Бахрам всё время поглядывал на Хосрова. Они братья. Дети одной матери, а эти люди воображают, что вправе распоряжаться их жизнями. Что это, как не дикость?! На брате красная рубашка из китайского шёлка, а Бахрама атакай одел в зелёную. Неужели это тоже неспроста? На ногах Хосрова также красные сапоги. На поясе зелёный кушак с кистями. Брат тоже часто смотрит на Бахрама. Ему наверняка известно, что львы эти – людоеды, могут наброситься на того, кто подойдёт к ним близко. Брат выглядит испуганным и печальным. Он всё время озирается по сторонам, словно ожидает помощи от кого-то. Сам шахзада Бахрам многое повидал на своём веку, но львы наводили ужас даже на него. Если такой зверь набросится, эфиоп удержать его не сможет. Правда, за эфиопами стоят крепкие мужчины с копьями. По сторонам зала по семь копьеносцев. Цифра «семь» у персов считается священной. Копьеносцы, конечно, могут заколоть львов, но надеяться на их проворство трудно…
Шахзада Бахрам пытается отвлечься, представить себе степь с волнующимся на ветру ковылём, ищет пути, чтобы избежать верной гибели. И вдруг его осенило! Да ведь он может отказаться от трона, предложить его Хосрову! И завтра же уехать в степь к сарматам!.. Объявить об этом надо до начала страшного судилища. Вот только изменит ли это что-либо? Он же видит, что жрецы не считаются ни с чем. Они давно решили участь братьев, как перед этим решили участь их отца. Бахрам почему-то вспомнил свой разговор с Даян-атакаем. Как уж он сказал? «Сарматы с унуками живут, опираясь на законы дедов, а персы не любят законов, изданных шахиншахом, только и делают, что нарушают их. Вот почему персидскому шахиншаху приходится быть жестоким, а жестокость ещё больше отдаляет его от народа, не позволяет заботиться о нём. И потом персидский шахиншах не хозяин себе, духовенство в Персии – главная сила». Да, он совершенно прав!.. Полюбуйся-ка на этих духовных отцов! Расселись, ждут зрелища. Будто на праздник сбежались! Верно сказал Даян-атакай: в Иране шахиншах бесправный человек. Его судьба в руках духовенства. Разве не они расправились с их отцом Едигером?! Нет, он не хочет умирать и брату Хосрову смерти не желает. Он должен теперь же отказаться от трона. Пусть Ираном правит Хосров.
Бахрам-шахзада сделал два шага вперёд и поднял руку.
– Великий жрец Тахамтан! – сказал он громко, чтобы привлечь к себе внимание. Все тотчас повернулись к нему. – Великий жрец, я отказываюсь от трона в пользу брата моего Хосрова. Пусть он правит страной. А судилище это прекратите немедленно!
На короткое, очень короткое время в тронном зале воцарилась тишина. Великий жрец тоже сидел молча, склонив голову. Наконец он выступил вперёд и резким голосом прокричал:
– Что бы ни говорил тут шахзада, реки вспять не текут. Мы уже всё решили, а вы решайте свою судьбу сами, пусть львы дадут вам добро.
– Я отказываюсь от трона, Великий жрец!
Народ зашумел, львы, будто понимая что-то, зарычали и зазвенели цепями. Приглядывавшие за ними эфиопы насторожились. И тут произошла другая неожиданность: теперь Хосров-шахзада выступил вперёд и, поклонившись Великому жрецу, сказал:
– Ваше святейшество, я тоже отказываюсь от трона в пользу старшего брата моего шахзады Бахрама. – Он приложил руку к сердцу и, кланяясь, отступил назад.
Тут Тахамтан слез на каменный пол и, подойдя ко льву, который был справа от него, опустился на пол между передними лапами зверя. Шахрай потянулся к уху шахзады и злобно прошипел что-то. Бахрам не понял его, но догадался: приказывает быть смелым. И шахзада Бахрам, не глядя ни на кого, пошёл к трону по узкому промежутку, оставленному львами. В эту минуту он ничего не боялся, ничего не чувствовал, шёл как во сне. Сердце, казалось, замерло в груди, и голова ничего не соображала. Он видел перед собой только золочёный трон с хищными зверями вместо подлокотников. Проходя мимо львов, он то ли видел, то ли ему показалось, как один из них оскалил зубы и зарычал. Только тут он смутно стал понимать, на что отважился, и начал считать про себя шаги: один, два, три… Четыре, пять, шесть, семь… Он успел всё же заметить, что эфиопы отступили назад и больше не сдерживают львов. Бахрам выхватил из ножен кинжал и бросил на трон…
Вдруг брат его Хосров тоже двинулся к трону. Люди не ожидали этого и затаили дыхание. Вот он подошёл ко львам и, оказавшись среди зверей, зачем-то потянулся к пристёгнутому к поясу кинжалу. Два хищника, будто этого только и ждали, разом прыгнули на него… Правда, и сами были тут же заколоты копьями. Трясущиеся от страха жрецы унесли окровавленное тело шахзады лишь после того, как звери успокоились.
