Во второй половине ноября обстановка в Донбассе обострилась. Киевская рада упорно отказывалась признать советскую власть, а ее устанавливали и провозглашали повсюду, не признавая за власть раду. Положение новой власти в Луганске было достаточно прочным, но и не простым. Вроде бы Луганск самочинным указом рады относился к Украине, а Донское правительство во главе с Калединым считало восточные районы Донбасса своей землей на том основании, что эта территория Дикого Поля отвоевывалась и заселялась русскими людьми, несколько веков здесь жили и несли сторожевую службу донские казаки. Когда здесь стали добывать уголь и строить заводы, то казакам пришлось потесниться и даже слиться с приезжими людьми со всей России. Но все равно казаки считали эту территорию своей, хотя она уже относилась в Екатеринославской губернии. Поэтому казачьи отряды частенько наезжали в городки Донбасса и разгоняли там существующие власти, какими бы они ни были – советскими или украинскими. Луганск испытывал сильное давление и с запада, и с востока. А это заставляло советскую власть маневрировать, чтобы не быть уничтоженной этими внутренними российскими силами, которые, как ни парадоксально, были враждебны друг другу. Одни за единую и неделимую Россию, другие за создание своего собственного, в конечном итоге – национального государства.

Совет Луганска располагался в здании городской думы. Заседания по различным вопросам проходили каждый день: от создания красногвардейских отрядов, до уборки улиц, которые в последнее время стали почему-то менее ухоженными. На одном из таких заседаний Сергей познакомился с Ворошиловым поближе, до этого видел его мельком. Невысокого роста, начинающий полнеть, в зачесанными на косой пробор волосами и с короткой щеточкой жестких рыжеватых усов, Ворошилов, на первый взгляд, не производил впечатление человека, отчаянно боровшегося против царизма, сидевшего в тюрьмах и находившегося в ссылках – боевика большевистской партии. А он был именно таков. Но в последнее время он проявил себя, как умелый политик. Злые языки связывали его перевоплощение с ролью его жены-еврейки, которая как тень находилась рядом с ним и давала ему необходимые, на данный момент и перспективу, советы. Когда Ворошилов начинал говорить, в его словах чувствовалась жесткая логика, умение держать аудиторию во внимательном напряжении. Но Сергей не мог отделаться от чувства, что Клим говорит как-то боязливо, с оглядкой, стараясь в случае непредвиденных обстоятельств или неудачи оставить себе путь отступления или, в крайнем случае, двойного толкования своих слов. Доклад читал он энергично, отвлекаясь от текста, взмахивая часто правой рукой и изредка приглаживая свои и без того гладко зачесанные волосы. Обрисовав сложную обстановку в стране, Ворошилов подчеркнул, что сейчас вопрос стоит ребром – кто кого и поэтому, чтобы не допустить расправы над революционными рабочими со стороны казаков, необходимо еще более увеличить количество красных отрядов, привлечь в них рабочих, и за службу в нерабочее время выдавать им дополнительный паек. «Только так можно защитить советскую власть, иначе гибель, особенно старых революционеров, неизбежна», – подчеркнул он. В отношении Центральной рады он высказался определенно – это не власть; и Донбасс – часть России, а также предложил рассмотреть на одной из конференций рабочих советов, которая вскоре должна состояться в Харькове, вопрос о создании Донецко-Криворожской республики.

– Но, – подчеркнул он, – надо по этому поводу посоветоваться с вышестоящими товарищами.

Его последние слова вызвали недоумение, и командир первого социалистического отряда Пархоменко прямо спросил:

– Клим, но прежде, чем посылать своих делегатов в Харьков, надо им дать конкретную инструкцию, как голосовать по всем вопросам. Это же наше дело – создание республики, а не вышестоящих товарищей.

Ворошилов уклончиво ответил:

– Сейчас в Харькове собирается руководство нашей партии, оно предложит нужные решения, и наши представители их поддержат. Сейчас необходима железная дисциплина в партии, без нее нам не победить.

