Он зашёл в магазин для детей, и выбрал куклу с прелестным розовым личиком и огромными глазами. Из-под кружевного платьица заманчиво выглядывали длинные гладкие ножки. Магистр задумчиво расправил на кукольной голове ярко-рыжие локоны, кокетливо украшенные розовым бантом, и спрятал куклу в сумку.

Дома он прошёл к себе в кабинет. Там у стены был рабочий стол с множеством отделений для всяких необходимых вещиц, набор инструментов и компактный вытяжной шкаф. Он сел за стол, включил свет и положил перед собой принесённую из магазина куклу. Мощная лампа, направленная под строго выверенным углом, давала ощущение маленькой операционной. Мерно гудел вентилятор в вытяжном шкафу.

Магистр аккуратно разрезал острыми ножничками кружевные лямки и снял платьице с куклы. Зажал маленькое розовое тельце в тиски. Выбрал инструмент и точным движением прорезал в груди куклы отверстие в виде сердца. Вырезанную часть отложил в сторонку. В ящичке для расходных материалов нашёл коробочку с воском. Отщипнул кусочек, и вылепил из него подобие сердечка. Сердечко тихонько вложил в отверстие в кукольном теле. Взял пинцетом вырезанный кусок пластика, и положил сверху. Прижал пальцем. Потом нагрел специальную лопаточку и осторожно заровнял глянцевую розовую поверхность.

Открутил зажим тисков, вынул куклу и положил на стол. Из очередного ящичка достал кусок синего мела. Вышел на середину комнаты, отодвинул к стене мохнатый ковёр. Встал на колени, и принялся выводить первую линию.

— И что теперь? — тихо спросил брат Викентий, глядя на кроликов в центре круга. По остриям вычерченных мелом треугольников горели огоньки, разожжённые в крохотных жаровнях. По указанию учителя Викентий насыпал в каждую металлическую чашечку горсточку определённой субстанции, в каждую свою. Выравнивал горку пальцами, и переходил к следующей. Потом брат Альфред самолично разжёг в каждой жаровне огонь, склоняясь к самому полу, и бормоча себе под нос заклинания огня.

Каждый огонёк горел своим светом. Тот, что был ближе к стоящему у стены Викентию, потрескивал и стрелял зелёными искрами. В воздухе расплывался аромат жжёных трав и ещё чего-то неуловимо терпкого. После того, как каждый фрагмент вычерченного мелом рисунка осветился ровным цветным огнём, брат Альфред, до этого бормотавший, не переставая, необходимые для обряда слова, негромко запел надтреснутым голосом старинный гимн, и брат Викентий повторял за ним речитативом последние строки. Потом Викентий принёс клетки, подал учителю одного за другим кроликов, и тот осторожно опустил их в центр магического рисунка.

Рыжая крольчиха присела, тревожно двигая носиком, а чёрный кролик, сперва прижавший уши к спине, оживился. Он скакнул раз, другой, и ткнулся носом в рыжий бок прекрасной дамы. Дама не возражала, и вскоре брат Викентий удостоился зрелища кроличьей любви, как она есть.

— Ты любишь крольчатину, брат? — деловито спросил брат Альфред.

— Не очень, учитель.

— Я покажу, как её надо готовить. Тебе понравится.

Провернулось колёсико древней зажигалки, чиркнув о кремень. Дождём посыпались искры. В углах треугольников, по краю тщательно выписанного синим мелом рисунка, стояли фарфоровые чашечки. Магистр Митрофан наклонился и поднёс зажигалку к насыпанной в чашечку смеси сушёных корешков, пропитанных особым маслом, душистых трав и жучков. Жучки были гордостью магистра, который ловил их тёплыми летними ночами, и сушил в полном соответствии с правилами прикладной магии. Собирать жучков полагалось в полнолуние, и не всех подряд, а только тех, что удавалось застать соединившихся парами и застывшими в экстазе. Главное при ловле было не нарушить контакт, и жучки, усыплённые хлороформом, переходили в мир иной, не успев понять, что случилось, полные радости до кончика усов.

Искры упали на сухую смесь, та затлела, потянулся густой ароматный дымок. Митрофан жил один, жена давно ушла от него, и некому было его ругать за испачканные полы и запах гари.

