Костяные шипы на концах двойных хвостов вспороли воздух, в бесполезных попытках пронзить вдруг ставшую такой опасной и быстрой добычу. Но каждый раз Алексу удавалось увернуться, двигаясь по песку с удивительной, поражающей скоростью. Когтистая лапа одного из Бенгалов обрушилась вниз, но когти лишь увязли в намотанной на руку ткани. Алекс извернулся и впечатал ногу прямо в живот замешкавшемуся монстру, отшвырнув его в сторону.

И в тот же момент Алекс бросился назад, уворачиваясь от атаки третьей твари. Рычащий от ярости монстр пытался добраться до своей жертвы, полосуя воздух ударами когтей и хвостовых шипов.

Каждое движение. Каждый удар. Даже простое дыхание пожирало поглощенную из кристалла силу. Всё, что было в ядре — отправилось на укрепление и усиление тела. Ускорение реакции. Восприятия. Силы было мало. Слишком мало, чтобы он мог продержаться. Выйти победителем из схватки…

Но всё это было уже не важно.

Пробуждённое чужой энергией собственное ядро… Нет, само сердце отозвалось на знакомое общение.

Совсем рядом.

Так близко.

Он здесь! Это могло показаться невозможным и невероятным, но всё, даже собственная душа, говорили об обратном.

Увернувшись от очередного удара, Алекс вскинул руку над головой., глядя на то, как уставший играться с добычей монстр бросился прямо на него. Он видел, как блестят покрытые кровью предыдущих жертв клыки и когти.

Поглощённой из кристалла силы уже почти не осталось…

Воспользовавшись последними крохами энергии, Алекс воззвал к кусочку своей собственной души, заключай в мече.

И клинок отозвался.

***

— Вот уж не думал, что этот ничтожный слуга был пробужденным, — с искреннем удивлением пробормотал Хазани, махнув рукой своим людям.

Слуга тут же отдал приказ многочисленным охранникам и те подошли ближе к краю арены, держа своё оружие на готове.

Озаракх сказал что-то ещё, но Пирс его не слушал. Всё его внимание было поглощено мечом, что он держал в своих руках. Клинок едва заметно вибрировал. Дрожал, будто живое существо. Брэй читал отчёты группы, которая исследовала его, но не мог вспомнить ни единого слова о чём-то подобном.

Стоящая рядом с ним Смирнова металась глазами между своим начальником и ареной. Её губы шевелились. Она что-то говорила. Указывала на вниз, туда, где шла гладиаторская схватка не на жизнь, а на смерть.

Кровавое зрелище достойное Колизея.

Но Пирс не обращал на неё никакого внимания. Скрытый под тканью меч в его руках дрожал всё сильнее и сильнее. Оружие словно что-то тянуло в сторону. Туда, откуда доносились крики толпы.

Нет! Дальше. На саму арену…

Меч дёрнулся с такой силой, что его вырвало из рук Пирса. Он слишком поздно понял, что именно произошло и попытался ухватить оружие пальцами, но те схватили лишь ткань, сорвавшуюся с клинка.

— Какого чёрта!

***

Тёмный росчерк мелькнул на фоне песка.

Алекс сжал пальцы, почувствовав такую родную и знакомую рукоять, обёрнутую грубой, чёрной кожей. Клинок лёг в руку, словно никогда её и не покидал.

А вместе с тем, он наконец почувствовал себя вновь цельным.

Единым.

Пустота, которая уже год зияла в его душе — исчезла.

А вместе с этим прекрасным чувством единения, пришла сила.

Пятиметровое, серо-стальное и покрытое светящимися рунами лезвие вспороло песок, продолжая удар всё ещё скрытого ножнами меча. Но в этот раз призрачный клинок уже не выглядел так, словно был лишь тенью самого себя. Алекс опустил руку, позволив созданному из собственной энергии воплощению врезаться в песок, разрубая бросившегося на него монстра пополам.

Шин склонился над грязным асфальтом, судорожно вцепившись в стену дома руками. Вопреки всем его усилиям, организм не выдержал и парня снова вывернуло на изнанку. Прямо себе по ноги.

Японца била крупная дрожь. Сильная настолько, что он едва мог связно мыслить. Перед его глазами всё ещё стояла картина жестокой расправы над другом Алекса и им самим в кабинете того египтянина. Шин чувствовал, как подсохшая на лице корка чужой крови стягивает кожу и от этого ему стало ещё хуже.

