– В новом обществе не будет людей-шестеренок и посредников. Из рабочих и крестьян будут созданы комиссии, и они-то и договорятся, что к чему. Все будет делать сам народ, – подчеркнул Сергей.

Петр, внимательно прислушивавшиеся к разговору, сказал:

– Вот недавно слушал анархиста – он как раз об этом говорил, что будут созданы трудовые организации и они сами будут решать, кому продавать свой товар, и станут рабочие хозяевами. А раз будут созданы рабочие союзы, то не надо государства, – говорят анархисты. Действительно, зачем оно нужно, если рабочие сами собой будут управлять? Вот я, например, знаю свой паровоз до последнего винтика, и мне не нужно указывать, что ремонтировать и когда. Бригада сама знает. Поэтому нам не надо буржуев для руководства. А ты, Иван, все-таки стал буржуем, хотя и не хочешь признавать этого, – неожиданно заключил он.

Иван обиделся, и это было видно по его надутым губам, но глаза напряглись и стали холодными, – он готовился дать ответ. Сергей же думал: «О чем рассказывает Петр, о каких анархистах? Я тоже так думаю. Но я ж большевик, не анархист! Не хватает мне грамоты, учиться надо…»

А Иван ответил:

– Вот и договорились – я буржуй. Да я ж сказал, что работаю, как вол! Да и нынче стало больше опасностей в нашей работе. Поэтому если вы – заводские рабочие, то я – торговый рабочий, и не надо мне такое, что сейчас Петр сказал, говорить.

Сергей, покачав головой произнес:

– Нет… ты уже не рабочий – ты мелкий буржуй. Пока у тебя мысли близки к рабочим, но в тоже время уже не рабочие. Ты и сам видишь, но упрямишься признать. Но ты наш брат, и давай не будем спорить на эту тему, – заключил он.

Тут и мать вмешалась:

– Хватит спорить. А то родные братья – и еще поссоритесь. А ты, старый, – накинулась она на Федора, – вместо того, чтобы перевести разговор, масла в огонь подливаешь. Сам не смог выбиться в люди, так не мешай сыновьям!

– А я не хотел выбиваться в люди! – захорохорился отец. – Если бы я стал буржуем, мне было бы стыдно жить на свете. Это твоя крестьянская душа не успокоится никак, что ты не хозяйка имения.

– Да ты и был никчемным, только работа да питье для тебя главное дело. Таким и на старости лет остался, – ответствовала мать.

Федор не мог снести публичного оскорбления, хотя и семейного:

– Замолчи! – пьяно закричал он. – А то я тебе…

Но что он хотел дальше сказать не сказал, только посмотрел на сыновей, которые молча улыбались, глядя на них, как три глыбы их семейного торжества. Федор замолчал и произнес совершенно другое:

– Давайте еще по одной выпьем, – и стал разливать водку.

– Вот, что ты и умеешь делать, – не унималась мать. – И детей этому учишь.

Отец снова исподлобья посмотрел на мать, а сыновья расхохотались. Раньше отец мог и ударить Анну, а сейчас, в присутствии взрослых сыновей, чувствовалась смешная неуместность угроз в ее адрес, а это придавало матери уверенность в разговоре с пьяным мужем. В конце концов Федор тоже стал смеяться, отчего огонек в лампе заколебался в разные стороны. Анна уже спокойно, но все же ворчливо сказала:

– Допивайте уже, и надо-ть отдыхать.

После этой сцены разговор пошел действительно братски-доверительный. Иван рассказал о своей дочери, что скучает о ней в частых поездках. О жене и тесте ничего не говорил и стал избегать разговора о своих делах. Пригласил в гости всех, особенно Сергея. Тот пообещал зайти к нему, но так и не зашел. Потом Сергей пошел провожать брата домой и по дороге продолжали разговор. Иван признался, что такого переворота, который произошел в октябре, никто не ожидал, что торговые люди ждут, куда пойдет новая власть, но если у них будут забирать нажитое, то они возьмутся за оружие, – а их в России много, и может развязаться кровавая война. На что Сергей ответил:

– Иван, можешь не сомневаться – все отберем у богатеев, так как наша власть рабоче-крестьянская. Нас во много раз больше, чем капиталистов. Поэтому, сам понимаешь, война будет не в их пользу.

Так шли и рассуждали братья, уже находившиеся по разные стороны классовых баррикад, но пока каждый из них просто не представлял, что все это может случиться в действительности и они вполне возможно станут врагами. А пока – это были родные братья.