После выступали другие и общий мотив был такой – Луганск должен остаться под властью советов, и город нельзя отдавать ни казакам, ни раде. Кто владеет Луганском – тот контролирует весь Юг России. Было решено построить несколько укрепленных пунктов на окраинах города, а паровозостроительный завод Гартмана срочно выпустит несколько бронепоездов. Патронный завод обеспечит боеприпасами в первую очередь своих красногвардейцев. Эти предложения были приняты, и Ворошилов попросил всех присутствующих, у которых нет срочных дел в совете, разойтись по боевым местам. Это он подчеркнул дважды, а у кого неотложные дела к совету – пусть обращаются немедленно. Нахимский сказал Сергею, чтобы он остался и присутствовал при дальнейшем разговоре. Они зашли в кабинет к Ворошилову, который он занимал вместо бывшего головы городской думы. Вся обстановка осталась от прошлого хозяина – тяжелый, покрытый зеленым сукном стол, рядом – два полированных стола для посетителей, вдоль стен шкафы и стулья, а в углу двухметровой высоты напольные часы с боем. Нахимский сразу же задал Климу, сидящему за главным столом, вопрос. Тот уже обжил кабинет, умело пользовался ручками, карандашами, чернильницей и пресс-папье, лежащими на столе.

– Клим, – обратился к нему Нахимский. Но Ворошилов пока его не слушал, раздавая поручения командирам отрядов, уполномоченным совета. В первое время новой власти это допускалось руководителями, – они были в гуще масс, в центре событий. Наконец он повернул голову к Нахимскому.

– Извини, Абрам Семенович, что на тебя сразу не стал обращать внимание. А то знаю – как ты придешь, так буду заниматься твоими делами, а остальным придется ждать. Что ты хочешь?

– Вот, вначале, Клим, хочу представить тебе командира нашей пулеметной команды – Артемова.

– Рад познакомиться, – он протянул руку Сергею, которую тот пожал, с удивлением ощутив, что ладонь Ворошилова небольшая и мягкая, – не как у бывшего слесаря, а как у интеллигента. – Будем знакомы. Я уже слышал, что на патронном пулеметы готовы к бою. Молодцы у тебя ребята, Абрам. Фронтовик?

– Да.

– Большевик?

– Да.

– С какого года?

– С шестнадцатого.

– Молодец! – похвалил Ворошилов. – Нам такие, как ты, ох, как нужны. Не хватает преданных людей, иногда приходится опираться на разную шваль. Но это временно, временно…

Нахимский перешел к делу:

– Клим, мы хотим поставить пулеметы на окраине города, при дороге на Острую Могилу. Как ты смотришь? Там прямая дорога на Дон.

– А где мы возьмем людей для дежурств?

– Вот, Артемов подготовил команду неплохих ребят.

– Сколько у тебя человек?

– Четырнадцать, – четко по-военному ответил Сергей.

– А пулеметов? – Ворошилову понравился такой ответ Сергея.

– Два. Если бы вы помогли еще пару достать, то была бы полная команда.

Ворошилов насупился:

– Ты почему меня называешь на «вы»? Я что, чиновник какой-то? Я тебе товарищ, и ты мне товарищ, так давай на «ты» друг с другом. Пора кончать с унижением самих себя. У нас равенство и чиновников нет. Понял?

– Понял, товарищ Клим. Буду на «ты»! – и Сергей улыбнулся.

– Пулеметы давай там поставим, не ровен час могут казачки нагрянуть. Действуй, Нахимский. А пару пулеметов для вас попрошу у саперного полка. Может, дадут.

В кабинет из двери, которая вела во внутреннюю комнату для отдыха, вошла невысокая черноволосая женщина в красивой цветастой блузке и, поздоровавшись с Нахимским и Сергеем, мягко обратилась к Ворошилову:

– Климушка, пора кофе пить, а то я уже столько времени жду, когда ты освободишься, а у тебя все посетители и посетители…

Она мягко улыбнулась Ворошилову, и он в ответ расцвел улыбкой.

– Сейчас, Катюша, подожди немного, – ответил ей мягко Клим.

– Гита, – усмехаясь, обратился к ней Нахимский, видимо, знавший ее давно. – Ты так и хочешь, чтобы у тебя муж был похож на настоящего руководителя. И в ссылке ты его учила культурным манерам, и сейчас. Вижу, получается у тебя. Обтесываешь мужика в аристократа. Извини меня за эти слова, Клим.