Впрочем, все оказалось вполне пристойно. Мои конвоиры кивнули секретарше и постучались в дверь. Стучать в обитую мягким дверь – занятие трудновыполнимое. Но они постучали. После чего один из них приоткрыл створку, просунулся и проговорил в неведомое пока еще для меня пространство:

– Господин Капитан, мы его привезли.

– Ага, – донесся из за двери приглушенный низкий хрипловатый голос. – Тащи его сюда.

– Иди, – сказал мне сопровождающий. – Чемодан оставь тут.

Я вошел.

Кабинет был не то чтобы большой, но и не маленький. Из необычности обстановки я бы отметил тут почти все. И государственный флаг в полный рост на стене (на хрена он тут висит?), и древний шкаф, сверкающий благородной полировкой, и огромный деревянный стол с придвинутыми к нему древними, обитыми натуральной (кажется) кожей креслами. И какую-то военную эмблему на том месте, где нормальные чиновники на автоматическом рефлексе вывешивают портреты президентов. И даже два пистолета под стеклом на стене.

Но главной достопримечательностью тут, разумеется, подразумевался хозяин кабинета.

Поскольку он сидел, не было возможности оценить его рост, но этому Виктор меня обучил (невелика наука), и было понятно, что он не так чтобы высокий, но и не коротышка. С избыточным весом, но явно от него не страдающий. Крупноголовый, коротко, видимо, машинкой стриженный, с изрядной сединой, пятнами расползавшейся по этому совершенно армейскому газону-прическе. Грубые, но не напряженные черты лица и совершенно волчий, прямо-таки горящий холодным огнем взгляд серых глаз. И красные крепкие лапищи, покоящиеся на папке, очевидно, с моим личным делом.

Мне он сразу не понравился. Виктор приучил меня сканировать людей, доверять своим чувствам в отношении них только после того, как я рассмотрю человека вплоть до мелочей. Но этот тип насторожил меня сразу. Если Виктор – единственный взрослый, сумевший затронуть мою душу – был проповедником свободы – свободы суждений, свободы выбора, свободы мыслей (под девизом «Бери, сколько унесешь»), то этот мужик явно состоял из правил, уставов, параграфов, железобетонных представлений «хорошо-плохо», «правильно-неправильно» и прочих прямых углов. Но он очевидно был не дурак. По крайней мере, в этом своем аквариуме.

Какое-то время он сканировал меня своим серо-голубым лазером. Я молчал.

– Здороваться не приучен? – спросил он, наконец.

– Здрассте, – усмехнулся я, отводя взгляд.

Он усмехнулся в ответ. Недоброй усмешкой.

– Ты, наверное, считаешь себя очень крутым. И очень умным.

– Не считал, пока вы не сказали, – отозвался я.

– Ну-ну, молокосос, не хами. Ты меня пока еще не знаешь, а когда узнаешь, до тебя дойдет, что так со мной говорить – худший выбор в твоей жизни.

– Я думал, худший выбор в моей жизни – не сдохнуть в младенчестве, – ответил я.

Он посмотрел на меня с интересом, а потом сказал:

– И это тоже. Но раз не сдох – придется продолжать.

Я пожал плечами и сделал шаг к одному из кресел.

– А вот садиться я тебе не разрешал, – остановил он меня.

Я замер, размышляя как поступить дальше. Пройти с наглой мордой и сесть, вызывая его а откровенный конфликт, или не борзеть с порога? И, поскольку я был обучен Виктором и не лишен хотя бы малого здравого смысла, не зная местности я решил не выпендриваться.

Он довольно кивнул и снова принялся меня рассматривать.

– А ты симпатичный парень, – сообщил он мне.

Я снова пожал плечами.

– Но здесь это могут быстро исправить.

И я снова пожал плечами.

– Пожимание плечами – самый распространенный вид нейтральной реакции и неуверенности у детей и подростков, – сообщил он.

Ну просто кладезь подростковой психологии.

Чтобы не смотреть на него и не выдавать свои эмоции, я стал пялиться на пистолеты на стене. Он проследил за моим взглядом и удовлетворенно хмыкнул.

– Нравится оружие?

Тут я вынужден был посмотреть на него, чтобы понять, какой реакции он от меня ждет. Ну разумеется, что еще мог сказать взрослый подростку, уставившемуся на стволы? Подкинуть ему пищу для размышления.

