал, что мне не следует волноваться и что я должен, прежде всего, избегать волнения. Когда он произнес эти слова и поднялся, чтобы уйти, внезапная мысль или, скорее, внезапное предчувствие поразило меня.

Я поднес руку к груди. Мои бриллиантовые запонки пропали!

После этого я больше ничего не помню. Шок произвел на меня тот самый эффект, которого так старался избежать врач. Я снова потерял сознание и, вернувшись к жизни, впал в состояние бредовой лихорадки. В течение многих недель я находился на пороге могилы; и когда я, наконец, пришел в себя, то обнаружил, что мои дорогие отец и мать рядом со мной. Они поспешили на помощь и простили меня, и их нежным заботам я был обязан своим вторым существованием. Как только мое здоровье сносно поправилось, мой отец вернулся на несколько недель в Россию, закрыл свой бизнес, реализовал свое состояние в деньги и вернулся во Францию независимым человеком. Этот превосходный родитель недолго пережил случившиеся перемены. Не прошло и двух лет с того момента, как он обосновался в Париже, и он умер; моя мать пережила его всего на несколько месяцев. Они оставили меня наслаждаться королевским состоянием, которым прежний опыт научил меня достойно пользоваться. Я не пью и не играю в азартные игры. Я провожу свою жизнь главным образом в путешествиях. Я никогда не был женат и не думаю, что когда-нибудь женюсь, потому что Катрина всегда присутствует в моем сердце, и когда я потерял ее, то потерял способность любить. С тех пор прошло пятнадцать лет. Я странствовал по многим землям: ступал по развалинам Фив и будил эхо Помпеи; стрелял в буйволов в западных прериях и преследовал диких кабанов в лесах Вестфалии. Сейчас я на пути в Данию, но намерен задержаться на несколько дней в Брюсселе, где, вероятно, буду иметь удовольствие снова встретиться с вами.

Сказав это, незнакомец поклонился, и я поклонился в ответ.

— И теперь, сэр, — продолжил он, — с той ночи, когда я потерял их в драке в Мезон Доре, до сегодняшнего вечера, когда я увидел их на вашей рубашке, я никогда не видел этих бриллиантовых запонок. Я искал их, давал объявления, предлагал за них бесчисленные награды в течение пятнадцати лет, — но до настоящего момента все было напрасно. Не из-за их ценности, — потому что я мог бы купить много таких, как они, — но из-за ассоциаций, связанных с ними, я так высоко ценю эти камни. Это — те самые, которые мой дед прятал в своей циновке; которые мой отец подарил мне на день рождения; которые впервые привлекли ко мне взгляд моей утраченной Катрины. Конечно, сэр, вы признаете, что это простительная слабость, а также то, что запонки действительно мои?

— Ваш рассказ, сэр, — сказал я вежливо, но твердо, — действительно очень удивителен, и могу сказать, что он звучит очень убедительно; но случай настолько исключительный, запонки принадлежат с таким очевидным правом нам обоим, что я думаю, мы должны предоставить решение по вопросу собственности закону. Вы не можете ожидать, что я откажусь от них, не убедившись сначала, действительно ли я вынужден это сделать по закону.

— Мой дорогой сэр, — ответил незнакомец, — у меня и в мыслях не было просить вас отказаться от запонок без должной компенсации. Если вы окажете мне любезность еще раз показать мне этот маленький счет (сумму которого я забыл), я буду рад выдать вам чек на ту же сумму.

Но мне не хотелось расставаться со своими запонками.

— Простите, сэр, — сказал я несколько смущенно, — но вы еще не доказали мне, что эти камни — те самые, которые у вас украли в Мезон Доре. Позвольте мне убедиться, что это не случайное сходство, и…

— Сэр, — перебил незнакомец, — когда мой отец подарил мне эти запонки на день рождения, он приказал выгравировать мои инициалы мелкими буквами на одной из граней сзади. Сделать это было очень дорого. Когда это было сделано, это, возможно, ухудшило рыночную стоимостью драгоценных камней; но это сделало их бесконечно более ценными для меня. Если, сэр, вы будете так любезны вынуть их из рубашки, я покажу вам инициалы П.П. на нижней стороне.

