Дмитрий снова взял чашку, плюхнулся в кресло и предложил:

– Выбери один.

Нет, ну он что, издевался? Как тут выберешь? Моя б воля, я бы все сгреб в охапку и уволок к себе под подушку. Но я честно стал выбирать.

Рука потянулась к револьверу, но он показался мне слишком тяжелым. Да и шесть патронов… Его я отложил и взял другой ствол. Этот ствол я, по крайней мере, мог опознать. О чем не преминул с совершенно обычной мальчишеской гордостью сообщить:

– Кольт 1911.

– Браунинг, – поправил меня Виктор. – Платформа Браунинга 1911. Говорить про него Кольт совершенно неприлично. Или ты решил в гангстера поиграть? А то я и Томпсона могу достать.

Я отложил этот ствол и взял следующий. А потом следующий. И вот этот последний буквально врос в мою руку. Большой, черный… То есть, по моей мальчишеской руке они все были большие. И все черные. Но этот оказался несколько меньше и легче остальных.

– Этот? – спросил Виктор.

– Ага.

– Глок 19. Самый рабочий и самый продаваемый ствол в мире. И самый прагматичный выбор из возможных. И это при том, что ты никогда в жизни оружие в руках не держал. Ладно, поехали дальше.

Он отобрал у меня пистолет и принялся запихивать оружие обратно в коробки.

– А они настоящие? – спросил я.

– Искусственные.

– А-а…

– Нет, ну ты что, совсем наивный? – удивился он. – Неужто я бы принес боевые стволы в школу? Это же нехорошо. Против правил.

– Почему-то мне кажется, что именно вы бы и принесли, – неожиданно уверенно сказал я. – В вашем стиле. И на правила вам плевать.

Он замер, задумался, а потом, не глядя на меня, продолжил паковать свои сокровища.

– Точно. Но мы же про это никому не скажем?

– А если скажем? – коварно предположил я. – Если я скажу. У вас будут неприятности?

– Не-а, – возразил он. – У меня не бывает неприятностей. И не пытайся казаться большим говнюком, чем ты есть на самом деле.

– А если я именно такой говнюк? – осмелел я.

– Не такой. Какая тебе выгода? Ну скажешь, ну и что? Это настолько примитивно и убого, что будь ты способен на такую скуку, ты бы тут не сидел. Если уж хочешь плести интриги – придумай что-нибудь поинтереснее. Да и не умеешь ты плести интриги – иначе не стал бы черепа проламывать.

Он убрал пистолеты в сейф и извлек другую коробку побольше предыдущих. В ней оказались ножи. С десяток. Короткие и длинные, с блестящим клинком и матовые, складные и в ножнах.

– Теперь выбирай два, – предложил Виктор. – Одного всегда мало. То колбасу порезать, то у соседа в потрохах поковыряться, то посылку вскрыть… О-ой, как интересно!

– Что?

– А на клинки-то глазищи раза в два ярче загорелись.

– Ну и что? Они красивые.

– Да, – согласился Виктор. – Они красивые. Но ты знаешь, у ножа есть одна особенность…

– Какая?

– Я так и знал, что спросишь! – с деланым восторгом сообщил он. – Так вот, когда ты в кого-то стреляешь, он может находиться далеко, ты можешь вообще не видеть его лица и даже его самого. Но нож… Тут ты вынужден смотреть в глаза тому, кому несешь смерть. Приходится стоять поближе.

Я задумался.

– А… Обязательно убивать?

– Боевое оружие предназначено для убийства людей. Не для отстаивания справедливости, не для защиты рубежей родины, не для сохранения чести и мира во всем мире. Это все упаковка. Оружие делают, чтобы убивать людей. Обязательно это? Да нет, конечно. Но если кого-то надо убить… Запомни правило. Что бы ты ни делал – ты принимаешь решение это сделать, и ты это делаешь. Можно потом придумывать объяснения и оправдания. А можно этого не делать. Можно сочинять идеи и религии. А можно не сочинять. Когда ты что-то делаешь – ты это делаешь. Все остальное – упаковка. Ты держишь в руках предмет, предназначенный для убийства себе подобных. Нет желания бросить?

Я посмотрел на нож, потом снова на Виктора, и отрицательно покачал головой.