– Не больше, чем энтомологу нравятся жуки, – сказал я.

– О-о, – фыркнул он. – У нас тут интеллектуал. То есть, ты разбираешься в оружии?

– Иногда.

– И что можешь сказать про эти два?

Говорить или нет? Но кажется, он и сам из этой породы. И если я скажу ему что-то необычное, смогу заставить его немного приоткрыться. Дать больше информации. Или на хрен выдать себя? Да ладно, что там выдавать-то, в конце концов?

Но я, кажется, долго размышлял, и он принял меня за обычного пижонящего подростка.

– Сверху – Кольт 1911, – сообщил он мне тоном великого учителя, – а внизу…

– Браунинг, – вставил я.

– Нет, – усмехнулся он.

– Да, – уперся я. – Некорректно говорить «Кольт 1911». Это система Джона Браунинга, разработанная изначально под 38 калибр и переделанная под 45 по требованию американской армии. Семизарядный. Однорядный магазин. УСМ одинарного действия.

У него отвисла челюсть.

– Второй ствол – Беретта 92, – не унимался я. – Боеприпас 9х19 Парабеллум. Принята на вооружение той же американской армией в 1974 году и пришедшая на смену тому, что вы называете Кольт 1911. Пятнадцать раундов… То есть, патронов в магазине. Боеприпас по схеме пятнадцать плюс один. Возможность загрузки патрона через окно экстракции гильз. Основание из алюминиевого сплава. Конструкция на основе Вальтера П-38.

Кажется, я его сразил. Ну или заинтересовал так точно. В его взгляде появилось что-то человеческое.

– Ну и какой из них ты бы выбрал? – спросил он с искренним интересом.

– Никакой. Эти стволы интересны для коллекционеров и стрелков в спокойной обстановке. Для работы я бы предпочел Глок.

– Для какой это работы? – усмехнулся он.

– А для чего они предназначены? – снова пожал плечами я. – Стрелять в людей.

Какой-то время мы молчали. Он, видимо, от потрясения. Я – от некой неловкости и оттого, что не знал что теперь с этой неловкостью делать,

– Ну ни хрена себе, – проговорил он, наконец. – Где ты всего этого нахватался?

– В разных местах, – соврал я.

Он кивнул, продолжая меня разглядывать. А я в душе обматерил себя за тупость. Ответ «В разных местах» просто вопил о подростковой скрытности. И если ему хватит ума понять, что это так, он поймет, что я способен что-то скрывать, что в моей жизни есть некие секреты. И, как человек, наделенный властью надо мной, он непременно захочет эти секреты разгадать… Или Виктор наградил меня паранойей? Во всяком случае, я вовремя остановился. Потому что следующим шагом моего гениального плана была вывалить ему прям между глаз, что, судя по его возрасту, оба эти ствола принадлежали ему, он служил сперва с одним, потом с другим, а теперь вот вывесил на память. И очевидно, очень этим гордился.

Какое-то время он задумчиво смотрел то на пистолеты, то на меня, но вскоре смог взять себя в руки и снова заговорил:

– Ладно. Об этом мы еще побеседуем. А сейчас… Знаешь, сюда попадают разные мальчишки по разным причинам. Наркотики, воровство, даже грабеж. Но ты… Нанесение телесных повреждений учителю.

– Он козел, – сказал я.

– Настолько, что ты пытался его убить? – парировал он.

Тут я просто промолчал.

Не дождавшись ответа, он продолжил:

– Знаешь, в твоем личном деле сказано только про телесные повреждения. Но я не поленился позвонить этому человеку. Его ждет долгое лечение. Вряд ли он скоро сможет ходить. А если бы тебя вовремя не остановили, и вовсе был бы уже мертв. Я прав?

– Не знаю, – совершенно честно признался я.

И правда, откуда мне знать что могло бы или не могло бы случиться, если это не случилось? Хотел ли я его убить? Наверное, хотел. Убил бы? Понятия не имею. Может, и остановился бы в последний момент.

– А он вот знает, – сообщил мне Капитан. – И считает, что твое место в психушке. Но вот что забавно – он не упомянул в своем заявлении, что ты пытался его убить. Как думаешь, почему?