— Почему? Мы не виделись семь лет, но ты уже готов сбежать. Куда прикажешь мне идти?

Ощущение такое, словно с головой ныряешь в глубокое холодное озеро и никак не можешь всплыть в его тёмных водах. Меня буквально начало корёжить от разбившихся ожиданий. Но тёплые ладони Баса, вовремя обхватившие моё лицо — повернули вспять поднимающуюся во мне волну разочарования и горечи.

— Доверься мне как тогда, Чарли. Сейчас тебе лучше повидаться с отцом.

— Но у меня нет желания его увидеть. Я вернулась ни ради семейного гнезда…

— Знаю. Как бы ни было тебе больно — ты должна ещё раз поговорить с ним! — твёрдо заявил он, прежде чем развернуться и уйти.

— Хорошо, — растеряно кивнула я, всё-таки окликнув удаляющегося парня. — Бас, ты не сказал, что тоже рад меня видеть!

Остановившись, он вздохнул, покачав головой:

— Ты считаешь, что может быть как-то иначе, чижик? — снисходительно взглянул на меня Бас, как он обычно это делал, когда мягко журил меня в детстве, — Ты не имеешь права сомневаться во мне, Чарли. Стал бы я тогда носить эту ерунду у себя на шее, если бы ты для меня ничего не значила? Нас не должны сейчас видеть вместе, но я очень хочу встретиться с тобой вечером. Договорились?

Я отпустила его согласным кивком.

Не скажу, что это было именно то, что я себе навоображала за тысячи дней и ночей моего заточения. Мне представлялось, что встретив меня Бас больше не захочет меня отпускать, что мы с ним в конце концов перешагнём черту нашей дружбы и поцелуемся, а затем провёдем несколько дней в полнейшем уединении, болтая, смеясь и занимаясь любовью. Но, несмотря на разбившиеся иллюзии — я была счастлива видеть его. Конечно же он изменился! Теперь это был красивый взрослый парень, с сексуальным голосом и бесподобной мужской фигурой. Но у него остались глаза моего мальчишки, друга, готового ради меня на всё. И это грело мою раненную душу.

Другое дело, что я совершенно себе не представляла мою неизбежную встречу с отцом, потому что стоило мне только подумать о нём, как мой разум начинал туманиться от злости.

Заржавевшие ворота оказались приоткрытыми. Когда-то цветущее поместье выглядело абсолютно заброшенным, оно напоминало дряхлого немого старика, напрасно желающего сказать так много. Чарли смотрела на поросшие травой дорожки, на обломки старой качели, на такие родные, ставшие старыми деревья — и её сердце сжималось от боли. Этот дом было родным когда-то, … теперь уже нет. Для неё это место уже давно потеряло следы радости, а сейчас оно сплошь и рядом было пропитано горечью и тоской.

Дверь так же была незапертой. В нос ударил знакомый с детства запах дома. Привычный полумрак и потрескивающее пламя в камине. Какая бы ни стояла погода на дворе — отец неизменно разводил в камине огонь, после чего часами сидел и смотрел на пламя.

— Здесь почти ничего не изменилось, — произнесла она, не обращая внимания на поворачивающееся в её сторону кресло. — Вся та же скорбная атмосфера, всё тот же мужчина в кресле у камина, с неизменной бутылкой скотча в руках. Разве что мебель теперь не кажется мне такой огромной, а деревья в саду такими уж необъятными. Я выросла, а дом обветшал. Здравствуй, отец, — сухо обратилась Чарли к мужчине, наблюдавшему за ней с мрачным видом. — Видела, ты снова отстроил свой сарайчик. И пожалуй, я рада, что ты всё ещё жив, потому что у меня есть шанс отплатить тебе за твою отцовскую любовь, — не без ехидства заметила ему девушка, выжидающе приподнимая одну бровь, словно принявший решение судья, но для протокола готовый выслушать последние слова обвиняемого.

Даг Скорес внимательным придирчивым взглядом изучал свою дочь. Больше всего Шарлотта теперь походила на его покойную мать, её бабку — тот же овал лица, такие же живые голубые глаза и светлые волосы. Но эта дерзость и холодный вызов, которыми сквозил её взгляд — были явно его собственными. Высокая и стройная, с такими густыми длинными волосами — однозначно она превратилась в настоящую красавицу. Таким же заметным юношей должен был бы стать и его сын. При воспоминании о Генри на глаза Дага снова упала черная пелена, не позволяющая ему увидеть дочь.

