– Поручик Алексеев! Командир второго учебного взвода!

– Поручик Григорьев! Командир третьего учебного взвода! – вот вам «двое из ларца, одинаковых с лица». Только что первый белобрыс, а второй волосом темен едва ли не до черноты. Новенькие «пулеметные» значки и щенячий восторг в глазах при виде «Георгия» и «золотого» оружия…

– Поручик медицинской службы Энгель отсутствует по неизвестным мне причинам. Доложил штабс-капитан Климов.

– Вольно! Господа офицеры, делами предлагаю заняться завтра, за поздним сейчас временем. Прошу проследовать в собрание на дружеский ужин, – традиция «проставляться» по поводу нового назначения происходит, пожалуй, со времен незапамятных и во всех армиях мира вряд ли чем отличается…

Унтер-офицер Сощенко, понятно, не подвел: стол был накрыт без излишнего «гусарства», с видимым смешением кухонь местной и традиционно русской. У местных не было принято подавать отдельно отварной рассыпчатый картофель, круто посоленные с чесноком огурчики и квашеную капусту, залитую маслом подсолнечника или льняным. То же касалось и селедки в тонких колечках лука. И «казенную беленькую» местные не очень чтобы уважали; русскому же офицеру в застолье по должному поводу без нее совсем никак.

Офицерам старшим, давно «тянувшим лямку», с совершеннейшей очевидностью понятно, что на спиртное на таких «ассамблеях» лучше не налегать: нет способнее для начальства возможности посмотреть на подчиненных «во всей красе», так сказать. Но и нет лучше времени подчиненным посмотреть на своего начальника, под тем же возможным ракурсом…

Рыков положил на стол небольшой кожаный чехольчик и, распустив завязки, извлек из него дюжину латунных стопочек, аккуратно входивших одна в одну.

– Полюбуйтесь, господа. Подарок от младших чинов пулеметной команды, которой я командовал в Порт-Артуре. Сделано из наших снарядных гильз сорока семи миллиметров. У нас их неизвестно с чьей руки прозвали «заветными», и пили из них только в особенных, торжественных случаях. Сегодня, думаю, повод подходящий…

Вестовой стал расставлять стопочки перед офицерами. Алексеев, заметив на одной из них глубокую царапину, стал вертеть ее в руках, попутно что-то на ухо вполшепота утверждая соседствующему Григорьеву. Вероятно, царапина была принята за след японской пули или осколка, на самом же деле – кто знает, как она образовалась. Климов только молча кивнул. Боровский поднес стопочку к глазам, чему-то довольно про себя хмыкнул и поставил назад. Рыков опустил взгляд: и это – учтем. Он, право слово, совсем не собирался устраивать никаких демонстраций, только разве что придать ужину некоторый «полевой» колорит, безо всяких прочих мыслей. Ну что же, больше сказать нечего, учтем. Похоже, служить с «зампотехом» будет не просто…

На следующий день оказалось, что у капитана Рыкова, при всем прочем изобилии площади, теперь даже не один, а два собственных кабинета: один – на квартире, и еще один – в помещении штаба части. В нем к часу пополудни он и пребывал, причем в крайне скверном расположении духа.

Во-первых, спать пришлось «по-походному» на диване, укрывшись пальто: в квартире не обнаружилось ни одного комплекта постельного белья – с чего бы? Во-вторых, завтракал он едва ли не в сухомятку, согрев на чудом отыскавшейся в кухне спиртовке кипятку и вскрыв пару банок консервов с упаковкой галет. Без такого запаса он давно приучил себя не выезжать вообще никуда, не то, чтобы в полную неизвестность. Этакий «банкет» произошел от того, что при помещении офицерского собрания не оказалось… кухни. То есть кухня-то, возможно, сама по себе и существовала, но без дежурного наряда. Дежурный унтер-офицер вопроса вроде бы даже и не понял, а обращаться к штабс-капитану Климову было не с руки: сие означало бы прямо напроситься на завтрак к нему на квартиру, а такового никак нельзя было себе позволить в видах субординации ни в первый день, ни в последующие. Однако, все это были лишь досадные мелочи.

