Я снова пожал плечами, хотя, как мне кажется, знал ответ.

– Да потому, – развивал тему Капитан, – что дирекция школы в обмен на изменения показаний пообещала снять с него обвинение в халатности, повлекшей смерть ученика.

Я молчал.

– Это был твой друг? – спросил Капитан.

Я молчал. Но ответа, видимо, и не требовалось.

– Удивительно, – сказал Капитан. – Они прикрыли свои задницы и все отделались малой кровью.

Я мог бы с ним не согласиться. Крови было много. Но после того, что он мне сообщил… Если бы сейчас этот физрук оказался передо мной, я бы, наверное, снова попытался его убить. А может, и нет.

Капитан какое-то время ждал от меня ответа, но вскоре понял, что не дождется.

– Я хочу, чтобы ты кое-что понял, – сказал он, наконец. – Может, тебе и впрямь место в психушке – я пока не знаю. Но ты здесь. И парень ты, кажется, неглупый. Хотя и нахал. Я прав? Знаю, что прав. Но мне на все это плевать. И я хочу, чтобы ты знал. Это моя территория и здесь действуют мои правила. Научишься жить по ним – все у тебя будет относительно хорошо. Нет – я скручу тебя в бараний рог и вся твоя дурь потечет из тебя гноем.

Ну елки-палки, где его учили запугивать людей? В армии? Впрочем, на обычных подростков это вполне могло подействовать. «Потечет гноем», «Моя территория»… Он что, мочится каждый день по углам, метя эту самую территорию?

– Мы поняли друг друга? – спросил он.

И вот тут я ответил ему совершенно искренне:

– Да. Только дайте мне время изучить эти правила.

Нет, я ей богу не врал. То, что мы друг друга поняли ведь не значит, что я с ним согласился. А изучить правила и выполнять их – совсем не одно и то же. Виктор учил меня, что правила, засевшие у человека в башке, очень удобно использовать для манипуляции этим человеком. Так что я был абсолютно искренним…

Если б только знать что ожидало меня в дальнейшем.

После этого милого собеседования в кабинете, меня перепоручили некоему старшему воспитателю, который, боже ты мой, и впрямь начал инсталлировать в мою бедную голову всякие правила. Начиная с распорядка дня.

Подъем в семь утра. Не критично.

Пробежка. Не критично.

Уборка комнат. Ладно, черт с ним.

Завтрак. Нормально.

Продолжение уборки комнат. Только б не стерлись комнаты.

Проверка уборки комнат. Охренеть.

Исправление недочетов уборки комнат. Клиника.

Построение. Очевидно – с диким исполнением государственного гимна.

Занятия.

Физподготовка.

Обед.

Занятия.

Физподготовка.

Ужин.

Личное время (период мастурбации).

Вечернее построение.

Отбой (период затяжной мастурбации).

В свое время Виктор сказал мне, что по-настоящему умеет приспосабливаться в обществе только тот, кто побывал в тюрьме или рабстве. Если он не занимается там тем, что жалеет себя напропалую и считает дни до освобождения, если он смотрит по сторонам и приспосабливается к ситуации – он преодолеет что угодно. Свобода внутри нас. Снаружи – обман. Всякое вранье про демократию и прочее дерьмо. Есть только свобода внутри тебя и необходимость приспосабливаться снаружи. Остальное эмоции.

Но эмоции – сильная штука. Особенно, когда в первую же ночь тебя пытаются трахнуть в задницу и в этой связи происходит некий перелом то ли в твоей психике, то ли в ткани реальности.

«Я такой бодрый, когда пора спать»

Барт Симпсон

– Куда его? – спросил один дежурный у другого такого же, но, очевидно, рангом пониже.

– В тринадцатую, – ответил первый дежурный.

Мне показалось, или второй посмотрел на меня с сочувствием? Или испугом? Или и то и другое? Типа такая светящаяся надпись во взгляде «Мне тебя жаль, парень, но это, по большому счету, не мое дело».