– Вот и молодец, – сказал он. – Потому что это всего лишь кусок железа. Убивает рука. А нож – просто максимально удобный инструмент. Самое сложное в жизни – принять реальность. Большинству людей это не удается до конца их дней. Слишком уж она страшная и неприятная.

– А вам удалось?

– А я от этого кайфую.

Тогда я не понял его слов, и лишь позже, много позже, повзрослев и пройдя через многое до меня дошло сколько совершенно сумасшедшей храбрости и всего остального было в этой… не просто фразе – жизненной позиции. Я всегда считал, что храбрость зачастую путают с глупостью. Умная храбрость, смелость, составляющая суть характера и жизни, – явление редкое, как взрыв сверхновой. И если я о чем-то и жалею, что не понимал этого тогда, и не задавал этому странному и непонятному человеку те вопросы, которые мог бы задать теперь. Впрочем, тут не все так однозначно. Это станет понятно позже.

– Ладно, – сказал Виктор, поднялся и взял в руки телефон.

– Что вы делаете? – почему-то всполошился я.

– Вызываю такси, – сказал он, немного удивленно глянул на меня. – А ты что подумал?

– Я… не знаю.

На самом деле меня просто неожиданно для меня самого ужаснула мысль о том, что наше общение вдруг прекратится. Странно, это был первый взрослый человек в моей жизни, которого я готов был принять.

Пока такси ехало, мы пили кофе (я наконец-то дорвался до капучино), он давал мне в руки разное оружие и рассказывал о нем, пока я держал очередную железяку и ощущал ее восхитительную тяжесть. Черт возьми, сколько же он знал про оружие. И было совершенно понятно (даже одиннадцатилетнему пацану), что он виртуозно с ним обращается.

– Вы служили в каком-нибудь спецназе? – спросил я.

– Да упаси меня бог, – фыркнул он. – Придумаешь тоже. Спецназ вообще некорректный термин. Бывает куча народу, которые называются спецназовцы. Я общался с многими, и ты знаешь, у них всех есть общая черта – они друг друга терпеть не могут. Армейский спецназ, спецназ госбезопасности, диверсанты, просто дуболомы обвешанные оружием, таинственные команды в штате спецдепартамента… Не, это не мое.

– Почему? – спросил я.

– Ну… Наверное, потому что они все военные. А я этого терпеть не могу.

– Не любите военных?

– Я никого не люблю, – отмахнулся он. – Мне на них наплевать. И я не люблю быть военным. Потому что, если отвлечься от всей этой религиозно-патриотической чуши, суть проста, как блин. Военные – это люди, предназначенные убивать и умирать по приказу политиков. Все остальное – опять-таки упаковка.

– Тогда откуда это все? – спросил я, кивнув в сторону сейфа.

– Это… – он задумался. – Инструменты выживания, наверное. Мы живем в таком странном мире в котором когтей и зубов для выживания давно уже недостаточно. Можно не любить оружие, но понимать его необходимо. С точки зрения простого человека, акула, лишенная зубов, не смогла бы кусаться. С точки зрения акулы – сдохла бы с голоду. То, что ты любишь или не любишь оружие никак не гарантирует, что ты не можешь схлопотать пулю в лоб. А это все… Ты спросил меня про спецназ, потому что ничего другого не знаешь. Но люди с которыми я общался любили говорить, что куда спецназовец с потом-кровью прорвется, туда Джеймс Бонд на Остин-Мартине приедет. Я предпочитаю Остин-Мартин.

Я задумался, а потом спросил:

– И что это значит?

– Это значит, что совершенно необязательно ломиться через заросли, если рядом ходит рейсовый автобус.

– Так вы шпион! – догадался я.

Он посмотрел на меня, как на идиота.

– Ага. Ворую секретные сведения в государственной средней школе.

– Но Джеймс Бонд…

– Метафора. Привыкай. Иначе мы с тобой будем долго понимать друг друга. Люди о которых я говорил не так чтобы прямо шпионы.

– А кто?

– Просто профессионалы, – ответил он, пожав плечами. – В разных областях.

– И вы?

– Что – я?

– Такой профессионал?

– Нет, – усмехнулся он. – Я для этого слишком непостоянен, непатриотичен и лишен внятных стимулов.

– Но тогда…

– Я их обучал. Ладно, хватит болтать. Такси приехало.