– А ты, Сережа, какую должность занимаешь?

– Мы формируем сейчас Луганский социалистический отряд из рабочих и солдат. Мне пока поручено подготовить пулеметное отделение и обучить рабочих пользоваться пулеметом.

– Ну и получается у них?

– Да. Правда, желания больше, чем умения, но научатся. Молодежь же идет. А она быстро все схватывает.

– Да, ты тоже молодой. Раз ты уже небольшой начальник, то защищай семью. Время сейчас сложное и неизвестно, когда наступит спокойствие.

– Скоро будет спокойно, – уверил его Сергей. – Вот только укрепим власть, так и заживем мирно.

Ошибался в своих расчетах Сергей. За укрепление и победу этой власти пришлось ему долго бороться, и кровь пролить. Возле Преображенской церкви братья расстались. Иван запротестовал, чтобы брат провожал его дальше, если только он немедленно не зайдет к нему в гости. Сергей, в свою очередь, спешил к Полине. Расстались доброжелательно, по-братски.

Подойдя к дому, Сергей увидел, что в окнах темно, лампа потушена. Петр, конечно же, ушел на свою половину. Потоптавшись немного перед своим домом, Сергей пошел в дом напротив, – ему не хотелось встречаться с матерью, которая не одобряла его встреч с Полиной и считала, что молодой и красивый парень должен найти себе хорошую, красивую, а главное – порядочную девку, а не такую, как Полина. Сергею было стыдно перед матерью. Но ничего не мог поделать с собой, и уже с полмесяца специально приходил домой поздно и, чтобы не тревожить домашних, – как он объяснял, – ночевал у Полины. Часть своего продовольственного пайка и денег отдал Полине, не сказав этого матери. Полина вначале отказывалась, но потом согласилась взять для детей. Сергей осторожно открыл дверь в домик, навстречу бесшумно вышла Полина и, обняв его, поцеловала.

– Ужинать будешь? – спросила она, зажигая масляную коптилку.

– Я уже поел.

– А я видела, что пришел Иван, и догадалась, что у вас будет ужин.

При свете коптилки в старом, штопанном-перештопанном платье, полноватая, с раскинувшимися по плечам густыми темными волосами она выглядела красивой и какой-то домашней. Ее большие, серые глаза с тревогой следили за Сергеем, как бы убеждаясь, что он снова здесь, пришел, не бросил ее еще, не нашел себе другой девахи. Встречаясь с Сергеем, она как бы расцвела заново, следила за собой, за лицом и телом – все же не простой солдат, пришедший переночевать, а свой, постоянный. Но в ее взгляде была непрестанная тревога, что когда-нибудь Сергей не придет к ней, а найдет другую – молодую и красивую. И она внутренне была к этому готова, понимая, что с двумя детьми, да с такой репутацией, – о чем несомненно рассказала Сергею мать, – ей не выдержать соперничества с молодой девушкой.

В свою очередь Сергей привык к ней. Свободного времени у него было мало, сильно уставал от постоянных дежурств и патрулирования, и он был рад забыться в объятиях Полины. Он испытывал к ней достаточно нежные чувства, и она была необходима ему, как что-то обычное в жизни. И сейчас он ей сказал просто:

– Давай, Поля, спать, устал я сегодня страшно.

– Хорошо. Раздевайся и иди спи.

Сергей снял шинель, сапоги, размотал портянки. На лавке, как когда-то в казарме, аккуратно сложил гимнастерку и брюки, и в кальсонах и нательной рубахе бухнулся в постель. Полина, прибрав на кухне, затушив фитиль коптилки, легкой тенью легла рядом. Сергей лежал молча и не шевелился. Полина старалась бесшумно дышать. Потом, протянув мягкую руку, обняла его поперек груди и прижалась всем телом. Сергей почувствовал ее горячие большие груди, мягкий жаркий живот и обнял ее. Словно ожидая этого нежного ответа, Полина приподнялась и стала его целовать – губы, лицо, грудь… осторожно, чтобы не мешать ей, Сергей тоже поцеловал ее в грудь. Полина хрупко, почти неслышно застонала и медленными ласковыми движениями стала гладить его спину, задерживая кончики пальцев на бугорке его раны. Ему были приятны эти мягкие прикосновения, снимающие онемелость кусочка тела вокруг раны, он надолго и накрепко прижался к ее губам…