Как только молодые поскакали в степь, народ, собравшийся на Кызлар-Тау, начал расходиться. Проводив всех, Сафура-бике и Мангук-хан оказались на Кызлар-Тау одни. Бике смотрела вслед удаляющейся молодёжи, и в глазах её поблёскивали слёзы. Она отвернулась от Мангук-хана, желая скрыть их, и махнула рукой своему телохранителю, который собирался сесть на коня, приказывая ему уйти. Увидев это, Мангук-хан тоже отослал своего охранника. И вот они остались вдвоём. И где? – На Кызлар-Тау! – Месте, где с седых времён сарматы с унуками женили своих детей. Эти два народа в сущности уже давно срослись душой, стали одним целым, и всё же родина и земли у них до сих пор разные, каждое племя живёт своей жизнью, по своим законам.

Мангук-хан спешился и, протянув сидевшей в седле бике руки, помог ей сойти на землю.

– Прекрасная моя бике, любовь моя…

Сафура посмотрела на него сквозь слёзы.

– Не надо, не подобает хану так вести себя, Мангук. Лучше скажи, хан унуков, моя Сусылу понравилась твоему Биляу?

– Ещё бы! Он, как увидел её, чуть ума не лишился от счастья. Да и могла ли девушка не понравиться, если выбрала её ты.

– Боюсь, Бахрам-бек не простит меня, Мангук-хан, – вытирая глаза, поделилась Сафура-бике своим опасением.

– Не горюй, бике моя, ты теперь не одинока… Будь у меня скакун без узды, я бы и сам с радостью подвёл его к тебе, прекрасная бике!

Смущённая Сафура-бике перевела взгляд на лошадь своего телохранителя, которая, не обращая ни на кого внимания, щипала траву. Рядом паслась лошадь Мангук-хана. Обе были спокойны, тогда как сердце влюблённой бике трепетало так, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Она подняла глаза на голубое небо, откуда, казалось ей, доносится голос Тангрэ: «Не теряй голову, бике, крепись, на одну лошадь нельзя накинуть две узды». Ты прав, прав, мой Тангрэ, Бахрам уже давно накинул узду. Поздно, хан унуков, слишком поздно!..

– Я до сих пор безумно люблю тебя, прекрасная моя бике!

– Не своди меня с ума, Мангук-хан! Ты слышал, наверное: если женщину лишить ума, она бросается в омут?

Бике легко коснулась душистой ладошкой его лица.

– Прекрасная моя бике… – хан поймал её за руку.

– Не судьба нам, хан, быть вместе, не судьба. Успокойся сам и меня не мучай. Ты – видный, красивый мужчина. Женщины при виде тебя голову теряют. Но нам, Мангук-хан, запрещено мечтать о том, что у нас с тобой теперь на уме. Нам – и тебе, и мне – этого прежде всего не простит народ. Люди ходят к роднику лишь потому, что он прозрачен и ничем не замутнён. Грязную воду народ пить не станет.

– Но Бахрам-бек чужой для тебя!

– Необузданное чувство всегда ведёт к беде, Мангук-хан… Сегодня я не просто выдавала за твоих джигитов юных своих красавиц. Вместе с ними я праздновала свою собственную свадьбу. Знай, я тоже накидывала узду на твоего коня… Правда, лишь в мечтах. С благословения Даян-атакая, я вихрем летела вместе с тобой по широкой степи. Ты сделал меня сегодня счастливой. Слышал ли ты: говорят, женщина, способная на безумное, отчаянное чувство, достойна двух жизней?

– О, не терзай мне душу, прекрасная моя бике! Что же мне делать?! Остаётся одно – похитить тебя!..

– Да, да! Укради меня! – смеясь, крикнула Сафура-бике. – Укради сегодня же, сейчас же!

– Возможно ли это, красавица моя?

– Сделаешь возможным, так и будет возможно, Мангук-хан! Хочу ещё разок вернуться в свою молодость, испытать, как мои девочки сегодня, запоздалое своё счастье. Известно ли тебе, что в рай попадает душа лишь той женщины, которая вкусила сладость любви?!

