Мы держались за руки, как настоящие влюбленные. Луна двигалась по небу, и тени смещались.

Я поражался храбрости Топ. Вокруг чужая местность, и она, совершенно незащищенная, спокойно ходит ночью. Хотел бы я знать, что делается в ее хорошенькой головке.

Ей нравится изображать простую крестьянскую девушку.

— Иди, но как будто идешь не ко мне…

— Что?

— Да так.

— Не понимаю. Я что, пришла не к тебе? Или ты?

— Это стихи.

— А, стихи. Наверно, я их знаю. Я получила очень хорошее образование. В свое время моя бедная головка была набита множеством самых разных премудростей. Меня пичкали знаниями, навыками, хорошими манерами…

Давно минуло полночь.

— Я тебе нравлюсь?

— Да… А тебя никто не обижает?

— Что ты! — кротко удивилась Топ. — Нет, конечно. К твоему сведению, меня в жизни никто не обижал. А Шедевр даже заботился, учил всему. — Она запнулась, прикусив губу. — Мне пора. Завтра свадьба.

Обогнув плетень, она стала удаляться по тропинке вдоль огородов, быстро, будто скользя в темноте. Мне захотелось догнать ее, остановить. Конечно, скоро я ее увижу снова.

А может, ей тоже нужно было это. Необходимо было сбежать в ночь, почувствовать себя кому-то безгранично нужной.

Такие девушки, как Топ, постоянно заставляют думать о себе, им нужны знаки внимания.

Наутро глаза мельника наполнились минутными слезами.

— Свадьба увезла Топ на банкет. Бедная девушка! Мы все зависим от банкета.

Перед дорогой я зашёл в деревенскую аптеку. Единственным её посетителем был статный юноша в шляпе с пером. Твёрдое неподвижное, с крупным ртом, лицо ученого Гибрида выражало снисходительное ожидание.

— Можно?

— Разумеется, — приветливо отозвался юноша. — Давно не были в наших краях. Я ищу Топ.

Помедлив, я сказал:

— Она на свадьбе.

— Я найду её, — сказал юноша.

Я расслабленно откинулся на спинку стула, барабаня пальцами по столу и искоса изучая верного рыцаря Топ. Ловко я перевёл стрелки. Кукол надо использовать по назначению.

Теперь, подумал я с упоением, свадьбе несладко придётся. Гибрид был бесстрашный, сильный, неутомимый ученый.

К окошкам снаружи прилипли круглые, щекастые, полные любопытства детские физиономии. Гибрид встал во весь рост, и они исчезли.

— Я освобожу ферму, — заявил он с порога, рывком распахнув дверь.

С большим дымящимся блюдом в руках приблизился сын Мумии. Это был обед, которого дожидался Гибрид, а достался мне.

Ферма была недалеко. К вечеру я был у ее стен. Молния разорвала темноту, и сквозь ливень высветились мрачные очертания.

Тучи собирались ещё днём, и облако над головой то чернело, то светлело, будто игралось, потом вдруг бабахнуло, и посыпались крупные капли, туча явно была ненастоящая, будто брезентовая.

Весь промокший, я находился у фермы классических готических форм, наводящих на самые жуткие предположения относительно его тёмного прошлого. Единственным преимуществом сеанса превращения себя в мокрую курицу было то, что я мог приблизиться никем не замеченным. Кто рискнет высунуть нос в такую непогоду, когда тучи наваливаются одна на другую, ветер завывает дурным голосом, и протяжно шумят огромные деревья вокруг.

При этом я ждал, что очередная вспышка молнии высветит передо мной жуткую маску какого-нибудь метрдотеля, выползшего из своего логова в поисках жертвы.

Не получилось так, как я рассчитывал. Я хотел появиться тихим вечером, под видом туриста, когда вся элита ужинает на заднем дворе, выведать, что за торжество в этом гнезде негодяев под видом верных паразитов банкета.

С элитой это несложно. Она лишь поначалу подозрительна, пытаясь определить масть незнакомца, а потом охотно развешивает уши и распускает языки.

Наверно, я сам должен был пригласить Топ. Но она была так беззаботна, что сумела убедить меня в том, что такой красивой девушке никакая опасность нигде не угрожает.

Это мне все время кажется, что ее обижают, что всякий раз нужно немедленно бросаться на ее защиту — тоже по-первобытному, отстаивая свое.

