После рождения Сергея Анна во всеуслышание заявила соседкам, что с нее детей хватит. Но уже через два с половиной года после Сергея в семье появился еще один мальчик, нареченный при крещении в Преображенской церкви Аркадием. Мальчик рос тихим и застенчивым. Как и Сергей, много читал, но редко участвовал в мальчишеских шалостях и играх. Любил подолгу сидеть один и о чем-то, известном только ему, мечтать. В семь-восемь лет увлекся музыкой и стал ходить на репетиции духового оркестра в воинскую часть, находящуюся в Каменном Броде, и быстро научился играть на духовых инструментах. Зимой пел в церковном хоре. Его музыкальные способности были замечены, и он стал бесплатно учиться в музыкальном классе местной гимназии. В игре на фортепиано он достиг больших успехов. В четырнадцатом году в Луганск приезжал профессор Харьковской консерватории – Гардинский. Аркадий поразил его своей игрой на рояле и особенно тем, что исполнил свои собственные произведения. Профессор заявил, что Аркадию необходимо совершенствовать свои музыкальные способности в солидном музыкальном учреждении, и тот с осени, когда началась мировая война, уехал жить и учиться в Харьков. Летом он ненадолго приезжал домой, к родителям. Жизнь и тревоги семьи его трогали мало. Аркадий жил в собственном, придуманном им мире высокого искусства, не замечая тех бурных процессов, которые будоражили народ, приводили в движение многомиллионную Россию.

Так жила семья Артемовых до революции. Еще до войны Федор вынужден был уйти с должности кузнеца по состоянию здоровья, – у него открылась чахотка, – и он продолжил работать в том же цехе, но уже слесарем. В последние годы он стал сильно выпивать. В хмеле бывал буен, припоминал жене какие-то обиды, что-то хотел о нею выяснить. Но сыновья, ставшие взрослыми, всегда вставали на защиту матери, обрывали отца и насильно укладывали спать. Анна к этому времени уже не работала на заводе, а была уборщицей в церковно-приходской школе. Все чаще и чаще жаловалась на ноги, которые к старости стали подводить ее.

Наступил семнадцатый год. Революция властно захватила своим черным крылом всех членов семьи Артемовых, вовлекла их в свой мощный водоворот, невиданный еще человечеством по своим грандиозным масштабам и чудовищным катаклизмам.

1 ноября, в четверг, 1917 года, Сергей Артемов возвращался домой в набитом битком пассажирском вагоне поезда, шедшем из Екатеринослава. Уже темнело, когда поезд подошел к железнодорожному вокзалу Луганска. С шумом и гвалтом пассажиры с мешками на спинах и с узлами в руках стали вываливаться на перрон. Взяв свой потрепанный вещмешок, Сергей также вышел из вагона. Было темно, только у входа в вокзал тускло светилась лампочка, и в ее неярком свете стояли люди с винтовками. Накануне прошел дождь, и лужи глянцево блестели в осенней темноте вечера. Сергей, оглядев затихающую привокзальную площадь, решил идти домой пешком по железнодорожному полотну.

Минут через десять он вышел на Петербургскую улицу. Магазины были закрыты, окна в них задернуты железными шторами. Из некоторых окон жилых домов, зашторенных вроде бы надежно, пробивался свет. За стенами домов была жизнь. На улице было тихо, только холодный ветер редкими порывами шумел в пустых кронах деревьев. Луганск казался притихшим и поникшим. Ранее он таким не был – до полуночи ходили прохожие, сновали пролетки. Война изменила все, заставив жить город настороженно и тревожно, но все-таки в синематографе «Экспресс» было слышно, как стрекочет аппарат – показывали кино. Из-за темных, тяжелых портьер ресторана «Пальмира» слышалась музыка. Город ушел как бы сам в себя, – жизнь продолжалась не на виду, а затаенно, не на улицах, а в полуосвещенных комнатах.

Сергей поднялся на Казанскую улицу. Вдали, у освещенного здания городского земства, стояли извозчичьи повозки, слышалось лошадиное ржание и отдельные голоса, отдававшие приказания. Это была новая, советская власть. По тротуару Сергей быстро пошел в сторону паровозостроительного завода, – домой. Но недалеко от центральной проходной патронного завода навстречу ему вышли трое, с винтовками на плечах, но в гражданской одежде.