Неожиданно грянула музыка. Под звуки торжественного гимна Великий жрец возложил на голову Бахрама усыпанную жемчугами и кораллами корону.
Жрецы поздравляли новоявленного шахиншаха Ирана. Кровь у подножия трона смыли, пол устлали коврами. Погибшего шахзаду положили в стороне на ковёр.
Шахиншах Бахрам ощущал лишь тяжесть короны на голове и пока ещё был не в состоянии видеть и слышать что-либо. Всё представлялось ему сном. Он встал и направился туда, где лежало тело брата. Наклонившись, Бахрам взял Хосрова на руки и направился к выходу. Никто, кроме охраны с копьями, не пошёл за ним, никто не сказал ни слова. Когда шахиншах скрылся за дверью, один жрец сказал другому:
– Шахзаду погубили красная рубаха и красные сапоги. Львы не любят красного.
– Мне показалось, эфиопы нарочно спустили львов с цепей. Теперь их самих, наверное, бросят за это львам.
– И правильно сделают. Мало ли кто подмигнёт, так тебе уж и закон нипочём?
– А кто подмигнул-то?
– Шахрай-атакай подмигнул Великому, а тот – львам.
– И что же, львы поняли его?
– Выходит, да.
– Как же это?
– Львы-то обученные. Великий жрец с Шахрай-атакаем, видать, заранее обо всём сговорились. Ты что же, ничего не заметил?
– Нет, не заметил… А ты знаешь, что сыновья Едигера туранкой рождены? Так что нами теперь туранцы командовать будут. Сколько уж лет шахзада Бахрам провёл у тюрков?
– У тюрков или у сарматов?
– Эти народы на одном языке говорят. Если Шахрай-атакай не врёт, они будто бы объединяются теперь, чтобы вместе на Рим двинуться.
– От этих всего ждать можно. Знаешь, Шёлковый путь теперь тоже в их руках.
– А я слышал, китайцы разгромили этих тюрков, называвших себя унуками.
– Степняков этих даже сам Великий Кир одолеть не смог.
– А жаль, что шахиншах Бахрам Сафуру-бике свою не привёз, дочь сарматского хана. Так, кажется, Шахрай-атакай называл её? Говорит, что она уж очень хороша собой.
– Да она, вроде, за Мангук-хана вышла?
– Не горюй, шахиншах наш, небось, не с пустыми руками приехал. К собачьему хвосту какая-нибудь колючка обязательно прицепится. Я слышал, он к нам с дочкой варварского короля какого-то пожаловал. Люди видели: красота, каких свет не видывал.
– Выходит, свадьба у нас скоро. Новоиспечённый шахиншах наш женится.
Жрец, похоже, собирался на этом закончить разговор, но собеседник его не унимался:
– Ты только погляди на Шахрая-атакая, каким гоголем расхаживает вокруг шахиншаха! Можно подумать, сам шахиншахом заделался!
– Не иначе, как в духовные отцы к нему метит. А ведь Едигера, отца его, они с Великим и порешили.
– Много болтаешь, уйми язык-то! У тебя что же, две жизни?
– Две не две, а всё же правду в мешке не утаишь. Правда – стрела, да кому ж она мила? – Это ты хочешь сказать?
К сожалению, Бахрам-шахиншах не слышал их разговора, иначе жреца Шахрая и на порог к себе не пустил бы.
А Великий жрец Тахамтан в это время праздновал победу. Он был очень доволен собой и чувствовал себя всемогущим. Это он приказал убить строптивого шахиншаха Едигера, вздумавшего истребить его сторонников в Фарузе; он же посадил на иранский трон сына его – шахзаду Бахрама.
Не прошло и месяца, как молодой шахиншах выступил на майдане перед своим народом. Осудив политику отца, он сумел примириться с аристократией и придворными сановниками, пойдя им на уступки. Дехканам уменьшил налоги. Его речь быстро распространилась по всей стране, и шахиншах Иранской империи Бахрам вошёл в историю как заботливый и справедливый правитель.