— Собралась мне мстить значит? Только знай, тому кто задумал месть — необходимо вырыть две могилы, одну для врага, другую для себя, — хрипло выдавил Даг, снова прикладываясь к бутылке.

— Слышали мы эти присказки! И я уже даже не удивляюсь, как легко ты принял эту ситуацию. Ты в курсе, что я ненавижу тебя? Я просто уверенна, что ты мечтал увидеть в могиле меня, а не Генри, и ты даже не пытаешься ничего изменить.

— Да, это правда. Лучше бы тогда утонула ты.

Пусть она и была убежденна в этой горькой правде, но услышав это от него самого — Чарли опешила. Ей всё ещё было больно.

— Знаешь, когда ты запихнул меня в этот чёртов пансионат — я отреклась от тебя, отец. Но моё желание вернуться сюда было настолько сильным, что ради этого я преодолела уйму унижений и трудностей. Ты даже представить себе не можешь, на что ты обрек свою дочь, хотя … такая сволочь как ты, возможно, на это и рассчитывала. Хочешь услышать почему я вернулась? — тон Чарли стал жестким, совершенно не вяжущимся к образу самой девушки. — Не ради этого дома, и конечно же не ради того, чтобы досматривать тебя в старости. Я вернулась ради Себастьяна Корвина! Чтобы сменить твою проклятую фамилию на фамилию его рода и стать Шарлоттой Корвин!

В ту же секунду, будто от удара, Даг возмущенно вскинул голову, заскрипев зубами от ярости, он даже выронил бутылку, которая в последнее время стала продолжением его руки:

— Шарлотта ты не посмеешь!!! — взревел он. — Я сам прикончу тебя, если ты снова спутаешься с этим гнилым отродьем!

— О, мистер Скорес, — Чарли вызывающе наклонилась вперед, — Сдаётся мне, теперь у вас силёнок не хватит снова проявить свою волю! Брошенная девочка выросла среди человеческих хищников, и её больше не пугает пьяный ханжа, который когда-то был её отцом! Если мой покойный брат может что-то видеть с того света, не надейся, что он оправдывает тебя, папочка!

В желании прокричать ей что-то ещё, Даг захлебнулся от гнева, принявшись надрывно кашлять, пока его лицо не стало землисто-серого цвета. Чарли не шевелясь, стояла и наблюдала за приступом отца, пытаясь прочувствовать для себя — испытывает она к нему жалость или нет? Оказалось, что нет. Пережитое будто полностью выжгло все её чувства к отцу. Она ушла, даже ни разу не обернувшись.

Я думала, что приду на развалины первой, но к моему восторгу Бас был уже там. Обхватив себя руками он стоял подпирая колонну, и по мере моего приближения — Бас пристально, без какого-либо намёка на улыбку, с нервозным напряжением всматривался в выражение моего лица.

Ловко запрыгнув на «наш» камень, Бас протянул мне руку.

— А раньше нужно было влезать, обходя с другой стороны, где есть ступенька, — пробормотала я, без всякого уткнувшись ему в плечо.

Конечно, так можно было спрятаться от его странного взгляда, но явно не от его вопросов.

— Ты была дома? Что тебе сказал отец? — жестко, чуть ли не со злостью тут же потребовал Бас. — Как он вообще тебя принял? Я же вижу, тебя что-то мучает. Чарли, прекрати нырять под крыло, нам о многом нужно поговорить!

— Ты стал пахнуть по-другому, — вздохнула я с ностальгией, слабо надеясь, что он сменит тему.

— Точно, а у тебя появились приятные округлости. Чарли, не увиливай. Для меня очень важно знать, что тебе сказал Даг.

Подняв голову, я встретилась с его упрямым взглядом, не оставляющим мне возможности избежать моей тяжелой участи:

— Нашей с ним встрече отец не обрадовался. Кажется, он болеет. Ничего особенного он мне не сказал, кроме того, что убьет меня, если я снова свяжусь с тобой. Знаешь Бас, сегодня, глядя на него, я окончательно убедилась, что между мной и отцом не осталось никакого родства. Абсолютно. Одна пустота. Ты единственная моя семья, ближе тебя у меня больше никого нет. Я знаю, прошло столько лет, мы повзрослели, и возможно, ту трогательную и наивную детскую дружбу уже не вернуть, но то единство, которое было между нами — оно осталось. По крайней мере, с моей стороны это так, я чувствую, оно лишь крепло на расстоянии. В том концлагере, именно возможность снова увидеть тебя и придавала мне сил. Я как всегда слишком много болтаю, да?