«Не солдаты. Видимо, рабочие из дружины», – отметил про себя Сергей.

Вооруженные, заметив одинокого прохожего, направились прямо к нему. Сбавив шаг, Сергей шел к ним навстречу. Не доходя метров семь, один из патрульных громко приказал хриплым голосом:

– Стой!

Сергей остановился, держа правую руку в кармане, сжимая рукоятку револьвера.

– Кто такой? – снова спросил хриплый голос.

– Солдат, – ответил Сергей и добавил. – С фронта.

«Пусть знают, с кем имеют дело, – подумал он, оскорбленный таким обращением к нему, – и пусть побаиваются».

– Видим, что солдат… куда идешь?

– Домой.

– А почему так поздно?

– Только с поезда. Приехал с Катеринослава.

– Оружье есть?

– Есть, – и Сергей повернул дуло револьвера в сторону троих, пока не вынимая руки из кармана.

– Сдавай оружье, – хриплым голосом продолжал распоряжаться все тот же человек, – видимо, старший патруля.

– Много хочешь! – Сергей начинал злиться, но надо быть осторожным, время опасное. Или сразу сдаваться, или давать отпор до конца. Он принял второе решение.

– Давай, а то сейчас продырявим тебя получше, чем на фронте! – пригрозил старший и стал снимать с плеча винтовку, остальные двое – пацаны лет семнадцати-восемнадцати – начали делать то же самое.

«Не служили в армии», – подумал Сергей, увидев их неумелые движения по изготовке к бою. Резко выхватив их кармана револьвер, он как можно четче произнес:

– Отставить винтовки!.. А то я так точно продырявлю вас лучше, чем это делал на фронте! – повторил он слова старшего патрульного, добавив немного своего.

– Ты шо! – удивленно закричал старший, перестав стаскивать винтовку с плеча. – Ты нам угрожаешь, контра! Плюешь на советскую власть? – в его губах вдруг оказался свисток, и он пронзительно засвистел в него.

Послышался топот ног и из-за угла выскочили еще двое. Один был с винтовкой, другой, одетый в кожанку, с кобурой на боку.

– Что случилось?! – спросил тот, что в кожанке.

– Да вот, задержали солдатика… – ответил хриплый. – А он револьвертом грозится. Шустрый…

Человек в кожаной куртке, не вынимая оружия из кобуры, обратился к Сергею:

– Ты зачем размахиваешь наганом?

– Чтобы не отобрали его эти пацаны…

– Документы есть?

– Есть, – ответил Сергей, поняв, что сейчас ему ничто не угрожает. В кожанке мужик, по всему видно, понимающий. Он спрятал револьвер в карман шинели, а из внутреннего кармана достал солдатскую книжку и удостоверение о том, что отпущен в отпуск на пятнадцать дней, и протянул документы человеку в кожанке. Осветив лучом фонарика бумаги, тот внимательно стал читать их. Хриплый, получив поддержку, с угрожающим видом двинулся к Сергею.

– Ты думаешь – шустрый… я тебе сейчас сделаю за это такое… – выпятив вперед острый подбородок, он медленно пошел на Сергея.

– Отстань… а то прибью, мокрого места не останется, – как можно спокойнее произнес Сергей, нарочно не глядя на него, но готовый к отпору.

Хриплый остановился, видимо, сравнивая свои и чужие физические возможности. Но Сергей был повыше ростом и пошире в плечах, что и успокоило патрульного. К тому же в кожанке сказал:

– Успокойся, Федоренко! – и, обратившись к Сергею, спросил: – Ты не сын ли Федора Артемова, с нашего завода?

– А как же! Его! – неожиданно гордо ответил Сергей.

– А куда сейчас держишь путь?

– Домой. Я уже говорил им.

– Ладно, задерживать тебя не будем, беги быстрей домой. Наверное, давно там не был. А о тебе я слышал, мне рассказывали, – в кожанке удовлетворенно хмыкнул и протянул Сергею его документы. – Нам сейчас такие, как ты, нужны. Приходи завтра на завод. А ты слышал, что в Петрограде революция?

– Слыхал. Поэтому и приехал сюда. Раньше бы так просто из армии не отпустили. Надо и в Луганске буржуев гнать в шею!