– Он вместе с бунтарями ушел… Он с ними заодно… – прошептала Слава, нахмурившись.
– Что? – в ужасе произнесла Мира.
– И ворота он открыл…
Страх озарил красивое лицо Артемьевой и, перед тем как закрыть от боли глаза, она прошептала:
– Изменник…
– Тетушка, горе! Тихона Михайловича казнили! – выпалил Гриша, влетев в просторную светлую горницу. Слава, сидящая на бархатной скамье, рядом с матерью вскочила на ноги и воскликнула:
– Гриша, что ты сказал?!
Мирослава схватилась за сердце, ощущая, как железная удавка сковала ее грудь. Вот уже два дня они ничего не знали о Тихоне Михайловиче, с того самого трагичного дня, когда разъяренная толпа стрельцов увела связанного Артемьева со двора усадьбы.
– Как же это? Я ведь вчера просила за него, у главного бунтаря Куляпина. Он обещал пощадить Тишу… – выдохнула мертвенным голосом Мира, прикрывая глаза от охватившей ее душевной и телесной боли.
– Мирослава Васильевна, я только что прибежал с лобного места, что на площади у главных врат, – продолжал Гриша. – Час назад бедного дядюшку повесили, – глухо выдохнул юноша, и, опустив простоволосую голову вниз, нахмурился и едва слышно добавил. – И еще трех приближенных Ржевского с ним казнили.
– А Федор? Он же среди бунтарей был, отчего он не защитил Тихона Михайловича? – спросила порывисто Слава, из глаз которой уже потекли прозрачные слезы.
– Федор, сестрица? Так это он во всем и виновен! – с ненавистью прокричал Гриша. – Это Федор оклеветал нашего горемычного дядюшку, оттого-то два дня назад бунтари и ворвались в нашу усадьбу. А сегодня, на лобном месте Федор перед всей толпой вновь заявил, что дядюшка якобы был в сговоре с Ржевским.
– Ирод…. – выдохнула еле слышно Мирослава, тяжело дыша. – Как же он посмел на отца клеветать? Не будет ему прощения ни на этом, ни на том свете…
Мира закрыла глаза и смертельно побледнела. Слава устремилась к ней и заботливо спросила:
– Матушка, у вас опять сердце? – Молодая женщина не отвечала, а лишь на ее лице отражалась жестокая мука. – Гриша, беги за лекарем, – пролепетала Слава, видя, что Мирославе совсем плохо.
– Да, уже бегу, – выпалил Гриша и бегом устремился прочь из горницы.
Слава увидев, что матушка заснула, тихо присела на лавку возле ее постели и затихла. На глазах девушки вновь навернулись слезы, так как она снова вспомнила про бедного Тихона Михайловича. А нынче и матушка была очень больна. Сейчас почти полчаса Слава лечила ее сердце, но в данное время необходима была передышка. Ибо сердце могло не выдержать и разорваться. И только через пару часов можно было продолжить исцеление. За дверью спальни слышались громкие голоса, и какая-то бегоня. Уже два дня, после того, как бунтари захватили Тихона Михайловича, по усадьбе сновали какие странные незнакомые люди, которые заявляли, что их пригласил Федор.
Долгое время Слава тихо сидела около больной Мирославы, и с любовью и жалостью смотрела не бледное красивое лицо матушки. В какой-то момент дверь в спальню заскрипела и девушка, обернулась, подумав, что вернулся Гриша с лекарем. Но на пороге спальни матушки возвышалась широкоплечая фигура Федора Артемьева. Слава испуганно воззрилась на молодого человека. Пронзив ее темным взором, он указал ей головой за дверь и властно велел:
– А ну, выйди сюда.
Боясь разбудить больную, девушка быстро поспешила в коридор, как и велел Федор. Едва она вышла в полумрак, даже не успев прикрыть плотно дверь, как Федор схватил ее за локоть и дернул к себе.
– Ну что, непослушная, говорил я, что будет моя власть в этом доме? – выдохнул молодой человек в ухо Славе, и сильнее склонившись над нею, приказал. – Ступай немедля в свою горницу, да дверь запри. Нечего по дому шататься. Тут полно всякого сброда.
– Нет, не пойду, – тихо вымолвила Слава, вырвав свой локоть из его ладони. – Гриша должен лекаря привести, матушка уж очень плоха.