Но разве красота, пусть слабая и беспомощная, это вещь?

Ведь только вещь может стать до такой степени чьей-то, что за нее все решается кем-то. Безраздельно.

Я продавил картонные ворота и вошел в амбар. Огромный зал был освещен еле-еле.

После трапезы все было разбросано — пировали с размахом.

Нравом свадьба отличалась необузданным.

Еще по дороге я наткнулся на разбитый фургон бродячих артистов, обломки которого были старательно втоптаны в грязь.

По крутым ступеням спускался Опыт, однообразно, одной ногой вперед.

— Ты кто? — деловито спросил он.

— Я? Жених. Заблудился.

— Был тут один жених. Со свадьбой не поладил. Теперь она, как угорелая, гоняется за ним по лесу, ловит.

— Значит, на ферме никого?

— Никого, никого.

Опыт удалялся, бренча ключами.

Сумасшедший фермер мог появиться в любую минуту, и можно было быть уверенным, что прогулка по парку в такую погоду не улучшит его настроения, а дверь оказалась запертой.

Но можно было пройти по карнизу.

Молния осветила меня, прилипшего к стене, она засверкала прямо в зените, над головой, многократно, будто содрогающаяся, и я увидел в следующем окне Секрет. Она всплеснула руками и распахнула створки.

— Это поступок, да? — защебетала она. — Я так и знала!

— Что ты знала? — Я освобождался от облепивших меня листьев.

— Что ты будешь куда-то стремиться… — Она округлила глаза. — Ой, маменька! Ты ищешь Топ! Класс. А она в подземелье заперлась.

— Послушай, Секрет, — доверительно сказал я.

— Да? — Она поправила темную прядь волос.

— Как ты здесь оказалась?

— Как? — Она заморгала. — Очень просто. Вместе со всеми. Было настоящее столпотворение. — Выпалив это, она опустила голову, чувствуя мое неодобрение.

— А кто еще отправился в трущобы?

— Кто? Ты спрашиваешь, кто? Да все. Не представляю даже, кто остался. Правда, больше я никого не встречала. Где они?

— Ты меня спрашиваешь?

— А что? Я сразу заблудилась. Потом такой противный субъект спросил, кто я. Я так поняла, он интересуется, что я умею. А я шью… немного. Ядру гардероб обновлю заодно. — Только сейчас я заметил, что комната занята разными костюмами.

— Что за… гусеница без глазомера здесь всех так обработала?

Я предпочел умолчать про Нектар.

Буря под утро стихла. Небо прочистилось. Тучи уходили за горизонт. Засверкали звезды, и засияла луна.

У входа в подвал Хлам, готовый нырнуть головогрудью вниз, обернулся с перевязанной головой.

— А, это ты…

Он стал возиться в подвале с мешками, запуская в них руку.

Устав, он уселся тут же, на один из кулей, не боясь испачкаться. Все его комичное существо выражало глубочайшее удовлетворение.

Он распоряжался хозяйством, проявляя при этом сообразительность и находчивость.

— У нас сегодня гости. Ваша чернь из города. Ты с подарком? Жаль…

Как он определил, кем я назвался? Только глянул разок.

Он вдруг насупился. Не доверял он всем нам. Постоянно мы над ним, толстокожим, смеялись. Он был очень удобным объектом для иронии. Здесь он был в цене. А для кого он старается? Для себя? Нет. Всем он может доказать, чего стоит на самом деле, кроме нас. И, что обидно, сколько он ни вкладывает усилий, все мимо, нас, конкретно нас пробить невозможно.

Хлам свёл вместе мохнатые брови и в очередной раз поправил повязку.

— Хотел пригласить Топ. Не мог смотреть, как она страдает без свадьбы. А она уронила на меня кувшин и убежала. Обозналась. Приняла за чучело. Их здесь немало. А жизнь настоящая.

— А фермер?

— Не мед, — попенял Хлам. — Но тоже ненастоящий. А всё, что я делаю, настоящее. Все точно исполняют, что я им говорю, не то, что у нас. Смотри, какова тяга. — Он оттащил работника, взявшегося за мешок.

Работник, будто движимый невидимой пружиной, возобновлял свой путь.

Вечером послышались звуки рога. Я успел вздремнуть на мешках.