Слуга подал старику чашу с кумысом. Конбаш-атакай потянулся за ней, привстав, и не отрываясь, выпил до дна.

– Но бике, храбрый бек, оказалась бездетной.

– Я, атакай, подарил ей сына. Теперь везу ещё одного. Всё будет хорошо, атакай.

В шатёр сзади вошёл жрец Шахрай и молча сел в сторонке на обрубок дерева. На нём был чёрный чекмень с откинутым на спину башлыком. При виде его Конбаш-атакай приподнялся, приложив руку к груди.

– Садись, садись, атакай. Шахрай-атакай – мой духовный отец, – сказал Бахрам-бек, не глядя на вошедшего. – Огнепоклонников я уважаю и от вашего Тангрэ отказываться не собираюсь. Под небом всем места хватает, у всякого народа своё божество, вот только людям на земле почему-то тесно. Меня это очень сердит, атакай. Каждый народ своего бога хвалит, возносит до небес, только в нём видит смысл жизни. А кое-кто, всё позабыв, бежит прочь к чужим. Вождь аланов, которых я завоевал, с горсткой своих людей сбежал в Византию, к императору нанялся. Удирал от меня, как от чумы, угнаться невозможно было. А если бы я поймал его, в огонь швырнул бы.

– Храбрый бек, уважаемый шахзада, думаю, тебе надо бы как-то иначе радовать свою прекрасную бике.

– Она не обидится на меня, атакай, ведь я на неё не обижаюсь и никогда не унижу её. Мне доложили, атакай, что Сафура-бике с ханом унуков Мангуком сейчас в степи. Это значит, что бике вспомнила свою юность. Сарматы спокойно смотрят на такой грех, атакай, а у нас, в Персии, за подобные дела женщину ждало бы суровое наказание. У вас не ломают женщине крылья. Да и стоит ли? К чему осложнять жизнь? Она и без того полна трудностей и опасностей. Не сегодня-завтра нас начнут теснить римляне. А китайцы, слышно, уже наложили лапу на некоторые племена белых тюрков. Очередь дойдёт не только до сарматов, но и до унуков, которые считаются сильным племенем. Такая судьба не минует никого.

– Я понял, куда ты клонишь. Мы, объединившись с сарматами, пойдём на поклон к отцу твоему Едигеру. Так, шахзада, храбрый бек Бахрам?

– Отец теперь ссорится с жрецами-огнепоклонниками. Те народ баламутят. Думаю, ему не до нас, атакай.

Шахрай, сидевший до сих пор молча, покашлял, явно собираясь вступить в разговор, но Бахрам-бек снова оставил его без внимания.

– А ты совершенно прав, храбрый Бахрам-бек. Когда родная земля в опасности, не стоит ссориться из-за женщин и бряцать по такому поводу оружием, – сказал Конбаш-атакай, так же пропуская покашливания Шахрая мимо ушей.

– Верно, атакай, мы теперь должны быть вместе, протянуть друг другу руки.

– Вот, вот! С этим-то я и явился к тебе, храбрый бек Бахрам. Мангук-хан прибыл к сарматам не только за девушками, он с тобой говорить хотел.

В шатёр неожиданно вошли, держась за руки, дети Германариха. Жрец Шахрай посадил их по обе стороны от себя. После этого бек наконец кивнул Шахраю, разрешая говорить. Но тот не успел и рта раскрыть, как в шатёр стремительно вошёл перс, одетый, как и Шахрай, во всё чёрное. Не задерживаясь на пороге, он прошёл к беку и упал перед ним на колени. Шахзада молча носком сапога указал ему место в стороне. Не успел тот переместиться, как в палате появился ещё один человек – гонец Сафуры-бике. Он прошёл к беку и опустился на одно колено.

– Ну, и что за радость собирается сообщить мне гонец прекрасной моей бике? – поинтересовался Бахрам-бек с усмешкой.

– Бахрам-бек, я не смею сказать, только дочь Сармат-хана, прекрасная бике…

– Так что же стряслось с дочкой Сармат-хана, прекрасной бике? – спросил Бахрам-бек, вставая.

– С ней ничего не случилось, бике жива и здорова, вот только…

– Что только? Уж не утонула ли прекрасная бике?

– Нет, не утонула, мой бек. Прекрасная бике, дочь хана Сармата, ушла вместе с Мангук-ханом за Итиль…

Бахрам-бек резко сел на место и, опершись локтями о колена, обхватил голову руками. Все молча наблюдали за ним. Но вот бек встал, обвёл всех, кто был в шатре, глазами и остановил взгляд на белокурой девочке короля Германариха. Та простодушно улыбнулась ему. Улыбка ребёнка успокоила бека, и он снова сел.

– Ну а ты с чем пожаловал от отца, какую неприятность принёс мне? – спросил он перса, стоявшего, согнув спину, на коленях.