– Не придет твой Гришка, – процедил сквозь зубы Федор, вновь приближаясь к девушке, и Слава боязливо попятилась от него к стене. – Врезал я ему, как следует, за то, что он вздумал спорить со мной теперь. И велел его под замок запереть.
– Как? – выдохнула Слава испуганно.
– А ты все же в горницу свою ступай и ужо давай привыкай, слушаться меня, – велел Федор. – Как-никак скоро замуж за меня пойдешь.
– Что? – опешила Слава в конец. – Что вы говорите?
Она попятилась от него в темноту, пораженно взирая на него, и отрицательно мотая головой, думая, что ей это лишь послышалось. Федор начал медленно неумолимо приближаться к ней и, как будто приговор, чеканя слова:
– Люба ты мне уже давно, Светушка. Оттого быть тебе моей женой.
Артемьев приблизился к ней вплотную. И Слава вдруг поняла, что Федор не шутит, а говорит вполне серьезно. Он уже раскинул руки, и девушка отчетливо увидела в его глазах яростный темный огонь. Вмиг похолодев от осознания всего этого, она дернулась от молодого человека, пытаясь немедленно убежать.
– Нет! – в ужасе выпалила она. Но Федор быстро поймал ее и, стремительно прижав Славу к стене, страстно выдохнул:
– Моя. Отныне моя…
Жестко притиснув девушку к себе, Федор яростно впился губами в ее волосы. Она начала отчаянно вырваться, ошалев от неприятных прикосновений молодого человека. Губы Артемьева уже переместились на лицо девушки, и Слава в истерике забилась в его руках, чувствуя, что сейчас сойдет с ума от жуткого омерзения. От Федора невыносимо несло перегаром и потом, но это, видимо, нисколько не смущало его. И он, нагло стискивая ее стан руками, осыпал яростными поцелуями ее лицо и губы. Довольно долго она пыталась вырваться из его рук, но Федор даже не обращал внимания на крики и недовольство девушки. Пытаясь вырваться из этого жуткого капана, Слава уже хрипела. Она ощущала себя той самой лисицей, которую недавно поймал Федор. А теперь, видимо, и ее, Славу собирался замучить своими объятиями, как и тогда, истязал несчастное животное.
– Ты что себе позволяешь, охальник! – вдруг неожиданно раздался в коридоре звонкий голос Мирославы Васильевны. Федор замер и повернул голову на просвет. В дверном проеме на пороге своей горницы стояла, держась за косяк, Мирослава. Крики дочери разбудили ее, и больная поднялась на ноги. – Немедля опусти ее!
– Конец вашим козням, мачеха! – выпалил зло Федор. – В этом доме отныне моя воля!
– Что ты несешь, предатель?! – в ответ процедила Мира. – Как ты смеешь показываться в этом доме после того, как ты оклеветал родного отца?!
– Отныне это мой дом, жалкая приживалка! – выплюнул Федор. Выпустив Славу из объятий, Артемьев удерживал девушку за руку, чтобы она не могла убежать. – А если вы будете и дальше спорить со мной, Мирослава Васильевна, вообще на улицу пойдете!
– Не надо, – попросила Слава, глотая горькие слезы. – Матушка, не спорьте с ним.
– А ты скажи матери, коли не угомонится, то ей же хуже будет, – произнес Федор, обернувшись к девушке.
– Что ты себе позволяешь? – опешила Мира. – Я в этом доме еще хозяйка. И отпусти немедленно Славу.
– Да как же! Еще чего? – с вызовом прогрохотал Федор. – По завещанию отца я, отныне, хозяин здесь! А вы в этом доме все еще только потому, что вы мать Славы. Потому я не вышвырнул вас прочь немедля. Ведь станете вы мне тещей скоро.
– Ты совсем спятил, Федор? – возмутилась Мирослава, начиная понимать, что к чему. – Ты что это удумал?
– Светослава станет мой женой!
– Не будет этого! – в ужасе воскликнула Мира. – Я не даю своего благословления на это!
– А кому оно нужно, ваше благословление? – демонически рассмеялся Федор. – Даже отец был мне не указ. Так в сей миг, он весит на столбе, оттого, что посмел отказать мне в этой просьбе! А я столько просил его, умолял. На коленях перед ним ползал, чтобы он отдал мне Славу. Так нет не пожалел он меня и теперь с ним покончено. Я и с тобой покончу, наглая плебейка, если будешь стоять на моем пути. Понятно тебе?
