Затем стоны чудища начинают затихать, моя тень поднимается и, оглянувшись в сторону леса, исчезает. А через несколько секунд я слышу знакомые голоса, однако сил не хватило даже чтобы повернуть голову. В поле зрения тут же появляется Вернон. Конь склоняется надо мной и поддевает мое тело своей мордой.

А затем чувствую чьи-то руки, и как меня отрывают от земли. Узнаю силуэт отца, и не знаю, это со мной играет мое воображение, но я могу разглядеть на лице мужчины страх. А такого я никогда не видела, и мне даже начинает казаться, что я могла ошибиться, но сил совершенно не осталось, и последнее, что я могу расслышать это крик отца:

– Только не закрывай глаза, милая…

Прости… но мне так хочется спать.

***

Просыпаюсь, когда первые лучи солнца нагло прорываются сквозь светлые занавески окна, освещая кровать и мою комнату. Несколько раз моргаю, и картинки прошлой ночи всплывают в моей памяти. Первым порывом было подскочить и отправиться к отцу, однако при первой же попытке подняться, меня встречает только резкая боль по всему телу.

И пока я пыталась встать, в комнату заходит Мира, что-то напевая себе под нос. В руках у нее поднос, на котором нагромождение разных склянок и баночек. Когда ее глаза ловят мои, она в нерешительности застывает на месте. От удивления она только и может, что открывать и закрывать рот. И если я не ошибаюсь то это первый раз на моей памяти, когда ей нечего сказать. Затем поднос падает у нее из рук и, крича на весь дом «Госпожа проснулась», выбегает из комнаты.

В голове немного гудит от звука разбивающейся посуды. Поэтому я недовольно морщусь, и как только хочу потянуться к графину с водой, в комнату залетает мама, за ней отец, а потом и все остальные.

Мама закрывает рот рукой, и тут же подбегает ко мне, забирая в объятия. Я даже могу услышать облегченный выдох брата и Василисы. Они тоже подходят ближе, а в глазах девушки на секунду появляются слезы, но она их быстро смахивает и делает вид, будто ничего не случилось.

– Ты так напугала нас, милая… – голос матери тихий. Она не кричит и не ругается, в ее глазах лишь облегчение и радость от того, что я очнулась.

– Ты и правда чокнутая, сестричка, – голос подает Адриан. Брат начинает мотать руками, не зная, куда их деть. Так он делает, когда нервничает или переживает. Но сейчас, хоть он и пытается делать вид, будто ему все равно, в его голосе слышны нотки облегчения.

– Я тоже рада тебя видеть, брат, – выдавливаю из себя слабую улыбку, показывая, что уже все хорошо.

И пока Адриан и Василиса о чем-то спорят, я поворачиваю голову в сторону отца, который так и остался стоять возле двери. И как только все остальные замечают наш немой диалог, комната погружается в тишину. Мама ласково гладит меня поруке, и шепчет на ухо, что еще вечером зайдет с Октавианом, и, поцеловав меня в висок, направляется к двери. Брат с Василисой переглядываются, но так же следуют маминому примеру. Перед уходом она крепко сжимает руку отца и что-то шепчет ему, на что мужчина лишь кивает, не сводя с меня глаз.

– Что напало на тебя? – голос отца звучит непривычно тихо, немного с хрипотцой.

– Не знаю, – я лишь качаю головой. – Лил дождь, да и я гнала Вернона. Единственное, что помню, как этот зверь сбил меня с седла и боль от его когтей.

Непроизвольно тянусь и провожу пальцами по обвязанной руке, вспоминая, как когти монстра впивались в кожу, его противное дыхание и оглушающий рык.

Отец хмурит брови, явно пытаясь вспомнить хотя бы одно животное, способное на такое. И сейчас я безумно хочу рассказать ему все – про монстра, про то, как я столкнулась с ним вчера утром, и что уверена в том, что это он напал на меня вчера вечером. А еще я помню, что там кто-то был. Человек. Он спас меня.

Отец поднимает голову, и наши взгляды вновь встречаются, отчего мое желание тут же пропадает.