Одно только это ощущение было настолько отвратительным и мерзким, что он не выдержал. Шина вновь вырвало прямо на землю. В грязном переулке за дворцом Абдин.

Там, куда его вышвырнули головорезы самого Хазани.

Как такое могло произойти? Он, сын одного из величающих людей в мире, блевал в грязном переулке, дрожа, как осиновый лист и не способный твёрдо стоять на ногах.

Если бы его отец сейчас увидел это, то не удостоил бы даже взгляда, ни то, что слова. Лишь презрительное выражение лица, к которому так привык Шин за свою жизнь. Вот и всё.

Даже фамильных мечей он лишился. Единственный предмет, который он взял с собой и который связывал его с прошлым. Не просто потерял в бою, а лично передал их в руки этого убийцы.

Что ему делать дальше? Что он вообще был способен теперь сделать?

Воспитанный на примере отца охотник, глубоко внутри него, кричал о том, что Шин должен сражаться. Вернуть назад и забрать себе мечи. Помочь Алексу…

В голове взметнулись образы из прошлого. Из жизни, от которой он так стремительно сбежал. Презрительны взгляды, которые он и его братья видели на лице отца каждый раз, как попадались ему на глаза. Выражение разочарования, когда у них что-то не получалось. Постоянная жизнь в тени без возможности лично решать хоть что-то.

Он так страстно желал сбежать от этого…

Вот только теперь, Шин не мог сделать ни единого шага. Он продолжал с трудом стоять на ногах, вцепившись руками в грязную и обшарпанную стену дома.

Он был охотником. Сражался с тварями в Японии и позже, в Африке, когда покинул родной дом, решив заслужить себе своё собственное имя. Он сталкивался со смертью, но ещё никогда он не видел столь холоднокровного убийства одного человека другим.

И случившееся поразило его до самой голубиные его души. Оно напугало его. Напугало настолько, что только одна мысль о том, чтобы вернуться обратно сковывала его не хуже стальных цепей и кандалов.

Шин так и стоял, пока, вдруг, не почувствовал «это».

***

Сара сидела на крыше здания, наблюдая за узким переулком между двумя зданиями. Через широкий проспект и небольшой парк от неё возвышался дворец Абдин. Ярко освещённый, он шумел весельем, а небо над ним иногда вспыхивало бутонами фейерверков.

Но Саре было глубоко наплевать на царящее там веселье. Оно её интересовало настолько же, насколько могла заинтересовать грязь под ногтями. Она сидела на парапете дома, глядя на узкую улочку между двумя домами, внимательно следя за невысоким, едва стоящим на ногах японцем с залитым кровью лицом. Парень держался за стену и блевал на и без того уже грязную землю.

От него несло знакомым запахом. Сара чувствовало это. Девушка узнала этого человека. Именно его она видел днём ранее, на набережной Каира, вместе со своей целью. Добычей. С тем светловолосым ублюдком, за которым она пришла сюда из самого Маската. Как гончая по следу.

В тонких пальцах девушка крутила серебристый кинжал, принадлежащий сестре.

Это оружие она практически не выпускала из рук, боясь, что всё ещё хранившаяся в засохшей на клинке крови энергия, исчезнет. Последнее, что напоминало ей о сестре. Это было похоже на мягкое, нежное прикосновение, которым Нира порой гладила Сару по голове, когда они оставались вдвоём.

И с каждым днём это ощущение становилось всё слабее и слабее.

Сара теряла последнее вещественное напоминание, которое оставалось у неё о Нире. И это практически убивало её изнутри. Они через столько прошли вместе. Грязный приют в Дубае, построенный несколькими католическими священниками и их помощниками, прибывшими в туда из Италии с миссионерской миссией. Когда их с сестрой нашли в грязной дыре, куда две голодные девочки забились в поисках укрытия от очередной песчаной бури, они наконец поверили в то, что всё может быть хорошо. В тот день они впервые за несколько месяцев засыпали сытые, чистые и в мягкой постели. Ведь даже тонкий, набитый обрывками ткани и рваными кусками поролона матрас показался им обеим тогда самой роскошной вещью о какой они только могли мечтать.