Атилла ничего этого толком не видел и не слышал, он зачарованно смотрел на ослепительно сверкавший на солнце меч. Клинок, которому туранцы приписывали магическую силу, целиком захватил внимание, наполнил душу мальчика трепетным восторгом. Ему казалось, меч ожил у него на глазах: лучи его то возносились к самому небу, то далеко-далеко, до самого горизонта, стелились по степи, а вот слились воедино, и клинок вспыхнул пламенеющим огнём. Стоявший рядом главный кузнец хана, видя, как любуется мальчик мечом, положил ему руку на плечо и тихо сказал, будто ни к кому не обращаясь:

– Как только стукнет четырнадцать, будет тебе такой меч.

Атилла, раскрыв от удивления рот, поднял на кузнеца глаза. Но тот смотрел на вершину кургана, словно ничего и не говорил. Атилла нетерпеливо дёрнул его за полу чекменя:

– Хочешь сказать, что это ты выковал Меч Тангрэ?!

Кузнец, не ожидавший услышать от мальчика такой вопрос, растерялся. Присев на корточки, он тихо, чтобы никто не мог его услышать, повторил на ухо Атилле:

– Как только тебе исполнится четырнадцать лет, точно такой будет висеть у тебя на поясе. Только, чур, до четырнадцати лет ты никому никогда не проговоришься об этом.

– Ты сделаешь его для меня уже весной следующего года, главный кузнец!

Тугран усмехнулся и с опаской огляделся. Он уже раскаивался, что затеял такой разговор: похоже, сам загнал себя в ловушку. Он прижал голову мальчика к груди и услышал, как взволнованно стучит юное сердце. Отведя Атиллу в сторону, он внимательно посмотрел ему в глаза и серьёзно сказал:

– Атилла-углан, сделаю я тебе меч. Вот увидишь, он лучше Меча Тангрэ будет. Сделаю, если, конечно, Тангрэ позволит.

– Позволит, позволит! – горячо выдохнул Атилла.

Кузнец взял ханского сына за плечи и снова заглянул ему в глаза:

– Углан, Атилла-углан, помни: об этом знаем только мы с тобой. Слышишь, только ты и я? А теперь поклянись именем Тангрэ. Скажи, что ни одна душа не узнает нашу тайну до того самого дня, когда меч будет готов.

Атилла поднял глаза к голубому небу, надеясь увидеть Тангрэ, чтобы спросить у него совета, и вдруг засмеялся счастливо:

– Я вижу, вижу моего Тангрэ! Он согласен, согласен! Гляди!

В это время в небе внезапно появился странный шар. Он ослепительно сверкнул, метнулся влево, потом вправо и вдруг пропал – исчез так же неожиданно, как появился.

– Тангрэ принял твою клятву, углан! – взволнованно сказал кузнец, дивясь чудесному видению не меньше стоявшего рядом Атиллы.

– Принял, принял! – радовался тот, прыгая на месте.

– В таком случае, – сказал кузнец, – точно будет тебе меч!

Главный кузнец снова прижал голову ханского сына к груди и зашептал ему на ухо:

– С этим мечом ты подчинишь себе половину света, соберёшь под своей властью множество народов, поднимешься так высоко, как не поднимался ещё никто из твоих предков… Даже римляне, живущие в больших городах, будут покорны тебе. Они обращают наших людей в рабов, а ты освободишь несчастных…

– И что же, твоим мечом я буду освобождать этих рабов от римлян?

– Так и будет, углан. Но прежде чем доберёшься туда, много, очень много стран придётся тебе пройти, много рек преодолеть. Меч мой станет тебе тогда верным другом.

– И народу моему тоже, главный кузнец!

– Верно говоришь, народу тоже.

Внук хана Шимбая, предводителя племени белых тюрков, который держал в страхе бескрайнюю степь, доверчиво слушал кузнеца. Ведь человек этот, если захочет, может всё: выкует даже волшебный меч, в котором будет могучая сила. Атилла вдруг сказал:

– Я верю тебе, оста, верю, как верит мой отец, – и тронул шершавую, огрубевшую в труде руку мастера.

Тем временем азаматы, слуги хана, подняли над головами кошму, на которой сидел Мангук, и понесли его вниз. Громко выкрикивая имена ханов, правивших после Угыза, девять раз пронесли нового хана вокруг могильного кургана. Священный меч в руке отца Атиллы по-прежнему ярко сверкал на солнце и завораживал своим блеском не только Атиллу, но и каждого, кто был свидетелем торжественного ритуала.