– Я к тебе, Бахрам-шахзада, с хорошей вестью: отец зовёт тебя домой.

– Домой?! Когда?

– Как можно скорее, шахзада. Отец твой попал в трудное положение, – персидский гонец покосился на Шахрая.

– Сначала я поеду к Сафуре-бике, – проговорил Бахрам-бек, ни к кому не обращаясь. – Отвезу ей сына, вот этого Баланбира. А там подумаем, что делать. Ты слышишь меня, атакай?

– Слышу, слышу, шахзада, – сказал Шахрай, которому так и не удалось сказать ни слова. – Не волнуйся, шахзада, прекрасная бике встретит тебя у себя дома.

– Если Всевышнему будет угодно, так оно и будет. А теперь уходите, уходите все. Хочу остаться один. Завтра с раннего утра – в дорогу!..

К отцу Бахрам-бек не поехал. Он вернулся в стан сарматов. Увидев белокурого мальчика, Сафура-бике пришла в восторг. Перед ней стоял малыш, точно такой, о каком она мечтала. Ребёнок сразу же показался ей таким родным, таким милым!..

– Это сын твой, Сафура-бике, – сказал Бахрам-бек, улыбаясь. Он видел, что угодил жене, и глаза его светились радостью. Бике потянулась к ребёнку. Хотела взять на руки, но мальчик побежал к такой же, как он сам, белокурой девочке-подростку, которая тихо стояла в сторонке. Бике не дала ему уйти, схватила за руку. Не обращая внимания на вопли ребёнка, понесла его к себе. Остановившись, спросила мужа:

– Как зовут ребёнка?

– Король Германарих сказал, что зовут его Баланбир.

– Он что же, сын Германариха?

– Да, бике, от жены-венедки. Мать погибла. Я забрал у него детей, а самого отпустил.

Сафура-бике удивлённо посмотрела на мужа, но расспрашивать не стала. Белокурую девочку, очень похожую на малыша, Бахрам-бек повёл к себе. Сафура-бике никогда не ревновала мужа, он был ей безразличен, но теперь ей стало обидно, что бек не предложил девочку ей, как делал раньше. Он отнял у неё хорошенькую игрушку, по праву принадлежавшую ей.

– Имя мальчика вовсе не Баланбир, – сердито сказала она, – для меня он будет Баламбиром!

– Ладно, бике, будь по-твоему, – согласился Бахрам-бек и скрылся в своей юрте.

Баламбира своего Сафура-бике решила воспитывать только сама. А к сыну Бахрам-бека от персиянки она так и не смогла привязаться. Вроде бы тоже ребёнок, а душа к нему не лежала. Любимца своего она не позволяла старухе забирать к себе и всюду водила мальчика с собой, никогда не расставалась с ним. Ребёнок тоже привязался к ней и стал называть мамой.

Первого мальчика назвали Бахрамом. Бике спросила как-то мужа:

– Почему ты дал ему своё имя?

– Так он же сын мой, – невозмутимо пояснил Бахрам-бек.

– Верно, твой, но ведь я как-никак мать ему, пусть даже мачеха. Не мешало бы меня спросить.

– Извини, но это была просьба моего отца. Он всё равно – твой сын. Их у тебя два.

– Нет, Бахрам-бек, один у меня сын – Баламбир, – ответила Сафура-бике.

Бахрам-бек не стал возражать, только рукой махнул: время придёт, и всё будет, как он решит, потому что шахиншахом, по законам персов, может стать только тот, кто рождён от шаха. А Баламбир – это всего лишь найдёныш, подобранный на дороге. Так думал Бахрам-бек и усмехался в усы, глядя, как вьётся Сафура-бике над своим «сыночком». Она заметила его усмешку и, взяв Баламбира на руки, сказала сердито:

– Противный всё же ты человек, Бахрам, противный! – и поджала губы.

Не думала Сафура-бике, что слова её заденут Бахрама за живое. На щеках бека заиграли желваки, но он сдержался. Что скажешь необузданной женщине?! Он повернулся и ушёл к себе.

В юрте бек подошёл к белокурой девочке, встал перед ней на колени и, повесив голову на грудь, заплакал. Он плакал молча, как умеют плакать мужчины. Девочка обвила его голову руками, положила к себе на колени. И странное дело, её сочувствие успокоило его. Девочка тихонько провела рукой по его волосам. Много повидал Бахрам-бек за свою жизнь – видел, как рушились горы, как падали с коней поражённые стрелами мужчины. Казалось бы, сердце должно ожесточиться, окаменеть от всего этого, но стоило ребёнку прикоснуться к нему, как произошло чудо. Первое, что пришло ему в голову, была мысль: «Нет, я не одинок!» И это придало ему силы.