Тринадцатая оказалась вполне себе обычной комнатой. Достаточно большой, чтобы вместить шесть двухярусных коек, заправленных с таким тщанием, будто это были вовсе и не кровати на которых спят люди, а обернутые в одела кирпичи, соответственно двенадцать тумбочек, два несоразмерных шкафа, двенадцать расставленных как будто нарисовано табуреток. И все. А, да, еще окно, забранное крупной сеткой, которую и решеткой не назовешь, но и от комаров она явно не спасала. Короче, казарма и тюрьма в одном флаконе.

– Сегодня отсюда перевели одного парня, – доверительно сообщил мне дежурный. Потом посмотрел на меня и добавил: – Теперь понятно почему. Сочувствую.

Я вопросительно глянул на него.

– Скоро поймешь, – сказал он. – Пока просто переодевайся, разложи вещи – Капитан наверняка завтра лично тебя проверит.

– Пока не страшно, – ответил я.

– Зря, – сказал он. – Капитан – он такой… Если что, в бараний рог скрутит.

– «И то что искру высечет из камня, лишь только брызги выбьет из говна»⁷, – процитировал я любимое от Виктора.

Дежурный – в сущности, парнишка года на два старше меня – заржал. Хотя, как мне показалось, не до конца понял.

– А ты, вроде, ничего, – заметил он.

– Я знаю, – сказал я, и он снова заржал. – Один мой знакомый говорил, что если быть достаточной сволочью, можно приспособиться к чему угодно.

– Ну-ну, – усмехнулся он. – Команда возвращается с занятий через час. Посмотрим как ты к этому приспособишься.

Он ушел, а я остался переодеваться, раскладывать вещи и приспосабливаться. Сперва у меня была идея ничего не раскладывать, а попросту перевернуть все койки, переломать все тумбочки, вышибить окно и вообще навести тут такой бедлам, который соответствовал бы моему настроению и чуткой душевной организации. Но потом я решил, что пока я не знаю с чем имею дело, выпендриваться не стоит. Виктор чему-то меня все-таки научил. И я прилежно разложил вещи, переоделся в местную робу, попробовал было определить какая из коек будет моей, но оказался бессилен. Почему-то вспомнилось откуда-то взятое «Лучшее место – у окна, худшее – у параши». Параши тут не было, а окно вряд ли могло порадовать. Во всяком случае, меня. И я стал ждать.

Как и было обещано, спустя где-то час, команда (блин, почему «команда»?) вернулась с неких занятий. Коридор наполнился звуком многих шагов, многоголосьем… Только вот как-то не было это похоже на сборище малолетних преступников и прочих потенциальных изгоев общества. Никто не орал, громко не говорил – разве что невнятно и в полголоса. И только звонкий голос уже знакомого мне главного дежурного (или как он тут назывался?), оповещающий пространство о том, что через полчаса построение на ужин.

И вот, наконец, начала являться моя «команда». Тринадцатый взвод, тринадцатая рота, тринадцатая комната, тринадцатый отряд суперрейнджеров – хрен его не знает. Вполне себе обычные пацаны. Правда, в большинстве своем старше меня. Увидав мое величество возлежащее на койке, они смотрели с интересом, некоторые присвистывали, кто-то сказал: «О, свежее мясцо прибыло». Чертовски оригинально. Шутка юмора, видимо. Один подошел ко мне и сказал:

– Ты бы встал. И койку поправь. До отбоя нельзя.

Черт, была масса вариантов как отреагировать. Фыркнуть, закатить глаза, ляпнуть что-нибудь. Но я повел себя истинным паинькой – молча поднялся и поправил покрывало. Меня несколько насторожила какая-то бледная реакция на мое появление. Я ожидал подтруниваний, издевательств, много больше эмоций, реакции и слов из которых я, по наущению Виктора, смог бы сделать выводы о среде в которую провалился. Но тут… Черт, они смотрел на меня во все глаза, но смотрели печально и как-то… Как на приговоренного к смерти.

И тут появился он. И я, кажется, начал понимать куда попал.

Не знаю сколько ему было лет, но был он гораздо крупнее и тяжелее любого пацана в комнате. Впрочем, морда – прыщавая, с бледной мимикой – казалась вполне себе подростковой. Был он толстым, или просто таким вот преждевременно заматеревшим? Не знаю. И выяснять в тот момент мне это не хотелось. Потому что, стоило ему переступить порог, недобрый взгляд его маленьких пристальных глазок впился в меня. И больше уже не отпускал.