Сперва я подумал, что мой внезапно угасший интерес к травле обидчика не более чем настроение. Но прошло несколько относительно спокойных дней, а настроение не изменилось. Мне просто стало неинтересно.

Я обратился было с этим к Виктору, но он отмахнулся от меня, сообщив, что худший способ научить кого-то ходить – подарить ему костыли. Научить плавать – не подпускать к воде, а то вдруг утонет, дурак. А научить разруливать конфликты – улаживать конфликты за него.

– Делай, что сочтешь нужным, – таков был его вердикт. – А если облажаешься… Ну, что ж, это будет твоя лажа и твое решение. Твоя невнимательность. Забавно только, что если ты облажаешься, получится, что ты сам себя переиграл. Прикольно. В любом случае выходит, ты молодец. Только шрамов на заднице будет больше. Ну… Или можно просто отступить.

– Нет, – спокойно, но решительно возразил я.

– Почему нет?

– Потому что… – Действительно, почему бы и нет? – Потому что тогда это будет незавершено. Недоделано. Как недописанная книга. Или картина.

– Беллетрист. Художник, елки. На этом шедевре стиля «Каляки-маляки» чего-то не хватает! О! Блин! Моей подписи!

Я усмехнулся. Не знаю почему, но мне показалось, что Виктор одобряет мою реакцию. Хотя, с ним никогда нельзя было сказать наверняка – одобряет, или издевается.

И я в очередной раз устроил парню пакость. Но на этот раз так, чтобы он догадался о виновнике. Многоходовая комбинация. Когда наблюдаешь за кем-то достаточно внимательно и при помощи науки Виктора, замечаешь многое. Никто не замечал, что нашему боксеру нравится эта девчонка. Даже она, наверное, не замечала (хотя, этих женщин и девчонок никогда не поймешь – то ли на самом деле, то ли прикидываются). Может, даже он сам не понимал, что смотрит на нее раз в сто чаще, чем нужно. Но тот, кто внимательно наблюдает со стороны и выслеживает, видит многое. Если он не конченный идиот, конечно.

И когда понравившаяся девчонка вдруг обнаруживает, что все потроха ее портфеля залиты дурацким пищевым красителем… И когда у ничего не подозревающего пацана (которому эта самая девчонка сильно нравится) в рюкзаке обнаруживается почти пустая банка из под этого самого красителя… А он-то, лопух такой, ни о чем и не догадывается, и в мыслях у него ничего такого нет. И он, нимало не скрываясь, вытаскивает на всеобщее обозрение эту самую банку с негодующим воплем: «Ну и что это за хрень?». И только потом соображает, что все это видят, и та самая девчонка, чьи тетрадки, учебники и все прочее безнадежно испорчены тем самым красителем, тоже видит. А потом выкрикивает «Дурак!», и в слезах выбегает из класса. А он-то и впрямь как дурак, потому что до него только спустя немалое время доходит что произошло.

И все бы было стандартно, но я проделывал свою диверсию таким образом, чтобы один из дружков-соратников моего недруга видел, как я поливаю краской потроха портфеля девчонки, а потом пихаю банку в его рюкзак. И вот он, момент истины! Он, косясь в мою сторону, идет к моему врагу, и что-то говорит ему на ухо, постоянно косясь на меня. Ну же, ну! И мой враг тоже косится на меня, а потом уже открыто смотрит, и глаза его полыхают гневом! Потому что, кажется, он не совсем дурак, а может и дурак, но теперь он точно знает, кто причина всех его несчастий. Ну же, давай! Скоро в класс должен был войти преподаватель, а мои планы вмешательство взрослых не входило. И-и-и… Слава богу, успели!

Он с диким воплем сорвался с места и бросился на меня. Я, наверное, мог бы положить его прямо в классе, но это было бы не совсем то, что я задумал. Поэтому я играючи увернулся от его бешеной атаки, перескочил через парту и бросился к двери. Он за мной. Но я успел, а он не очень – на ходу сшиб с ног нашу училку. Вот тебе еще один дисциплинарный прокол, братец. Впрочем, меня это уже не интересовало. Как и его в данный момент. Он от гнева, очевидно, вообще ничего не соображал. Я несся по коридору, он за мной, роняя на бегу страшные проклятия и дурацкие гневные обещания со стандартным «Стой! Убью!». Интересно, кто-нибудь когда-нибудь останавливался в ответ на столь нелепую команду?