Знакомство с делами капитан справедливо решил начать с документации по отряду, первым делом со штатного расписания, и далее не продвинулся ни на дюйм. Вот уже третий час смотрел на пару мелованных листов, курил и никак не мог решить – что же делать?

«Штаты» были составлены за подписью некого полковника и утверждены аж генерал-лейтенантом, чьи фамилии в данном случае были не существенны. На бумаге все выглядело вроде бы красиво, лаконично и стройно, однако же было совершенно не понятно, как при такой «росписи» служить и, главное, как в таковых условиях готовить самых что ни есть важных пулеметных спецов, командиров расчетов и наводчиков, которых школа, собственно, и выпускала? И – ведь он уже как бы третий командир в части. Что же, оба предыдущих очевидных несуразностей на замечали, а если и замечали, то – как выпутывались?

По штату в отряде предполагалось иметь 30 отделений. Как в пехоте, по 11 нижних чинов с унтер-офицером, что приближало количество «штыков» к двум стрелковым ротам. Однако же строевых офицеров было всего чуть больше чем на одну. В «излишке» оказывались только один субалтерн и заместитель по технической части, никем кроме десятка оружейных мастеров в чинах от младшего унтер-офицера до фельдфебеля не командующий. Это и был почти что весь постоянный состав школы.

Далее. Отделенными командирами назначались младшие унтер-офицеры и даже ефрейторы, но – из числа обучаемых, то есть состава переменного. В пехоте четыре отделения составляли взвод, и им командовал старший унтер-офицер. Здесь же «учебный взвод» составляло десять – десять! – отделений под командой поручика. По опыту службы Рыков знал, что полуротой поручик может управлять только с помощью ротного фельдфебеля и опытных взводных, никак не иначе. Именно что управлять. А уж как один-единственный поручик, пусть и самый великолепный специалист, мог бы в одиночку чему-либо обучать аж сто двадцать человек – двенадцать полных пулеметных расчетов – было решительно не ясно. Даже если десяток «техников» поделить на трое и придать их повзводно, то все равно на каждого получится по три пулеметных расчета. Но «технари» могут помочь только с обучением в обслуживании оружия, не более. А собственно стрельба? Дальномерное дело? Передвижение по полю боя, выбор позиции и прочая тактика?

Очевидно: получить хороший «кадр» в таких условиях нельзя. Невозможно, так сказать, технически. И – что же делать?

Легко и просто новые должности занимают только люди, прямо сказать, глупые и недалекие, карьеристы в худшем значении данного слова. При этом о службе не думающие и немного о ней знающие.

На памяти Рыкова о карьеризме или же офицерском честолюбии лучше всего высказался генерал Драгомиров: «Это, господа офицеры, как хер: не иметь его офицеру никак невозможно, но и публично демонстрировать никак нельзя» …

Выходов было ровно три. Первый – оставить все как есть. Обучение в отряде длится шесть месяцев, сейчас оно практически на половине. Присмотреться, поправить кое-что по мелочам, и – пусть все идет как идет. Недостатки у выпускников будут в войсках непременно вскрыты, пойдут рапорта и прочие бумаги, но в ответ им возможно, и не без успеха, выдвигать иные бумаги с объяснением местных трудностей, описанием недостатков присылаемых для обучения нижних чинов, несовершенством учебных программ, рапортовать о предпринятых мерах и так далее. Таковым образом можно не только надолго остаться в должности, но и – ох Рассея-матушка! – прослыть дельным офицером, и даже выслужить следующий чин до срока. Не в первый раз такое будет. Насмотрелись…

Вторым выходом мог стать немедленный отказ от должности и, понятно, столь же немедленное завершение карьеры. Возвращение в первобытное состояние и, без сомнения, отставка по выслуге лет в том же капитанском чине. Иного такого шанса уже не будет. Дальше фронта, то есть теперь опять дальше Кушки, не пошлют, и менее батареи уже не дадут. Но вот стоять эта батарея будет уж точно там, куда Макар телят не гонял, захудалый Осовец раем земным покажется. Так себе перспектива, честно говоря…