– Мы найдем его, – сухо отрезает отец, и вновь раскрывает рот, чтобы что-то сказать, но осекается и поворачивается к двери. – Прости… – шепотом произнес охотник, и мне даже показалось, что это просто игра моего воображения. Но отец все продолжает стоять ко мне спиной, его голова опущена, и я еще никогда не видела его таким… расстроенным. Однако он быстро приходит в себя и, выпрямившись, берётся за ручку.

– Но решения я своего менять не намерен, – все так же, не поворачиваясь ко мне лицом, произносит отец. – Ты будешь участвовать в экзамене. Хватит отсиживаться, ты должна уже повзрослеть. И ты будешь охотиться на черного оленя.

– Но отец!

– Как восстановишься, начнутся твои тренировки.

И больше не сказав ни слова, отец скрывается в коридоре, громко хлопнув дверью.

От злости начинаю бить руками по одеялу, однако боль в руке дает о себе знать, и мой пыл быстро остывает.

Нет. Это не правильно. Я должна остановить это.

Если выбора у меня все равно нет, значит, я должна дойти до третьего испытания, и возможно тогда я смогу помешать убить черного оленя. Мне не обязательно побеждать, да и сделать это у меня вряд ли получиться, главное дотянуть до конца. Вот только, последнее задание будет проходить в лесу. В лесу, в котором ходит чудовище, готовое убить каждого.

И что мне делать? Отец ясно дал понять, что не намерен меня слушать, а учитывая, что произошло вчера, уверена, что он все еще зол на меня. Однако я тоже не простила его, и до сих пор отчетливо помню момент, когда он дал мне пощечину. До этого момента, отец хоть и ругал меня, но никогда не поднимал руки. Значит вчера я задела его за живое, но извиняться я не буду. Пока он не признает, что тоже был не прав, я и шага не сделаю в сторону нашего примирения. Если он не осознает, что творит, нам не о чем говорить. Он просто не сможет понять и услышать меня. Это словно говорить со стеной.

Вот только, что если эта тварь появиться в городе, или нападет на кого-то в лесу? Тут же вспоминаю Старую Суир, и ее мужа с сыном. Я снова должна поговорить с ней. Она наверняка должна знать что-то еще.

***

Весь оставшийся день рядом была либо мама, либо Мира. И видит бог, я и правда ее люблю, но мое терпение тоже не железное. Единственное, что меня отвлекало это прием настойки, которая на вкус, как и на запах до невозможности отвратительна. Но уже к вечеру я заметила улучшения. Слабость в теле понемногу отпускала, руки и ноги уже не мерзли так сильно, подвижность стала понемногу возвращаться, да и в целом мое состояние улучшилось.

К вечеру, как и обещала мама, ко мне зашел Октавиан. Брат сразу же накинулся на меня с объятиями, и хоть я еще не до конца окрепла, но тоже обняла его настолько сильно, насколько могла.

Мы не виделись всего сутки, но я уже за ним соскучилась. Октавиан возможно единственный, с кем я могу быть собой, и не скрываться за маской смелой и воинственной охотницы, коей не являюсь.

Как и в старые добрые времена, он свернулся рядом со мной, и я стала рассказывать ему сказку. Спустя какое-то время, я заметила, как мама улыбается и, проследив за ее глазами, я поняла почему. Брат уснул, вцепившись в мою руку. На лице сразу появилась улыбка, и, поправив его спадающую челку, попыталась аккуратно убрать руку, чтобы мама смогла перенести его в комнату.

Но неожиданно, перед самой дверью мама остановилась, и, не оборачиваясь, спросила:

– Родная, ты точно больше никого не видела вчера в лесу? – ее голос спокойный, даже слишком.

Как только я понимаю суть вопроса, меня слегка передергивает. Но к счастью мама так и продолжат смотреть вперед, не поворачиваясь.

Да! Там был кто-то! Я уверена!

Мне хотелось выкрикнуть ей эти слова, вот только вместо этого, я лишь больно закусываю щеки и, натянув улыбку, отвечаю:

– Нет, мам. Я была в лесу одна.

В комнате виснет тишина, и я могу почти физически ощутить, как она давит.

– Хорошо, милая. Отдыхай, – я знаю, что она улыбается, однако в ее голосе прозвучали нотки раздражения. Или мне показалось?

Наш короткий разговор с матерью оставил после себя привкус неопределенности и недосказанности. Причем не только с моей стороны.