Мангук-хан был потрясён, он никак не ожидал услышать от бике подобных признаний, хотя и мечтал об этом ночи напролёт. В душе он понимал, что Сафура говорит всё это смеясь, лишь мечтает вслух, что принимать её слова всерьёз нельзя. Да и сам он зашёл слишком далеко, пора задуматься, к чему это приведёт. Бахрам-бек не простит его никогда, между двумя родственными народами начнётся кровавая бойня. Они играют с огнём. Опасная игра эта для них обоих может кончиться очень плохо!.. Ты же – глава рода, да и та, что стоит перед тобой, глядя на тебя восторженными глазами, – бике сарматов… Чего же тебе ещё, Мангук-хан?! Ты добился того, о чём мечтал. Теперь уж тебе звезду с неба достать захотелось?! Стыдно, очень стыдно! Остановись, пока не поздно, иначе обрушишь всё, что строил ты до сих пор, ведь начало было так удачно. Ты же – из белых тюрков, уважаемого в туранских степях племени! Кому доверен священный Меч Тангрэ Угыз-бабая? Не тебе ли? В конце концов здесь ты не только для того, чтобы видеть Сафуру, ты же хотел, чтобы джигиты твои стали наконец-то счастливы, зажили благополучной жизнью. Вон там, за родником, из густых зарослей тальника, за тобой наблюдают сотни глаз. Сарматы – братья унукам, а ты собираешься столкнуть оба народа в кровавой бойне. Ты, Мангук-хан! Сейчас ты на земле дочери хана Сармата, пришёл просить девушек. И она дала их тебе. Конечно же, ты как хан мог жениться на ней, у тебя была такая возможность. Бике, стоящая перед тобой, могла стать твоей ханбике. Да, ханбике!..

Мангук-хан ещё раз заглянул в глаза Сафуры. Нет, слёз уже не было. Напряжённо думая о чём-то, она смотрела вдаль, туда, где в мареве исчезли её девочки, и, казалось, не замечала Мангука. И куда девалась взволнованная женщина, которая только что так сокрушалась о печальной своей судьбе? Куда девалась её на всё готовая любовь?.. Ну да, – как же он сразу не понял? – то было обыкновенное женское притворство. Она разыграла тебя, а ты, Мангук-хан, развесил уши, поверил ей. Она же – дочь хана Сармата, который объединил под своей властью сотни народов. Мангук-хан знает: как только унуки, гордо называющие себя белыми тюрками, окажутся под властью дочери хана Сармата, кичливые сарматы тотчас навяжут им своё имя…

Мысли прекрасной бике теперь далеко, что-то мучает, тревожит её. Тонкие, изящно очерченные брови хмурятся, по щекам порой разливается яркий румянец, порой ему кажется, что бархатные сине-зелёные глаза её меняют цвет – то темнеют, то снова становятся светлей. О чём думает прекрасная бике, чем так серьёзно озаботилась? Уж не хан ли, каждую минуту готовый пасть к её ногам, занимает её мысли?

Он заговорил, так и не дождавшись внимания, и сам не верил своим ушам: с языка срывались совсем не те слова, которые он собирался ей высказать!

– Бике, родная моя, – начал Мангук-хан, – похоже, мы оба сошли с ума! Неужели любовь, посланная нам Тангрэ, сделала нас такими?.. Если бы ты знала, как я люблю тебя! Тангрэ ещё детьми предназначил нас друг другу. Так не надо стесняться, ничего не бойся, прекрасная моя бике! Пусть видят все, пусть знают, что хан унуков потерял голову. Давай же поскачем с тобой в душистые наши степи, жалеть об этом не будешь никогда!

В глазах бике застыла боль. «Как она страдает», – думал хан, глядя на неё с сочувствием. Он взял Сафуру-бике на руки и понёс к лошадям. Она казалась ему лёгкой, как пёрышко. Руки любимой всё крепче смыкались вокруг его шеи, и дыхание обжигало. Он был вне себя от счастья, ощущая небывалый прилив силы. Он посадил бике в седло, украшенное серебряными бляхами, в один миг взлетел на своего скакуна, и они, лишь на мгновение встретившись глазами, как ветер, унеслись в степь.

А между тем сквозь ветви тальника за ними и в самом деле наблюдали сотни глаз, в том числе и злая старуха, одетая во всё чёрное.

Конбаш-атакай, видевший всё из-за ручья, сказал своему охраннику:

– Старуха, думаю, пошлёт к Бахрам-беку гонца. Поезжай вперёд и перехвати его. Не отдаст письмо по-хорошему, бейся с ним. Гонец не должен попасть к Бахрам-беку! Давай, давай, живей поворачивайся!

– Я не дам ему уйти! – сказал охранник, садясь на коня.

– Будь осторожен, её гонец, скорее всего, – тоже не промах.

– А вы где будете, атакай?

– Я тоже поеду навстречу Бахрам-беку. Остальное – моё дело. А ты скачи, не задерживайся!

Когда телохранитель исчез из виду, Конбаш-атакай направился к жилищу старого Даяна.