Вскоре мы оказались там, где мне было нужно. На том самом дворе, где я давным-давно уделал жирного урода-старшеклассника.

Тут все было по прежнему – по прежнему грязновато, заплевано, засыпано окурками. Быть может, сложись все иначе, в скором времени и мы присоединились бы к этой армии подростков-перекурщиков на заднем дворе. Но не судьба, как оказалось. Сейчас же, по случаю начала уроков, во дворе не было ни души. Я резко остановился и – вы не поверите – быстро оглядел выходящие сюда окна. Чтобы удостовериться, что никто не смотрит. Мне зрители были ни к чему. Наука Виктора во всей ее красе.

Мой преследователь был уже совсем рядом. Он перешел на шаг. Почему? Потому что это было уже не просто бешенство или гнев – это была прелюдия мести. И он, очевидно, намеревался проделать все не спеша.

– Ну, все, гаденыш, – прошипел он. – Сейчас я тебя урою.

Ну вот не стоит никому говорить таких напыщенных фраз. Разве что героям боевиков – и то, только чтобы развлечь тупоумного зрителя. Я просто молчал, разглядывая его. Разумеется, он был опасен, и разумеется, я это понимал. Но я тоже был чертовски опасен, но он этого не осознавал. И это было мое колоссальное преимущество.

Он приближался, я стоял. И только в самый последний момент резко рванул вперед и коротко, точно ткнул его в солнечное сплетение. Как учил Виктор – не по поверхности – внутрь, Словно целишься в позвоночник. Моя рука почти ничего не почувствовала, а мой враг сдавленно крикнул, сложился пополам и рухнул на асфальт. Я опустился с ним рядом на одно колено, дал ему возможность продышаться, а потом, когда увидел, что он немного пришел в себя, помог подняться. Он попытался меня ударить, но я этого ждал и легко уклонился, попутно воткнув локоть ему в печень. Он снова рухнул. Я опять опустился на одно колено, но на этот раз не стал дожидаться – просто нанес ему страшный удар по почке. Он заорал. Я рванул вперед и зажал ему рот рукой.

Он пытался орать, я зажимал ему рот. Когда он немного поутих, я приблизился и прошептал ему в ухо:

– Если я нажму чуть сильнее, выдавлю тебе зубы.

Шепот. Шепот зачастую страшнее воплей и рева. Шепотом говорит призраки и серийные убийцы. Шепотом говорят опытные палачи. Наверное. Мало кто это осознает, но все чувствуют. Мои поверженный враг притих. Очевидно, боль отступила достаточно, чтобы он мог почувствовать страх. Великолепно. Я достал из поясного чехла нож (не спрашивайте где я его взял) и приблизил острие клинка к испуганному глазу обмершего от ужаса мальчишки.

– Мне очень хочется тебя убить, – все тем же замогильным шепотом сообщил ему я. – Но я думаю, пока в этом нет нужды. Однако, ведь необходимость не всегда определяет наши желания, правда? Мои так точно. И если мне захочется очень сильно… Потом, наверное, я пожалею, меня, может, даже посадят. Но, воткнув тебе в глаз это лезвие, я буду так счастлив, что вряд ли разумные доводы меня остановят.

Он был напуган. Напуган до жути. Забыл про боль, про желание отомстить, про все. Я это видел и мне это почти нравилось. Но, как учил Виктор, именно в эти моменты мы и перестаем контролировать себя. И наслаждаться его страхом было неразумно. Напоследок я легонечко провел лезвием по его щеке – даже не поцарапал, но он взвизгнул.

– Мы поняли друг друга? – спросил я.

Он так отчаянно закивал, что хрустнуло в шее.

Я поднялся на ноги, спрятал нож, не спеша отряхнул колени.

– Да, и вот еще что. Тебе, наверное, стало плохо. Может, ты даже простудился. Так что шел бы ты домой.

– Что? – проблеял он.

– Ты обмочился, – сообщил я, показывая на мокрое пятно, расползающееся по его джинсам. – Хочешь в таком виде вернуться в школу?

Он, явно ничего не соображая, посмотрел на свои штаны, потом на меня.

– Но завтра чтобы был в школе, – потребовал я. – Не то чтобы я настаиваю, но нам ведь не нужно, чтобы обо всем этом кто-то узнал?