— Что-то произошло, господин президент? Может быть, вам накинуть халат? Тут довольно свежо.

— Произошло — это не то слово, тупой ты придурок! Спрашивается, почему я знаю об этом раньше тебя? Давай свой халат.

— Возможно потому, что только у вас есть прямой доступ к сообщениям Системы, господин президент? — Шамм услужливо развернул халат так, чтобы президенту было удобно просунуть руки в оба рукава.

— Неважно! Всё равно ты тупой придурок! — Шторм остевенело натянул на себя халат, — давным-давно нужно было организовать полный контроль за деятельностью наблюдателей карапетяновской конторы! Ты это сделал? Нет!

— Но, господин президент, в условиях текущего финансирования полный контроль невозможен. Вы знаете не хуже меня. Я вам неоднократно докладывал о необходимости повысить финансирование. Не желаете минералки?

— Докладывал? Ты всё время докладываешь, а точнее, клянчишь деньги. — Шторм цапнул протянутую халдеем бутылку с минералкой, скрутил пробку и хлебнул пару глотков. — А результат? Где результат?

Шторм подскочил к Шамму и со всей силы пнул его пяткой в зад, и затем повторил тоже с другой ноги.

— Вот где твой результат! Эти выродки зацапали Ковальчика. Точнее, его приёмника. Понимаешь ты это?

— Понимаю, господин Президент. Возможно, у Вас будут какие-то особые распоряжения?

— Будет распоряжение включить мозг и думать! Если он у тебя остался ещё. Иначе сам отправишься во временное тело к «Нерушимости». Я уж выбью для тебя вакансию уборщика сортиров, по старой дружбе! Думаю, не откажут! Пошёл вон, тьфу на тебя!

Директор по освоению Штамм тщательно вытер с лица президентский плевок и удалился.

Регент играл с Эженом в нарды. Обычай играть в эту древнюю игру переходил из поколения в поколение в семье Карапетянов. Эжен называл регента «дядя» не потому, что тот был его родственником. Такое обращение было принято в отношении старших, кроме старших особо преклонного возраста, которых называли «дедушка».

— Дядя, я выкинул пять и три, но восемь занято, а с головы можно снимать только один раз. Что же мне делать?

— С головы можно снимать один раз, но есть исключения. Ты ведь помнишь, какие это исключения, Эжен?

— Три-три, четыре-четыре и шесть-шесть?

— Точно. Но это не тот случай, верно?

— Не тот.

— Если ты не можешь ходить одним из ходов, то всегда выбираешь то, что больше. Если ты не можешь ходить восемь, то выбираешь пять.

— А три, дядя, куда же девается три?

— Три просто пропадает. Это как война, Эжен. На войне иногда приходится чем-то жертвовать. Или кем-то. Считай, что это жертва.

— Но если такая жертва мне не выгодна? Я бы лучше пожертвовал большим! Мне нужно вот тут закрыть, чтобы ты не прошёл в дом кроме вот той фишки… Ведь достаточно пропустить только одну?

— Достаточно, Эжен. Вообще-то это ошибка, когда игрок заводит в дом одну фишку так как сделал это я. Я сделал это специально, чтобы показать тебе. Ты очень хотел бы подловить меня и забить поле, чтобы мне некуда было сунутся. Но ты не можешь жертвовать большим из двух. Жертвуешь всегда меньшим. Даже если тебе это кажется невыгодным.

— У игры своя логика, так, дядя?

— Именно. Но эта логика, Эжен, очень правильная. И когда ты поймёшь её, ты будешь принимать правильные решения не задумываясь.

— Но какие же они правильные, если мне это не выгодно?

— То, что невыгодно тебе в игре, может оказаться выгодным иначе.

— Как это?

— Я говорил тебе, что эта игра подобна войне. Подобна, Эжен. Но всё же это игра. И твой противник — не враг. Игра закончится, а люди останутся. И от того, как ты будешь играть, зависит то, как они будут относится к тебе после окончания игры.

— Как-то это сложно для меня, дядя.