К этому времени поезд уже достиг пригородов Брюсселя, и через несколько минут мы должны были прибыть, как я хорошо знал, на вокзал.

— Я думаю, сэр, — сказал я, — нам лучше отложить это исследование до завтра. Мы почти достигли места назначения, и при слабом свете этого фонаря на крыше я…

Незнакомец достал маленькую серебряную коробочку, наполненную восковыми спичками.

— При свете одной из этих удобных маленьких спичек, сэр, — сказал он, — я поручусь, что вы увидите буквы. Мне очень хочется убедить вас в подлинности камней. Умоляю, окажите мне услугу, сняв их.

Я больше не мог найти никакого предлога для отказа. Запонки были прикреплены друг к другу тонкой цепочкой, и, чтобы осмотреть одну, я был вынужден вынуть все. Пока я это делал, скорость поезда замедлилась. Незнакомец зажег одну из своих спичек, и я с трепетным нетерпением осмотрел камни.

— Клянусь честью, сэр, — сказал я очень серьезно, — я ничего не вижу на них.

— Не лучше ли вам надеть очки? — спросил незнакомец.

— Брюссель, — крикнул охранник. — Пересадка в Гауде, Брюгге и Остенде.

Надеть очки! Стекла оказались замутненными, и я не мог видеть ни на дюйм перед собой.

— Позвольте мне подержать ваши запонки, пока вы их протрете, — вежливо сказал незнакомец.

Я поблагодарил его, протер очки рукавом, поднес их к свету, надел.

— Теперь, сэр, — сказал я, — вы можете зажечь еще одну спичку и отдать мне бриллианты.

Незнакомец ничего не ответил.

— Все в порядке, сэр, можете вернуть мне мои бриллианты, — сказал я и обернулся.

Крик ужаса сорвался с моих губ; я вскочил и споткнулся о свой собственный чемодан, который стоял между мной и дверным проемом.

— Мсье хочет выйти? — с усмешкой спросил охранник.

— Где незнакомец? — воскликнул я, выскакивая на платформу и отчаянно озираясь. — Где незнакомец? — где Питер Петровский? — где мои бриллиантовые запонки?

— Не будет ли мсье так любезен описать личность вора?

— Высокий, худой, очень смуглый, с черными глазами и орлиным носом.

— И длинные волосы свисали ему на плечи? — спросил проводник.

— Да, да.

— И на нем был большой плащ с высоким меховым воротником?

— Да, именно так.

Носильщики и прохожие улыбнулись и многозначительно переглянулись. Проводник пожал плечами.

— Будут приложены все усилия, — сказал он, качая головой, — но я с сожалением должен сказать, что у вас мало шансов на успех. Этого человека зовут Водон. Он опытный мошенник и с удивительной ловкостью избегает ареста. Не прошло и трех недель с тех пор, как он совершил аналогичное ограбление на этой самой линии, и с тех пор полиция преследует его — увы, безрезультатно.

— Значит, его зовут не Питер Петровский?

— Конечно, нет, мсье.

— И он не русский?

— Не больше, чем я.

— И… и его дедушка, который был индусом… и императрица Екатерина… и прекрасная княжна, которую застрелили… и… и…

— Мсье может быть уверен, — сказал проводник с улыбкой, — что какая бы история ни была рассказана ему Пьером Водоном, она от начала до конца была вымыслом!

Совсем упавший духом, я громко застонал и меланхолично направился в отель де Виль. Там я изложил свое дело, и меня заверили, что полиция приложит все усилия, чтобы задержать преступника.

Они не жалели ни сил, ни денег, но все было тщетно. С того дня и по сегодня я больше не видел своих бриллиантовых запонок.