Мерно гудела вытяжная вентиляция, втягивая воздух, насыщенный ароматами тлеющих в фарфоровых чашках кореньев, пропитанных маслом, сухих трав и телец жуков. В середине рисунка, исполненного синим мелом, лежала розовая пластиковая кукла. Горели красным золотом искусственные локоны, перевязанные бантом. Магистр нагнулся, поправил выбившийся из прядки локон, потом прикрыл глаза, в которых плавал свет от симметрично расставленных фарфоровых плошек, и тихим, ломким тенорком затянул песнь Животворящего Огня.

Брат Варсонофий сипло дышал. Смятые розги валялись на полу. Тео дрожащими руками опустил рубашку. Грубая ткань легла на свежие ссадины, и посечённый зад завопил о пощаде.

Вошёл брат, сутулый, широкоплечий, взял волосатой ручищей мальчишку за плечо и потащил за собой. Коридор, ещё коридор, тесная лестница вниз. И дверь подвала, где запирали самых злостных нарушителей устава. У двери уже стоял с ключами брат Мафусаил и глядел на их приближение.

— Вот ещё один, по указанию отца приора, — проворчал волосатый крепкий брат, подтаскивая Тео поближе. Цепкие его пальцы сжались ещё крепче, и Тео заизвивался, тщетно пытаясь вырваться.

— Молод и зелен, а уже испорчен, — пробасил Мафусаил, распахивая прочную дощатую дверь, и брат, внезапно отпустив Тео, пнул его в зад ногой в грубом башмаке. Ничего не видя от вспыхнувших в глазах искр, и чувствуя только боль в пострадавшем месте, тот влетел в дверь и растянулся на каменном полу подвала.

Его потыкали пальцем в спину, и он поднял голову. В подвале было темно. Рядом шевельнулась смутная тень, и мальчишечий голос спросил:

— Тебя за что?

Тео сел.

— Чего молчишь? — опять спросил голос.

— А ты кто такой, чтобы я тебе исповедовался?

— Новенький.

— Что же ты, новенький, и уже здесь?

— А я в монастырь идти не хотел, — невидимый в темноте мальчишка хихикнул. Рядом зашуршало, и Тео различил силуэт сидящего рядом человека одного с ним роста. — Меня силком сюда притащили. А вот его поперёк седла привезли.

По полу возле Тео шлёпнула ладонь, и ещё один человек зашуршал, подвигаясь ближе.

— Нас тут двое. С тобой трое будет. Вместе на смерть пойдём.

— Куда? — Тео замигал, пытаясь разглядеть собеседника. Глаза потихоньку привыкали к темноте.

— Как куда? Ты что, про рудник не слышал? Кто здесь не приживается, всех туда отсылают. Мне Мафусаил, тот брат с ключами, уже всё объяснил.

Тео знал про рудник. Все послушники знали. Страшные рассказы о провинившихся братьях и послушниках, отправленных на принадлежащий обители рудник, гуляли по кельям и залам для молитвы, обдавая холодом души и заставляя дрожать коленки.

— Кто туда попадёт, назад не вернётся, — прошептал другой мальчишка, до этого молчавший. Тео смутно различал очертания его плеч и головы.

— Давай уже, рассказывай. За что тебя?

— Говорят, я ночью ходил по кельям. А ещё украл ключ, залез в подвал и открыл бочонок с лучшим вином.

— И как вино?

— Не пил я его, — Тео потёр лоб. Он смутно помнил, как отбивался от цепких рук отца приора. Как открыл глаза в собственной постели. Потом его, вялого и покрытого синяками, подняли и повели к брату Варсонофию. То, страшное, у алтаря теперь казалось ему продолжением ночного кошмара.

— Жаль, что не пил, — мальчишка повозился рядом, устраиваясь на твёрдом полу. — Хотя бы не зря. Я — Кристиан. А вот он — Бэзил. Я тут второй день.

Посмеиваясь и ёрзая по полу, он рассказал, как в первый же день в обители его поставили полоть грядки, и как явившийся проверить работу брат схватился за сердце при виде погубленной рассады.

— Не умею я в земле копаться, — гордо сказал Кристиан.

Так же посмеиваясь, он рассказал свою коротенькую историю. Его семья обладала землёй, родовым замком, стоящим на этой земле, и наследственным проклятием. Про проклятие Кристиан говорил глухо, скребя пальцами по пыльному полу и совсем не смеясь.