— Это пока. Ты поймёшь со временем. Между прочим, войны тоже заканчиваются. А люди, которые воевали друг с другом, остаются. Противнику не надо уступать, но его надо уважать.

— Но как они остаются, дядя? Если один убьёт другого, останется только один!

— Убить можно тело. Душу убить нельзя. Душа не умирает.

— То есть если я кого-то убью, я обязательно с ним ещё встречусь?

— Разумеется, Эжен. И может быть — даже намного быстрее, чем планируешь.

Прошёл час моего пребывания в трюме железного корабля. О том, что он двигается, можно было догадаться лишь по легкой дрожи корпуса. Но как происходит движение, было для меня загадкой.

Я вспомнил про Системный Интерфейс. Попробовать войти? Попробовал. Ничего не получилось. Никаких даже намёков — просто ничего. Похоже, что я действительно попал в переплёт.

Вибрация корпуса наконец затихла. Я ждал, что откроется дверь, через которую входило и выходило говорящее существо, называвшееся Сахиб. Но вместо двери раскрылась стена. Пол накренился и я в лодке съехал в воду. Корабль стоял у причала, такого же железного, как и он сам. Ну а на причале стоял, уперев руки в бока, Саттах.

— Неожиданно, да, Олел?

В этой главе Олел открывает для себя технический прогресс, который принимает за особый вид магии.

В оранжерее орбитальной базовой станции корпорации «Нерушимость», на стационарной орбите Дальней Земли, за стилизованным под старину чайным столиком развалились в креслах два совершенно невыразительного вида временных тела абсолютно стандартной салатовой форме и дегустировали соломенно-желтый напиток из длинных причудливой формы бокалов.

В первых версиях временных тел не было вкусового анализатора, потому что для потребления питательного концентрата вещь эта совершенно лишняя — так поначалу думали конструкторы. В последующие версии пришлось его добавить — вахтовики впадали в депрессуху от отсутствия впечатлений. Обонятельный анализатор установили сразу, он мог предупреждать об опасности и к тому же обходился намного дешевле.

— Вкус очень терпкий. Да и запах.

— А суровым мужикам с Золотой Цепи нравится. Пьют его с копченой рыбой. Только у них коптить её не на чем, завозят. А сейчас там у них образовались некоторые проблемы с колдунами, перекрывшими караванные пути, поэтому рыбы нет.

— А у нас есть?

— И у нас нет. Но вкус легко можно представить.

— Когда вернёмся домой, покажу тебе один бар, мы там с корешами часто футбол смотрели. По сравнению с этим пойлом там просто божественная амброзия.

— Тебе хорошо, вернёшься на год раньше. А мне ещё тут куковать и куковать.

Раздался сигнал зуммера в динамиках бортовой сети и голос, такой же невыразительный как и эти временные тела, сообщил, что наблюдательный корабль приближается к базе.

— Кто там с ним? А-а, Норрис. Лентяй каких свет не видывал. Всё таки я не пойму. Почему Норрису было просто не выключить этого реципиента сразу. А потом просто закинуть в сканер.

— Мы могли бы, конечно, выключить Ковальчика, точнее — его реципиента ещё в момент контакта. Тогда он бы ни о чем не догадался. Но минусов больше, чем плюсов.

— Какие минусы? Вырубили и бери тепленьким. А так ещё что-то мудрить.

— Чтобы извлечь из его личности скрытые противником программы, тело нужно погрузить в глубокую кому, настолько глубокую, что могут понадобиться системы поддержания витальных функций. Между прочим, это не временное тело с ограниченным функционалом. Тут нужны аппараты, которых на корабле-наблюдателе нет.

— Мы могли установить аппаратуру с базы на корабль наблюдателя.

— Не могли бы. Приказ пришёл как обычно когда никто не ждал. Нет никакой возможности — всё это слишком долго. Они есть только здесь, на базе. Это надо было пригнать сюда какой-нибудь корабль, установить оборудование, гнать на точку контакта. И сканер ещё. Он просто не влезет в наблюдательный корабль.

— Да, получается сложно это всё.