Белые тюрки рассказывали, что меч этот передал хану Угызу сам Тангрэ. Все в Туране знали это и не сомневались, что так оно и было. Они верили: владеющий мечом находится под защитой святого Иная, покровителя домашнего очага…

Историю эту Атилла слышал много раз. Он слышал, как азаматы отца рассказывали её в кузнице в присутствии Туграна. Кузнец лишь посмеивался в усы, наблюдая за молотобойцами, чтобы аккуратней ударяли по раскалённому железу.

История была такая. Пастух Угыз-хана будто бы пас в болотистой местности стадо и вдруг увидел хромого телёнка с раной на ноге. Желая узнать, где он так изувечился, он пошёл по кровавому следу и увидел торчавший из болота клинок. Пастух протянул руку, чтобы взять его, но тут сверкнула молния и стрелой впилась в то место, где был клинок. Пастух, чуть живой от страха, бегом пустился в становище и рассказал об увиденном Угыз-хану. Тот послал за странной находкой своего менбаша. Однако и с менбашем случилось то же самое. Едва он коснулся клинка, сверху ударила молния и загрохотал оглушительный гром. Менбаш поспешил к хану. Дрожа и запинаясь, доложил ему, как всё было. Угыз-хан посмотрел на побелевшего от страха пастуха, на менбаша, у которого, не переставая, тряслись руки, и отправился на болото сам. За ним увязался народ: интересно же посмотреть, что там за чудо такое. Прибыв на место, Угыз-хан был немало удивлён, увидев клинок, ослепительно сверкавший на солнце. Смелый был Угыз-хан, а всё же в болото лезть не решался. Оглянулся на толпу, а смельчак один и говорит: «Я достану, хан». Тот не возражал, кивнул в знак согласия. Парень полез в болото да только ухватился за клинок, как молния опалила ему руку. Народ зашумел. Хан был в затруднении. Ведь он – хан, значит, храбрейший среди храбрых, предводитель и надежда племени.

Кто-то снова предложил свою помощь, но хан отрезал:

– Я сам!

Угыз-хан осторожно приблизился к клинку, прикоснулся к нему, а небо молчит. Тогда он ухватился обеими руками и вытащил из болота меч. Тут сверху раздался голос:

– Этот меч – твой, Угыз-хан. Он поведёт тебя от победы к победе. Ты должен будешь завещать его наследникам своим, чтобы переходил из поколения в поколение. А не передашь, знай: Тангрэ отвернётся от тебя…

Таинственный голос свыше поразил людей. Ни живы ни мертвы от страха, они вдруг повалились хану в ноги. А как же иначе, ведь сам Тангрэ на виду у всего народа дал ему волшебный меч! Лишь тот, кто овладеет им, достоин быть повелителем тюрков.

Вот так, переходя из поколения в поколение, чудесный меч теперь в руках Мангук-хана, отца Атиллы.

Угыз-хан не разлучался с мечом. С тех пор он не знал поражений. В Туране меч известен был каждому. Он стал символом победы. В конце жизни Угыз-хан завещал Меч Тангрэ сыну. Каждый раз после смерти очередного хана унуки сажали его преемника вместе с заветным мечом на белую кошму и, подняв на руках вверх, провозглашали ханом.

Таким был меч, на который зачарованно смотрел юный Атилла. После торжества он сказал себе: «Когда-нибудь я тоже возьму в руки Меч Тангрэ и пойду громить Рим – освобожу несчастных людей моего племени от злых римлян».

В становище белых тюрков пришла весна. Едва земля покрылась ярким ковром первой травы, они вернулись к кургану Шимбай-хана. Ходили вокруг него, мёртвым желая рая, а живым благополучия. Отдав усопшему хану все почести, исполнив все обряды, двинулись туда, где между Итиль-рекой и Жаеком раскинулись родные степи. Дорогой они не встретили никого, лишь, обходя краем пустыню, увидели небольшое племя каныков. Поговорив с предводителем, забрали каныков с собой.

Когда перебрались через реку Жаек, степь успела зарасти густой, сочной травой. Семнадцать долгих лет прошло с тех пор, как покинули они родные места. Остановились, раскинули юрты и три дня, три ночи справляли свадьбы. Однако праздник этот был не для всех. Девушек у каныков оказалось двадцать или тридцать, не больше: на сотню джигитов не выходило даже по одной невесте. Все девушки, понятно, достались лучшим из воинов.