Впервые он сделал это в 1630 году в своём первом произведении «El Heroe». Оно было опубликовано, как и большинство других его работ, его другом всей жизни Ластаносой под именем Лоренцо Грасиана, предполагаемого брата Грасиана, который, насколько можно установить, никогда не существовал. Весь «Эль Хероэ» в сокращённом виде существует в «Руководстве Оракула7». Форма, однако, настолько сокращена, что было бы трудно распознать оригинальные первоисточники, как они называются. Однако именно в краткости предложений и заключается особенность стиля культо. Обычно сложная метафора и надуманные аллюзии сочетаются с длинными и затянутыми предложениями периодического типа. Но у Грасиана цель – не только краткость, но и проработанность. «Вышивка богатая, но пиджак короткий» – как он сам мог бы сказать. Что касается темы, то выдержек из «Руководства Оракула» достаточно, чтобы дать некоторое представление о возвышенном идеале или характере, представленном в «Эль Хероэ», идеале, который действительно ассоциируется в народном сознании с термином «идальго8».

Более поздняя книга, El Discreto, впервые опубликованная в 1647 году, является противопоставлением El Heroe, рисуя идеал благоразумного придворного в противопоставлении с гордым и безупречным идальго. Это тоже полностью представлено в рассматриваемой нами книге, но сокращение всё же более заметно, чем в случае с Эль Хероэ. Есть свидетельства, что Грасиан написал похожую пару контрастов, названных соответственно El Galante и El Varon Atento, которые не были опубликованы, но были включены в «Руководство Оракула» Ластаноса. Последствия такого использования контрастов мы рассмотрим позже.

Возвращаясь к работам Грасиана в несколько более упорядоченном виде, не стоит долго задерживаться на его «Элоге о Фердинанде, маге эпохи Колумба». Оно натянуто и условно и не отличается особой исторической проницательностью. Книга Грасиана «Agudeza y Arte de Ingenio» более важна и интересна как формальное изложение критических принципов Культизма. Она больше относится к стихам, чем к прозе, и представляет собой поэтику гонгоризма. Из неё можно было бы составить любопытную коллекцию цветов риторики в испанском стихе. Ещё более ограниченный интерес представляет «Комульгадор, или священные размышления для святого причастия». Я не берусь судить об этом классе литературы, если это можно назвать литературой, но тот факт, что книга была признана достойной современного перевода ещё в 1876 году, показывает, что она по-прежнему отвечает набожным потребностям католиков. Она имеет личный интерес для Грасиана, поскольку это единственная его книга, вышедшая под его именем.

Кроме «Руководства Оракула», остаётся рассмотреть «Критикон» Грасиана – произведение, представляющее значительную ценность и по крайней мере исторический интерес, которое появилось в трёх частях, посвящённых юности, зрелости и старости, соответственно, в 1650—53 годах. Это своего рода философский роман или аллегория, изображающая воспитание человеческой души. Испанец по имени Критило терпит кораблекрушение на острове Святой Елены, и там находит своего рода человека Пятницу9, которого он называет Андренио. Андренио, научившись общаться с Критило, даёт ему очень подробную автобиографию своей души, начиная с трёхдневного возраста. Затем они отправляются в Испанию, где встречают Истину, Доблесть, Ложь и других аллегорических женщин и мужчин, которым Критило навешивает ярлыки в пользу Андренио в одобрительном и фригидном стиле аллегорического учителя. Однако, между прочим, в книге показаны идеалы и стремления испанца XVII века, и с этой точки зрения книга имеет параллель с «Прогрессом пилигрима», которую Тикнор провёл для неё10. Это, безусловно, одно из самых характерных произведений испанской литературы, как по стилю, так и по тематике.

Почти все эти работы Грасиана были переведены на большинство культурных языков Европы11. Часть этой экуменической славы, несомненно, объясняется тем, что Грасиан был иезуитом, и братья его ордена перевели работы тех, кем орден по праву гордился. Но это объяснение не может полностью объяснить широкое распространение работ Грасиана, и в большинстве работ, о которых я вкратце упомянул, сохранились подлинные шедевры текста и литературное мастерство – способности и качества совершенно устаревшие в наши дни, но занимавшие достойное место в XVII и XVIII веках, когда дидактизм был в моде. Примечательно, что собранные мною «Свидетельства» по большей части обходят стороной «Руководство Оракула», единственное произведение, на которое современник не преминул бы бросить второй взгляд, и впадают в восторг от «Эль Критикона» и его продолжения, или, наоборот, в восторг от стиля Грасиана, который, в конце концов, был самой поразительной чертой его произведений.

Этот стиль достигает своего наивысшего совершенства в «Руководстве Оракула», к которому мы могли бы сразу же обратиться, если бы не предварительное исследование, которое, кажется, стоит сделать. Это книга максимумов и она очень отличается от книги афоризмов, и по ряду причин стоит задержаться на этом, прежде чем разбираться с тем, что, вероятно, является самым замечательным образцом для своего класса.

Однако прежде чем сделать это, мы должны завершить раздел вводных замечаний, «вставив», как говорят юристы, латинскую надпись, сделанную Латассой у подножия портрета Грасиана, который когда-то стоял в иезуитском колледже в Калатаюде от которого, увы, теперь не осталось и следа. В этих строках на латыни достаточно убедительно изложено всё, что нужно знать о Бальтасаре Грасиане и его произведениях.

Многие люди пытались изложить свои взгляды на человеческую жизнь в краткой форме; некоторые пытались в коротких предложениях посоветовать людям, что делать в различных чрезвычайных ситуациях жизни. Первые писали афоризмы, вторые – максимумы. Если афоризм констатирует факт человеческой природы, то максимум советует определённый образ действий. Афоризм написан в изъявительном наклонении, а максимум – в повелительном12. «Жизнь интересна, если не счастлива», – это афоризм профессора Сили. «Поднимайся на ступеньку, чтобы выбрать друга, спускайся на ступеньку, чтобы выбрать жену», – это афоризм рабби Меира, одного из редакторов Талмуда.